Она снова сосредоточилась на беседе:

– Может, еще какая-нибудь информация о нем?

– Да, он, помнится, подарил ей свою шапочку, но это, наверное, не имеет никакого значения?

– Нет, почему же, расскажи.

Алина Хольмсгор на мгновение прикрыла глаза, по-видимому, вспоминая, а затем начала рассказывать:

– Значит, у него была такая вязаная шапочка с узором из разноцветных переплетенных лилий. Он уверял, что ее ему связала мама, хотя это вряд ли, поскольку изнутри был пришит ярлык фирмы-изготовителя. Как бы там ни было, Мариан с ума сходила по этой шапке, и в конечном итоге он и подарил ее ей.

– На память?

– Да, вполне может быть. В любом случае она здорово радовалась. Мне эта шапка казалась уродливой – слишком пестрой. Помню, однажды она крутилась в ней перед зеркалом, и я высказала все, что думаю по этому поводу. Мариан же ответила в том смысле, что, по крайней мере, с помощью такой шапочки можно привлечь внимание мужчин в случае, если нечем будет платить за квартиру. Разумеется, шутила. Но подарок ей действительно нравился – она все время ее носила, и я уверена, что именно эта шапка была на ней в тот день, когда она пропала. Где я только ее не искала в последующие дни. Странно, но из-за нелепой шапочки исчезновение Мариан еще сильнее подействовало на меня, хотя, разумеется, это и глупо.

Графиня кивнула. Видела она эту шапочку – та лежала возле трупа Мариан Нюгор. Графиня невольно подумала, что, споря с подругой, Алина Хольмсгор была, несомненно, права: едва ли подобную шапку можно было назвать красивой. Она решила сменить тему.

– А неизвестно, почему он назвался чужим именем?

– К сожалению, нет. Мариан утверждала, что он на самом деле был геологом и прибыл для того, чтобы вести некие тайные переговоры с американцами относительно концессии на добычу каких-то там полезных ископаемых. Вообще-то это выглядело правдоподобно с точки зрения сохранения секретности. В то время как раз возникли острые разногласия между противниками использования атомной энергии в Дании и Гренландии, с одной стороны, и ГГИ и Национальной лаборатории по исследованию возобновляемых источников энергии Технического университета Дании, с другой. Речь шла о планах добычи урана, а также, по-моему, тория в горах Кванефьельдет близ Нарсака [24], и тема эта была, мягко говоря, весьма щекотливой, однако… мне кажется, это нелогично. Я имею в виду, к чему ему для этого было ехать в Туле? Какое отношение может иметь база американских ВВС к добыче полезных ископаемых? Кроме того, Туле ведь находится на расстоянии 2000 км от Нарсака.

– Стало быть, ты ей не поверила.

– В целом – нет, однако расспрашивать дальше не стала. Это ведь был 1983 год – самый разгар «холодной войны», – кроме того, я работала на американской военной базе, так что мне не казалось странным, что здесь могут происходить некоторые вещи, о которых широкая общественность знать не должна.

– Вероятно, ты права. Скажи, как ты думаешь, каким образом я бы могла взглянуть на ту фотографию Стина Хансена, о которой ты мне рассказывала?

Алина Хольмсгор на некоторое время задумалась, а затем с сожалением развела руками.

– Полагаю, это будет непросто сделать. Я совершенно не помню, откуда она появилась у Мариан.

Графиня, не перебивая, терпеливо ждала, пока она продолжит.

– Но ты ведь поняла, что к моменту гибели Мариан он давно уже вернулся домой?

– Абсолютно верно, однако мне все же хотелось бы увидеть его фотографию.

– Быть может, кое-какие шансы отыскать ее есть, хотя рассчитывать на это особо не стоит. Ты знаешь, что такое Гренландский дом?

– К сожалению, нет.

– Это такой музей в муниципалитете Грибсков на севере Зеландии [25]. Бывший его директор собирал частные фотографии сотрудников обеих баз – такое у него было хобби. Я сама также посылала ему копии моих снимков.

