Ксавьер не говорит ни слова. Он не включает радио. Мы едем в тишине вместе со своими мыслями.

Я зЗнаю только то, что когда-то любила его. Возможно, часть меня все еще так думает. Но он сделал мне больно самым ужасным способом и в худшее время. Я приехала сюда не подготовленной к тому, чтобы думать о том, каково снова целовать его, но это случилось. Он поцеловал. И теперь я должна переварить ситуацию и разобраться с ней.

Через десять минут Ксавьер въезжает на частную дорогу. Бьющиеся волны, ярко освещенные лунным светом, создают напрасный романтический вид.

Неплохая попытка, матушка Природа.

Он паркуется в гараже, а я выхожу и направляюсь внутрь. Снимаю каблуки, как только захожу внутрь и еле слышно иду по паркету к подножию лестницы.

Дверь закрывается.

Я чувствую его за спиной — в виде тяжести, которая тихо в ночи не растворится. Сердце стучит в груди, а ясность просачивается в уголки разума с каждой секундой, когда пьяный гул утихает.

Я медленно оборачиваюсь, чтобы посмотреть ему в лицо — мужчине, который сломал меня. А затем задаю ему вопрос:

— Почему я не была достаточно хороша для тебя?

— Магнолия. — Голос низкий, а взгляд интенсивно греет меня. — О чем ты?

Я не должна была спрашивать. Не здесь. Не так. Не почти в два часа ночи. И уж точно не после многолетней отчужденности и ночи пьянства.

Наша история богата, охватывает годы и идет корнями далеко вглубь. По крайней мере, мы в долгу перед самими собой, чтобы придать этому разговору лучшее время и немного уважения.

— Забудь, что я сказала. — Делаю первый шаг.

— Ты была довольно хороша для меня.

Я останавливаюсь. Сердце почти разбивается снова и снова. Он говорит мне то, что хочу слышать — как делал всегда. Это его сильная сторона. То, чем я никогда не могла овладеть.

Сплевываю правду, не остатки алкоголя. Он покрывает все толстым слоем меда и улыбкой с ямочками на щеках.

— Просто... прекрати. — Хватаюсь за перила и делаю еще три шага. — Не делай этого.

— Ты довольно хороша для меня.

Я прислушиваюсь к его шагам. Они так и не приблизились. Он не следует за мной. Ксавьер не собирается устраивать шоу или широкий жест. И может быть это к лучшему, потому что я не знаю, как буду реагировать.

— Я устала. — Усталость окутывает меня. Делаю еще один шаг, затем еще два. Отворачиваясь от него, поднимаю кончики пальцев к губам, которые все еще покалывают от поцелуя. — Спокойной ночи, Ксавьер.

— Тебе было весело со мной сегодня? — спрашивает он, как только я добираюсь до вершины лестницы.

Я перемещаюсь по узкому проходу к своей комнате, наблюдая за Ксавьером. Отсюда он выглядит таким безобидным, таким милым. Он не похож на парня, который когда-то разорвал мое сердце в клочья горсткой слов.

Слово «да» почти вырывается из губ, но я оставлю его на утро, когда буду в трезвом уме. Может быть, утром мне захочется поговорить еще немного. Кто знает? Возможно, даже получу некоторые ответы.

А пока не хочу, чтобы он думал, что мы снова друзья. Новая дружба с Ксавьером — это врата в опасные места.

Это все, что я считаю правдой.

Пот стекает по моему лицу, течет за ушами и в глаза. Я бегу, легкие расширяются, когда порыв теплого морского ветерка дует в лицо.

Замедляюсь, приближаясь к травянистой тропе к пляжному домику. Опираясь руками на бедра, перевожу дух и мысленно глажу себя по голове за то, что не пил прошлой ночью. Пробежка с похмелья — это не весело.

Я поднимаюсь по лестнице в дом, в котором слишком тихо, когда оказываюсь внутри. Магнолия еще спит, что уже хорошо. Ей нужно поспать, после всего того веселья, которое у нее было прошлой ночью.

После быстрого приема душа и переодевания, направляюсь в сторону кухни и соображаю завтрак, подходящий для короля.

Магнолия спит, несмотря на весь шум и позвякивание.

