Ночи все разные.

Бруно любит, когда за окном, например, метель, а он дома, и все, кого он любит, тоже.

И летние ночи хороши, если пойти, например, гулять к реке, брести вдоль кромки, ощущая запах воды, прислушиваясь к шороху песка, а рядом идет его человек.

Идти и знать: сколько бы ни шли, всегда можно вернуться домой, там безопасность и уют. Его Стая, которая не предаст, за которую он готов драться со всем миром.

И другие ночи, расцвеченные огнями города, который никогда не спит, – они тоже хороши, хотя без осенних луж вполне можно обойтись.

А бывают ночи, как эта, – невесть где, в странных и опасных местах, пахнущих смертью, разрухой и запустением. И такие ночи Бруно не любит, да и за что их любить?

Бруно вздохнул и прислушался. Где-то очень далеко слышен шум города, но здесь, в пустом доме – если разрушенную выгоревшую коробку посреди леса можно так назвать, – тишина липкая и неживая. Тишина ведь тоже бывает разная, граждане. Вот, например, тишина в квартире, когда все спят, но большой дом все равно живой: кто-то из соседей протопал на кухню, где-то плачет ребенок, за окном проезжают машины – такой тишины подавайте сколько угодно, это отличная вещь. Или даже тишина утренней реки, когда город ворочается, пробуждаясь, на песок тихонько накатывают прозрачные волны и какие-то пернатые мизантропы заводят в ветках акации нытье «худо тут! худо тут! худо тут!». Но совершенно не худо, а, наоборот, отлично и свежо, мальки резвятся на отмели, в камышах взлетают стрекозы – разве это худо?

А вот здесь – да, худо. И тишина здесь опасная и колючая. Она сочится из трещин в кирпичной кладке, путается в паутине, покрытой пылью, – люди давно ушли отсюда, и огонь тоже, и пауки, которые сплели по углам тонны паутины, ушли, потому что этот дом действует на нервы, а даже у пауков есть нервы.

Бруно тряхнул головой, словно избавляясь от наваждения, – он должен быть здесь, что ж.

И ведь не сказать, что в этих руинах не бывает людей – нет, они сюда заходят, об этом свидетельствуют различные запахи, предметы, разбросанные по полу, рисунки на закопченных стенах и многое другое. Да, люди тут бывают, но вряд ли это хорошо.

Простая и внятная картина мира ротвейлера Бруно не предполагала сомнений. И метания его приятеля, рыжего мордатого кота Декстера, его постоянный поиск чего-то, что есть где-то там, и это «там» обязательно лучше, чем то, что есть здесь, были для него логическим тупиком. Вот говорит хозяйка идти с ней, он идет, и какая разница куда. Главное, что рядом с той, кого любит всей своей собачьей душой и готов защищать до последней капли крови. Все просто: велит идти – идет, велит остаться дома – что ж, так тому и быть, и хотя недовольство гложет, а спорить с хозяйкой он не будет. Так правильно, и в Стае по-другому не бывает.

Но проблема в том, что Декстер сам считает себя хозяином и вожаком Стаи, он ведет себя так, словно квартира, все, кто ее населяет, и все, что в ней есть, принадлежат ему. Декстер уверен, что даже отливы и приливы, положение Солнца на эклиптике зависят от его желания и существуют лишь потому, что он так решил. И этого Бруно не понимает.

– Бруно, иди сюда.

Пес подошел, осторожно переступая лапами – пол этого дома был усеян какими-то осколками. Нe стекло и нет острых краев, но наступать неприятно.

– Сиди тут.

Бруно покорно уселся, вдыхая запах хозяйки и думая о том, что неплохо было бы сейчас перекусить, да только неизвестно, когда это случится.

– Держи.

Собачьи печеньки – любимое лакомство. Бруно ткнулся мордой в ладонь хозяйки и благодарно вздохнул. Все-таки она лучшая в мире: вот как догадалась, что он не прочь перекусить?

Хозяйка стоит на коленях около каменной стены с выступом, пахнущим гарью. Она посветила фонариком внутрь закопченной дыры, которую пробила в стене, потом, удовлетворенно хмыкнув, надела резиновую перчатку, сунула руку в отверстие и достала оттуда сверток. Дыра воняет застарелой сырой гарью, и чему так рада хозяйка, Бруно не понимает.

