Девушки в белом, стоявшие на отгороженной невысокой оградой площадке, запели «Она приближается» – свадебную песнь, и Лейла действительно приблизилась к алтарю, не сделав ни шага.

Он ждал её у алтаря, лица его было не разглядеть в тени – только волосы алели, как пожар.

Девичьи голоса звучали все ближе, поднимаясь к высокому куполу, скрытому туманом от чадящих курильниц. Голоса ввинчивались в уши, в кружащуюся от недостатка воздуха голову.

Лейла преклонила колени, поцеловала унизанную перстнями мертвенно-холодную руку своего будущего супруга, прошептала едва слышно слова клятвы.

Он поднял её с колен – холод от его рук пробирал до костей даже сквозь несколько слоёв одежды.

Он тоже говорил что-то – должно быть, отвечал на её клятву своей, но слов Лейла не различала, только невнятный гул, идущий будто из-под земли.

Он надел ей на голову венец, впившийся в виски острыми крючьями. Лейла закричала, принялась срывать это орудие пытки с головы, но венец не поддавался, запуская крючья все глубже и глубже, прямо в мозг.

Он склонился к ней, и Лейла смогла, наконец, рассмотреть бледное, без единой кровинки лицо.

– Я не хочу, – жалобно сказала она, чувствуя, как по щекам катятся слёзы и смешиваются с кровью, текущей из ран, оставленных крючьями на внутренней стороне короны. – Я не смогу. Не смогу, пожалуйста!

Лейла проснулась от собственного крика.

Поняла, почему ей было так жарко и неудобно. Она заснула у горящей жаровни, под меховым пледом, в туго зашнурованном платье. Не удивительно, что ей снятся такие сны.

В комнату вошла Этери, с распущенными волосами и в ночной рубашке. С порога спросила:

– Ты проснулась? Отлично. Исари хочет с тобой поговорить, – и, сдерживая зевок, добавила: – Неугомонный. Лучше бы спать пошёл, ну честное слово. Через два часа рассвет, и если ему пожелается ещё и со мной разговоры вести, я его просто… – она всё-таки зевнула, прикрывая рот ладонью, и продолжила: – Свяжу его и напою сонным зельем. Совсем с ума сошёл!

Затем она внимательно взглянула на Лейлу, обошла её кругом, покачала головой:

– Нет, так не годится, милая Лейла. Сейчас я прикажу принести холодной воды, ты умоешься. Надо ещё тебя переодеть – платье безнадежно измято. Ты чуть ниже меня, а в бедрах шире, но, думаю, мы что-нибудь подберём.

Этери позвала одну из своих служанок, та проводила Лейлу в уборную комнату, помогла расшнуровать платье и умыться. Лейла прополоскала рот экстрактом фиалки и мяты, почистила зубы мелом.

Зевающий цирюльник причесал её и припудрил, скрывая следы слёз. Этери стояла рядом, сложив руки на груди, и внимательно следила.

– Вот так-то лучше, – удовлетворённо сказала она и добавила: – Почему вы так печальны, Лейла? У вас такой вид, будто вы идёте прямо в пасть дракону.

Лейла прижала пальцы к вискам. Голова болела, боль пульсировала, отдаваясь внутри злостью. И еще этот сон… Она сказала, не подумав и желая, чтоб и Этери было так же плохо, как ей самой:

– А вы выглядите так, словно и не княгиня, а мамаша в борделе, подкладывающая свою работницу под денежного клиента, – не достойные принцессы и вообще воспитанной девушки слова, подслушанные от брата, вырвались сами собой. И Лейла тут же прикусила язычок.

– Извините.

Какое-то время Этери стояла молча, побледнев и опустив руки, и Лейла испугалась, что лишилась единственного, какого-никакого, а союзника, но тут княгиня отмерла, её губы задрожали, она обняла Лейлу, прижала к себе и зашептала:

– Прости, прости меня, милая девочка. Сама видишь, как всё…

Они постояли какое-то время, обнявшись, пока обеим не стало неудобно и неловко. Лейла первая выскользнула из объятий.

– Я понимаю, – сказала она, опустив голову. – Я ведь тоже так воспитана. Моя мать, моя бабка, её мать и её бабка – все они давали клятву без любви и всегда оставались верны ей. Так чем я лучше?

