– Как же он дышит? – спросила Люська. – Как видит, если голова туго перетянута бинтами?

– Ты меня спрашиваешь?

– Ребят, давайте пойдём в дом, – лицо Алисы по цвету напоминало чистый лист бумаги. – Глеб, а тебе не могло показаться, вдруг ты…

– Как бы я хотел, чтобы мне это только показалось, померещилось, привиделось, но, Алис, я действительно видел ребёнка с нарисованным лицом.

Минут двадцать, сидя в гостиной, мы пытались додуматься до какого-нибудь мало-мальски правдоподобного варианта, оправдывающего наличие бинтов на ребёнке. И все наши версии, едва были произнесены вслух, моментально разлетались в пух и прах, и казались нам самим бредовыми, неправдоподобными и лишённые всякой логики.

Да, можно было предположить, что у ребёнка проблемы с кожей, допустим, она могла обгореть, но… Почему тогда на лице отсутствовали прорези? Кто и с какой целью нарисовал на бинтах отвратительные глаза, нос и уродливые губы? И наконец, последний, главный вопрос: каким образом, живой человек, чьё лицо наглухо перебинтовано, может чувствовать себя настолько комфортно, чтобы сидеть в саду и играть на шарманке? Люська права, должен же он видеть, дышать, принимать пищу, а для этого необходимы прорези. Но их нет.

Я упомянул про сходство с Шалтаем-Болтаем. Алиса вздрогнула, вжавшись всем телом в кресло. А когда в гостиную бесшумно вошла Ксения Анатольевна и позвала нас ужинать, девчонки он неожиданности взвизгнули.

Зёрна страха были посеяны и дружно давали первые всходы.

Сразу после ужина, попросив Ксению Анатольевну ненадолго задержаться, я заговорил о соседях Натальи Владленовны.

– Почему вы советовали к ним не соваться? Кто они?

Кухарка долго молчала, было заметно, говорить на это тему ей не хочется, но мы проявили настойчивость, Ксения Анатольевна сдалась:

– Лучше бы вам не знать, но если сами спрашиваете… Она появилась в нашем городке два года назад, купила дом, и сразу стала объектом многочисленных слухов и пересудов. Она живёт уединённо, к себе никого не пускает, сама ни с кем из местных не общается. Нелюдимая. Кто такая, откуда приехала – ничегошеньки о ней неизвестно, кроме имени. Её зовут Элеонора. Дальше идут сплошные слухи. Говорят, ей девяносто лет, но выглядит максимум на пятьдесят; Элеонору называют внучкой потомственной ведьмы, ещё ходит слух, что в подвале её дома стоят сундуки с золотом. А год назад я лично от кого-то слышала, что она, для поддержания молодости ставит себе инъекции сыворотки крови из зародышей редкого вида животных.

– Дикость какая, – не удержалась Люська.

– Это всего лишь слухи, – сказал Димон.

– В каждом слухе, есть доля истины, – Алиса сидела на диване, крепко прижимая к телу мягкую подушку.

– Слухи-слухи, – закивала Ксения Анатольевна. – Но за два года Элеонора, считай, ни с кем не перекинулось и парой словечек.

– Может, она немая?

– Да нет, – кухарка перекрестилась. – Не немая. Сама слышала, как однажды она на своего шофёра прикрикнула. Вроде, ей нельзя много разговаривать, мол, с каждым обронённым словом, молодость уходит. Опять-таки слухи.

– А шофёр живёт в доме?

– Нет, он приходящий. Элеонора часто совершает длительные прогулки по городу. У неё есть машина с открытым верхом, говорят, дорогая очень машина. Шофёр впереди, она сзади сидит, прямая, как кол, надменная, всегда в чёрных очках и перчатках длинных. Машина по улицам ездит, а она даже по сторонам не глядит, уставится вперёд, как неживая, будто каменеет.

– Неужели с ней никто не пытался заговорить?

– Как ни пытались, пытались, конечно. А что толку? Молчит. Обдаст холодным взглядом, аж мороз по коже, и отвернётся. Или бросит фразу-льдинку, да так бросит, что и общаться дальше желания никакого нет. Странная особа. По мне, так лучше бы её вообще не видеть. К тому же в последнее время новые слухи появились, жуткие слухи.

– Что именно говорят? – взволнованно спросила Алиса.

– На базаре шепчутся, что в доме Элеоноры появились призраки.