– Ну, порядок, Предмет у нас.

Хозяйка уложила Предмет в пластиковый контейнер, запихнула его в рюкзак, собрала инструмент, освещая себе пространство небольшим фонариком, и Бруно понял – скоро домой.

– Давай, мальчик, поехали домой.

Поехали – это сильно сказано. Машину они оставили довольно далеко отсюда, но Бруно не устал.

Вот только идти сейчас никуда не надо, потому что он слышит звук, который тревожит его, и он тихонько рыкнул, давая знать хозяйке, что путь небезопасен.

– Что?

Они понимают друг друга с полуслова – если можно считать словами собачье рычание. Но Бруно об этом не думает: есть понимание, чего ж еще-то. Это Декс ужасно обижается, когда хозяйка не улавливает мгновенно, чего он желает, но Декса вообще понять сложно, иногда он делается капризным и мстительно нападает на всех из-за угла, норовя при этом поцарапать – не сильно, а так, для порядка. Бруно только удивленно смотрит на приятеля, не понимая, зачем он все это делает, учитывая обстоятельства, но хозяйка тогда берет Декстера на руки и воркует что-то нежное, пока тот вырывается из ее рук и, развернувшись хвостом ко всему миру, принимается демонстрировать свое интеллектуальное и эстетическое превосходство над всеми в принципе.

Бруно в такие моменты считает, что Декстер просто наглая зажравшаяся скотина, но в отношения хозяйки и Декстера он не вмешивается.

А сейчас он напрягся: знает, что звуки, которые доносятся извне, могут нести с собой опасность.

– Тихо, мальчик.

Хозяйка прислушалась. Бруно знает, что ее слух очень хорош для человека, но ни с ним, ни даже с Декстером ей не сравниться. И то, что приближается, она сейчас слышать не может.

– Ладно, идем.

Они нырнули в темноту, двинулись по замусоренному коридору, и Бруно слышит, как звук все приближается. Им бы сейчас нужно поскорей выйти из этого умершего дома, добраться до машины и уехать, но он понимает, что они не успеют. Зато теперь хозяйка тоже слышит звук, и она примет нужное решение. Бруно привык всецело полагаться на нее, вот и теперь послушно замер, прислушиваясь.

– Может, проедут мимо…

Бруно снова коротко рыкнул – ему хочется уйти, в развалинах воняет опасностью. Он уже привык, что их с хозяйкой путь частенько лежит по разным руинам, пустующим домам или невесть где расположенным кладбищам. Просто эти развалины тревожат его, потому что запахи, которые его чувствительный нос уловил, вызывают в нем желание тоскливо завыть.

Но он давно научился подавлять свои естественные реакции. Вот Декстер вообще не заморачивается: захотел заорать истошным мявом – и заорал, ни в чем себе не отказывая, пусть весь мир подождет. Но, конечно, если он правит Вселенной… хотя, что такое Вселенная, Бруно не знает, и если этим правят, просто свернувшись клубком на подушке, значит, ничего сложного в этой самой Вселенной нет, любой так сможет.

Они уже добрались до лестницы, когда стало ясно, что уйти им не удастся.

– Вот черт…

Бруно понимает, что хозяйка встревожена. Он и сам встревожен, потому что внизу, на первом этаже, слышны голоса, шаги, загорелись огни, потянуло дымом, и запах чужих людей смешивается с запахом дыма и свежей крови, а уж этот запах ни с чем не спутаешь. Бруно придвинулся совсем близко к хозяйке, они замерли в темноте, за каменной балюстрадой, и Бруно почувствовал, как рука хозяйки легонько сжала его пасть.

– Тихо, мальчик, тихо…

Внизу разгорается оранжевый хищный свет – кто-то поджег железную бочку, плеснув туда бензина. Там несколько таких бочек, и в них ничего, кроме каких-то тряпок и мусора. Эти чужие люди ссорятся, что-то кричат, кто-то стонет, а хозяйка снимает на телефон все, что происходит, другой рукой прижимая к себе голову Бруно.