Мне очень хочется проверить ее, но сопротивляюсь, делая выбор в пользу тарелки с едой для нее, которую накрываю прозрачной пленкой. Заверенный знак примирения.

Завтракаю в одиночестве во главе длинного стола, заставленного такими стульями, которые вы держите только для семьи и друзей. У Эддисон и Уайлдера должно быть много их. Я встретил Уайлдера несколько лет назад, когда только начинал продавать недвижимость, а он только начинал свою собственную инвестиционную фирму. Я подсказал ему о некоторых квартирах «SoHo», и мы сблизились. Он никогда в итоге не нанимал меня в качестве агента — у него уже был человек, — но мы поддерживали связь и стали друзьями.

Забавно, что первое место, куда отправилась Магнолия, когда решила не иметь со мной ничего общего, было агентство «Ван Клиф». Она чертовски хорошо знала, что мы с Уайлдером были друзьями, а Эддисон давно хочет сблизить нас.

Свист воды по трубам, которому предшествует легкая походка наверху, говорит мне, что Магнолия проснулась. Я заканчиваю завтракать, споласкиваю посуду и убираю ее.

— Что это? — спрашивает она через минуту, появляясь на другом конце кухонного островка. Она указывает на накрытую тарелку.

— Твой завтрак. — Я направляюсь к холодильнику и хватаю пакет апельсинового сока. — У тебя выдалась вчера веселая ночка. Тебе нужно поесть.

Уверен, Мэгс проклинает меня внутри за то, что указываю ей, что делать, но есть что-то странно приятное в том, чтобы заботится о женщине, которая отказывается от того, чтобы с ней нянчились. Обычно это приносит незначительные плоды, как дразнящая улыбка, с которой она борется, сверкает в ее глазах, когда не хочет, чтобы я знал, что в тайне ей это нравится.

Только в этот раз она смотрит мимо меня с сжатыми губами. Она выглядит усталой, потирая виски, и прищуривается, пока ее глаза привыкают к заполненной светом кухне. Я прислоняюсь к стойке, скрестив руки, когда она присаживается и подвигается.

— Спасибо тебе за это. — Мэгс разворачивает пластик и поднимает вилку, ковыряясь в яичнице, и переворачивает кусочек бекона.

По-прежнему придирчива, как и прежде.

— Соль и перец в яйце, — говорю я. — Бекон из индейки. Тост с зернами и натуральным маслом. Ничего особенного.

Она кусает тост, а я приношу ей небольшую чашечку яблочного сока. Разговор прекращается. Никакого звука, кроме стука столового серебра о фарфор.

— Как самочувствие? — спрашиваю я через несколько минут, поскольку не могу вынести минуту этой неловкой напряженности между нами.

— Отлично.

Я на это не куплюсь.

Мэгс делает женственный глоток сока, смотря в окно на беспокойные волны, разбивающиеся о пляж. Забавно, какими спокойными они были этим утром. Сейчас они кажутся взволнованными.

— Ты многое помнишь о прошлой ночи? — спрашиваю я.

— Ничего. — Она ставит стакан на стол с неизменным глухим стуком, возвращая внимание к тарелке.

Я с удовольствием расскажу ей.

— Мы поцеловались.

— Этого не произошло. — Ее слова монотонны, и она даже бровью не повела.

— Откуда ты знаешь, если ничего не помнишь?

Я присаживаюсь рядом с ней, мысленно желая, чтобы она расслабилась, черт возьми.

— Я бы не стала этого делать.

— Я поцеловал тебя прошлой ночью. — Перехожу к делу. — И ты ответила на поцелуй. Не уверен, что ты знаешь пьяную Магнолию, так хорошо, как думаешь.

— Ты поцеловал меня? — морщится она, роняя вилку с поспешным звоном в тарелку. Ее глаза избегают моих, и она качает головой. — Зачем ты это сделал, Ксавьер?

— У меня не было выбора.

— Ты мудак. — Мэгс отодвигает наполовину законченный завтрак от себя и поднимается.

— Куда ты? — Она не отвечает. — Я не жалею о том, что поцеловал тебя, — кричу ей вдогонку. — Прошу заметить.

Она топает вверх по лестнице, бормоча что-то, что не могу разобрать. Я направляюсь к лестнице, ухмыляясь, поскольку Мэгс продолжает подниматься.