В любое другое время, услышав нечто подобное, я рассмеялся бы, даже не задумавшись. Призраки! Какая чушь. А теперь кроме неприятного осадка и ощущения скованности не испытал ни малейшей потребности улыбнуться.

Впрочем, Димон с Люськой и Алиса тоже оставались вполне серьёзными. Желание прикольнуться или съязвить никого не посетило.

– Ксения Анатольевна, в доме Элеоноры есть дети? – свой вопрос я попытался задать развязно как бы между прочим, но мой горящий взгляд и учащенное дыхание выдавали сильное волнение.

– Дети? Бог с тобой, Глеб, откуда там детям взяться.

– К ней могли приехать родственники.

– Исключено.

– Да почему вы в этом так уверены?

– Нет никого у Элеоноры, – повторила кухарка. – Нет.

– Откуда вы можете знать это наверняка? – разозлился Димон. – Сами сказали, тесно с ней никто не общается.

– С какой стати ты спросил про детей, Глеб? – Ксения Анатольевна проигнорировала реплику Димона, и посмотрела на меня взглядом полным недоумения.

– Мне показалось, – я опустил глаза, – что вроде на соседнем участке я слышал детский смех. И колыбельная мелодия играла.

Ксения Анатольевна замахала руками.

– Нет! – резко бросила она и встала с кресла. – Что ты несёшь. Господи, быть того не может. Показалось тебе. У прежних соседей ребёнок был, но как Петенька погиб, они дом сразу на продажу и выставили.

Разумеется, я заставил Ксению Анатольевну рассказать о погибшем ребёнке. И её первые слова буквально припечатали меня к дивану.

– Петенька утонул в море. Водолазы нашли его на седьмые сутки. Родители чуть с ума не сошли. Такой мальчуган славный был, тихий, спокойный.

Алиса закрыла лицо ладонями, Люська подалась вперёд и, не дав мне раскрыть рта, прокричала:

– Ксения Анатольевна, у Петеньки была шарманка?

– Шарманка?! – ошарашено переспросила кухарка. – Была. Наталья Владленовна подарила её Петеньке на второй день рождения.

В гостиной повисла напряжённая тишина, нарушить которую не смел никто из присутствующих.

Глава четвёртая

Голливудский шик

– Пусть у бывших соседей был сын Петенька, пусть он играл на детской шарманке, я этого не отрицаю. Но проводить параллель между утонувшим несколько лет назад ребёнком и… – тут Люська задумалась, бегло посмотрела в окно, за которым давно распростёрлась ночь, неуверенно добавила: – И неизвестным нам мальчишкой с забинтованным лицом, я бы всё-таки не стала.

Битый час мы пытались прийти к единому мнению: говорили, обсуждали, спорили друг с другом и всё бестолку. Ксения Анатольевна давно ушла, попросив нас перед уходом, больше никогда не приближаться к забору, разделявшему соседские участки.

– Хорошо, – Димон прошёлся по гостиной, остановившись у широкого подоконника. – Не будем проводить параллель, но согласись, тот Шалтай-Болтай, будем называть его так, оказался на участке неспроста.

– Разумеется, неспроста. Дим, скорее всего, это гость Элеоноры. Алис, ну поддержи меня. Слушайте, будет намного разумней согласиться с версией, что к соседке приехали дальние родственники с ребёнком. Предлагаю поставить на этом точку. Глеб, Дим, Алис, не молчите.

– Как ты объяснишь бинты? – напомнил я.

– И нарисованное на них уродливое лицо, – сказала Димон, сев на подоконник.

– Не хочу я это никак объяснять. Всё, забили на соседей, в противном случае, испортим себе весь отдых.

Хоть и не хотелось мне соглашаться с сестрой, а пришлось. Она права, для нашего же успокоения так будет намного правильней. На том мы и порешили.

Без четверти два, собираясь разойтись по комнатам, Алиса наотрез отказалась оставаться одна в спальне.

– Я не засну после всего.

Люська решила составить ей компанию, а в половине третьего, едва я успел задремать, в комнату ворвался Димон.

– Глебыч, подъём! Девчонки паникуют, хотят, чтобы мы все спали на втором этаже в гостиной.

Пришлось повиноваться. Сперва мы перетащили в гостиную четыре широких, и довольно тяжёлых матраца, потом застелили их простынями, бросили подушки, одеяла и, улёгшись, стали тихо переговариваться.