Из покоев гатенской княгини Лейла вышла с высоко поднятой головой. Пожар в груди отпылал, угли тихо тлели. Она слишком многого хотела? Да, наверное. Разве любая из девушек, любая из её сестёр не отдала бы всё, чтобы оказаться на месте Лейлы? Стать багрийской царицей…

А всё остальное – лишь плод её беспочвенных мечтаний. Да, именно так.

Двое стражей проводили ее полутёмными, неуютными, пустыми коридорами в ту часть замка, где Лейла ещё не бывала. Один из них распахнул перед ней решётчатую дверь, ведущую в маленькую, узкую комнату без окон, и прошел следом, стараясь не задеть принцессу даже краем плаща.

Потянул за один из рычажков, выглядывавших из стены. Пол задрожал, и Лейла почувствовала, что движется вверх. Она едва удержалась, чтобы не охнуть и не вцепиться в руку сопровождающего ее воина.

«Это лифт, – поняла она, – ещё одна гелиатская игрушка».

Стражник всё так же молча открыл перед ней дверь, помог выйти из кабины и, поклонившись, указал на следующую дверь. За ней оказалась большая круглая комната со стеклянным куполом и огромным телескопом в центре. Он был почти в три раза больше, чем тот, которым пользовался звездочёт в отцовском дворце.

Звёзды не интересовали Лейлу. Астрология её смешила, смысла в наблюдении за сверкающими небесными телами через увеличительные стекла она не видела. Хотя, кажется, это важно для земледелия, но земледелие её тоже мало интересовало.

Сидевший рядом с телескопом багрийский царь казался маленьким. Он повернулся, когда Лейла вошла, ответил на её поклон, подошёл, поцеловал руку.

Лейла вздрогнула, но не почувствовала ожидаемого холода, бросила взгляд на его руки: ни единого кольца.

– Вы не носите колец? – глупо спросила она.

Царь поднял руку, пошевелил пальцами, улыбнулся:

– Не ношу.

Он подвел её к единственному стулу, вежливо и деликатно, касаясь лишь кончиков пальцев. Лейла села на неудобный высокий стул, а он, царь, разместился прямо на полу, с видимым наслаждением вытягивая длинные ноги и откидывая голову на массивную ножку телескопа.

– Это моё тайное место: телескоп и лифт были предназначены для моей матери. Она часто поднималась сюда, даже когда уже почти постоянно лежала.

– Она тоже болела? – спросила Лейла, тут же отругав себя за это «тоже». Разумеется, все вокруг знали о болезни царя, но никто не говорил ему об этом в лицо.

– Тоже? – переспросил её Исари, приподнимая голову. – Да, тоже. Но по-другому. Она преимущественно страдала от головных болей и образований в голове… её состояние было стабильным, маги не давали ей умереть. Она могла прожить долгую жизнь, но предпочла родить меня. Ей не стоило этого делать… Ей нельзя было иметь детей.

Лейла сидела, опустив голову, теребя в руках кружевной платок. Страшно хотелось спать. Как в тумане, она услышала голос царя:

– Вы не хотите посмотреть на звезды? Сегодня туманность Шайл видна изумительно, а Звездный Всадник в хорошем расположении духа.

Принцесса из вежливости приникла к окуляру, всматриваясь в небесную алмазную крошку. У телескопа явно была магическая начинка: картинка была чёткой и яркой. Далёкие, туманные миры переливались пурпуром и золотом.

Когда Лейла была маленькой и ещё не подозревала, что астрономия – это по большей части скучные расчёты и ночные бдения, она мечтала, чтобы изобрели такой сильный телескоп, в который можно было бы увидеть другие миры; быть может, там тоже живут люди?

Было бы интересно посмотреть на их города, сады, леса… А потом изобрести такой дирижабль, который сможет отправиться туда. Лейла воображала себе жителей далёких миров высокими, синелицыми, живущими в хрустальных городах. А ещё они, наверное, не говорят, а щебечут, как птицы.

Вскоре Лейле доказали беспочвенность ещё мечтаний. Объяснили, что если такие полёты и будут возможны, то уж точно не на её веку. И летать, должно быть, смогут только маги, ибо полёты займут сотни лет.

И даже если появится телескоп, способный показать жизнь в других мирах, то в нём будут видны давно погибшие люди на планете, которая, вероятно, давно превратилась в голый камень. Ведь свет от звезд добирается до наблюдателей тысячи лет, а изображение, пойманное линзой, всего лишь иллюзия того, что было когда-то.