– Боюсь, что для меня это станет сизифовым трудом: ведь я даже не знаю, как он выглядел. Вот если бы ты согласилась мне немного помочь…

Пока Алина Хольмсгор раздумывала над ее просьбой, Графиня терпеливо ждала. Наконец профессор сказала:

– Завтра мы с мужем отправляемся в Цюрих. Эту поездку мы уже давно планировали, и мне не хотелось бы ни отменять ее, ни откладывать. С другой стороны, оказать тебе помощь в этом деле – мой прямой долг перед Мариан, ну и, если уж на то пошло, перед обществом в целом. Так что тебе решать, насколько это важно и безотлагательно.

Как ни соблазнительно было воспользоваться представившимся шансом, Графиня все же сдержалась:

– Нет, поезжайте спокойно в отпуск – дело терпит.

– Рада это слышать, однако я тут подумала, что все же смогу тебе кое-чем помочь. Если сегодня по интернету я вышлю тебе точные временные рамки пребывания на базе в Сёндре Стрёмфьорде нашего друга, то тебе предстоит просмотреть не так уж много снимков, если, разумеется, таковые вообще окажутся в наличии…

Они беседовали еще некоторое время, обсуждая детали предстоящего сеанса виртуальной связи, и когда наконец обо всем договорились, у Графини остался к профессору последний – не слишком приятный – вопрос. Достав из сумки фотографию Андреаса Фалькенборга за 1983 год, она выложила ее перед собеседницей.

– А его ты узнаёшь?

– Да, это Пронто, ну, тот, ребячливый такой… Что, ты хочешь, чтобы я и о нем тебе рассказала? О нет, не может быть…

Ничего полезного о нем профессор так и не смогла припомнить.

В то время как Графиня на Исландской пристани с наслаждением потягивала сухое вино, ее коллеги из убойного отдела на двух машинах направлялись на юг Зеландии. В авангарде были Конрад Симонсен и Поуль Троульсен, причем, несмотря на более почтенный возраст, за рулем сидел именно последний. За ними, во втором автомобиле, ехали Арне Педерсен и Полина Берг. Поуль Троульсен недовольно щурился от ярких лучей летнего солнца, которые уже с самого утра предвещали жаркий денек. Покосившись на сидящего на пассажирском сиденье шефа, который был погружен в чтение каких-то записей, старый сыщик проворчал:

– Не понимаю, Симон, как ты только это выносишь? На мне одна лишь футболка, и то пот градом течет, а ты – в костюме, и хоть бы что. Такое впечатление, что жару ты просто не замечаешь. Ты, случаем, не слышал прогноза погоды?

Конрад Симонсен на мгновение оторвался от своего занятия и не без зависти взглянул на коллегу. Несмотря на возраст, на его прекрасно тренированном теле, казалось, не было ни грамма лишнего жира; мощные мускулы рук распирали рукава футболки. На предплечье красовалась выцветшая татуировка журнальной красотки, сделанная, по-видимому, еще в то время, когда Нюхавн [26] был криминогенным районом. Что касается собственного теплообмена, то он не в силах был его контролировать. Иногда он отчаянно потел без всяких видимых к тому причин, а по временам, как, например, сейчас, даже в жару оставался практически сухим. Причиной всего этого служил его диабет. Уступив искушению немного поддразнить коллегу, он откликнулся:

– А как же, слышал: обещают жару.

Сокрушенно вздохнув, Поуль Троульсен решил сменить тему:

– Вчера мы с женой вынуждены были нянчиться с внуками, так что у меня не было ни одной свободной минуты; поэтому в настоящий момент я не имею ни малейшего представления, что мы делаем. Вот я и подумал, может, ты все-таки вкратце меня просветишь?

Конрад Симонсен нехотя согласился: в противном случае им пришлось бы поменяться ролями – ему вести машину, а Поулю Троульсену читать вчерашние отчеты, – но на это у него не было ни малейшего желания. Не мог же он, в самом-то деле, осуждать сотрудника за то, что у него есть личная жизнь? Обычно тот всегда бывал в курсе событий и работой отнюдь не брезговал.

– С чего мне начать?

– Да прямо с начала.