Волов по знакомой тропочке привел ее к овражку. Здесь где-то огород кончался. Он представил Надю всю в черном. Плывет на лодке, в которой гроб Арефьева. Не старая еще Надя. Жена Арефьва старше. Но и не такая молодая уже. Вот и лицо - желтое, худое.
- Чего ты, Сашка? Чего задумал? Ты погляди на себя... Посинел, дрожишь...
- Да не виноват же я перед твоим Арефьевым!
Надо было ее тогда понять. Не торопиться. Не упрекать. Тихо, возвратившись из госпиталя, поехать к ней. Даже Кистень, бабник и волокита, отметил эту ее восточную красоту. Правда, он был в своем роде: хотел перебраться на ночь в другую палату... Ну чего тут такого? Даже в тюрьме и то есть отдельная хата для свиданий. Кистеню и в голову не приходило, что она этого не хочет, что она приехала рассказать об Арефьеве.
- Слушай, - Кистень был неугомонен, - если сам не можешь, дай мне ее!
Пришлось его ударить. Вытирая губу, из которой сочилась кровь, Кистень скулил:
- И сам не гам, а другим не дам.
5
Леха не услышал крика. А если бы даже услышал, точно выразить свое отношение к нему, убей бы, не смог. Крики лебедей в поднебесье будоражили его душу в детстве. Эти сказки о лебединой любви, когда погибает самка и после этого добровольно падает с высоты лебедь, разбивая грудь, шли за Лехой порядочное время. Теперь, пожалуй, услышав прощальный крик лебединый, он остался бы холоден к нему.
Но именно лебединый крик стоял в стылом небе. И Леха его не услышал. Лебедя и лебедку он увидел. Лебедка была кем-то ранена. И она спускалась к земле все ниже и ниже. А лебедь стремительно то взлетал вверх, то падал вниз. Однако он и не думал убивать себя.
Даже когда Леха в два прыжка настиг ее, жадно стал скручивать ей шею и она прокричала в последний раз, лебедь не стал разбивать себя от невосполненной, утраченной любви. Он с диким испуганным криком взмыл в темнеющее небо и, наверное, бросился догонять свою стаю.
Леха же выругался:
- Струсил!
Он хотел для жратвы иметь двух лебедей.
Вскоре Леха нашел землянку. Возрадовался, что она неприметна. И что идет снег. Все его следы заметет! Он обошел землянку вокруг, наткнулся на моток проволоки. И испугался. Значит, тут люди были? Значит, они опять сюда придут? Покой, с которым он шел в последнее время, заменился в душе суетой и страхом. Он долго шарил вокруг землянки. Но больше ничего не нашел.
"Геологи были, - стал размышлять. - Ушли дальше, поди. Нефти тут нет. И - хорошо. - Леха знал здешние законы. - Лесорубы не имеют права валить лес в прибрежье. Следовательно, сюда, к землянке, не сунутся. А геологи могут лишь вернуться. Хотя... Чего они тут забыли? Этот моток проволоки?"
"Посмотрим, - забормотал он, входя в землянку. - Поживем поглядим..."
На столе, сбитым из сосновых досок, Леха нашел керосиновую лампу. Она была кем-то аккуратно заправлена. Спички у него были. Лампа вспыхнула, осветила неуютное жилье. Сразу около стола Леха увидел печку. Тут тоже кто-то аккуратно уложил поленницы. Даже травка лежала - бери и разжигай.
"Ладно! - промычал довольно. - Растопим и печку... Попотрошим и птиченьку. А потом уж побегим далее".
Дед Лехин когда-то уходил на фронт вместе с М. - Машиным отцом. Отец ее вернулся с одной рукой, а деда не стало, погиб смертью храбрых. Так и остался Леха для Машиного отца желанным человеком. Отец у пацана был гиблым, пил. А дед... Машин отец похоронил земляка на чужой земле, похоронил после боя. И чужие дожди льют на могилу сибиряка. Много их, могил, на земле. А это дорогая для дяди Родиона. Отцом ли, дедом хотел стать для несчастного Лехи.
От самого первого привода в милицию до этой судимости дядя Родион поддерживал морально Леху. В эту студеную ночь, оказавшись с ним, дядей Родионом, с глазу на глаз, Леха почувствовал, что крепко устал, соскучился по жизни в теплой избе, с валенками, с разбросанными игрушками по полу, с недопитым в банке грибом, прикрытым чистенькой марлей. Он прислонился к большой русской печи, глядел на торопливо одевающегося дядю Родиона искоса, потому что по-другому, даже на таких людей, уже смотреть не мог.
Дядя Родион путался в теплых ватных штанах, болтая пустым рукавом рубахи, и повторял: "Да ты садись! Да ты садись и раздевайся!"
Наконец, он надел штаны и валенки, накинул ватник и, оглядываясь, начал готовить на стол.
- А Маша где?
- Маша-то? - деланно весело, переспросил дядя Родион. - А где ей быть? На посиделки побежала. И Витюху забрала...
Беглец прощупал комнату с ног до головы, зацепился взглядом на мужской гимнастерке, прикинул, что она велика для дяди Родиона.
Дядя Родион увидел его эту зацепку.
- А это гость у нас.
- Кто?
- А Ваньки, что из Чернигова. Родственника твоего. Студент. Они тут...
- Ладно, дядя Родион. Не надо рассказывать. Я ведь так это.
- Ну, коль так... Ищут тебя, Лексей.
- Знамо ищут. Их дело искать.
- Ты что же, в самом деле убег?
- Убег.
- Тебе же три месяца осталось всего, Лексей.
- Три месяца.
- И чего же ты так...
- Погоди, дядя Родион. Я тебе покажу одну штуку. Ежели что в ней не поймешь, спросишь. Я объясню. Вот эта штука.
Леха подал порядком истертую бумагу - видно, немало уже носил. Родион надел очки, внимательно посмотрел на бумагу.
- Письмо, что ли?
- Письмо, письмо... Ты читай. Вслух читай!
6
Издевательское это было письмо. Писал его в тюрьму Лехе какой-то Козлов. Писал так: вот, мол, в письме и встретились! Съел, Леха? Да, ты меня избил. Но что же? Я теперь на свободе, а ты - тянешь за меня срок. И я этому очень рад. Я рад, что тебя посадили. И рад, что дружков твоих чуть к стенке не поставили. Я был бы еще больше рад, чтобы тебя расстреляли. Таких, как ты, нужно уничтожать. Вы все подонки. И будешь ты, Леха, подонком до конца своих дней. А я живу - кум королю и сват министру. А помнишь, как ты мне говорил: "Ты - ноль, ты - доходяга, и харчи твоих воров-родителей тебе не помогут. Так и будешь ты доходягой. И ни одна баба не полюбит тебя". Так вот, Козел ваш бывший, теперь под сто кило, не харя - будка, и бабы лучшие в постель с бывшим доходягой с радостью ложатся. У Козла денег по-прежнему навалом. А Лехе в тюряге только и остается, как пишут в газетах про тюрьмы, какого-нибудь малолетку изнасиловать. Но ведь за то срок еще потянешь..."
