С последней четверти ХХ века «шепот» перерастает в набат, сообщающий о беспрецедентности текущего кризиса растущей нелегитимности власти, социальной несправедливости, гражданском неравенстве, политической бедности. Логика развития капитализма привела к маркетизации всей некоммерческой деятельности общества, сделала его незащищенным от господства капитала. Инклюзивные и ориентированные на общее благо институты и практики деформированы или ослаблены.

Во всех считающихся демократическими обществах отношения господства развиваются вширь и вглубь, по вертикали и горизонтали, в иерархиях и сетях. Неуклонно увеличивается диспропорция политических, экономических, информационных ресурсов субъектов господства (властных элит) и его объектов (демоса). Под «прикрытием» формальных демократических институтов и практик группы и сети власть предержащих смастерили не одну «платформу 9 %» и мастерски проходят сквозь стены институциональных ограничений, виртуозно управляют общественным сознанием в своих корыстных интересах.

Богатейший арсенал политических технологий системно и целенаправленно используется для камуфляжа отношений господства и их интериоризации в процессах социализации. «Когда над нами осуществляют господство, мы либо лишаемся возможности формировать свои собственные перспективы (мы индоктринированы, нами манипулируют, мы социализируемся в состоянии подчиненных ролей или, если мы обладаем потенциалом власти над собой, нам мешают его реализовать (унижают, угрожают, заставляют замолчать)»[40].

Характер поражения социальной ткани модусом и этосом отношений господства побуждает задуматься о «мире», в котором (гегелевская) «диалектика “раба и господина” остановилась, в котором “раб” не хочет и не может даже бороться за власть (не говоря о том, чтобы взять ее), а “господин” уже не нуждается в “признании” “раба”…» [41]

Подходят ли представительные демократии к состоянию шмит-товского «серьезного случая»? Есть ли шансы у современного Давида (демократического гражданства и политики граждан) одолеть кажущегося непобедимым Голиафа (ресурсы и структурные отношения господства)?

Философская и теоретико-методологическая база современных концепций господства помогает демократическим обществам лучше понять себя. Интерес к изучению причин и проявлений экспансии отношений господства в считающихся демократическими обществах растет на различных аренах научного дискурса: моральной и политической философии, нормативной и критической политической теории, теоретико-эмпирических исследований.

На развитие современного (поствеберианского) научного дискурса господства повлияли три «поворота». Постмодернистский поворот «ратифицировал» методологическую плюральность и небинарную логику исследования. Республиканский поворот)[42] вернул язык господства в современные политические дискуссии и «реанимировал» мышление о политике в терминах требований свободы как отсутствия господства (freedom as non-domination[43]. Инструментальный поворот в политической науке укрепил тенденцию развития теории господства: определять ценность концептуальных смыслов возможностью измерить их эмпирические значения.

Указанные повороты еще более приблизили современный научный дискурс господства к чрезвычайно важному для его развития политико-философскому руслу. Речь идет о теоретическом дискурсе эмансипации.

Несколько слов о любопытных особенностях семантического развития понятия «эмансипация».

При самом общем подходе слово эмансипация (лат. emancipatio) означает освобождение от зависимости, угнетения, неравноправия[44]. Корни термина восходят к древнеримскому праву, в котором под эмансипацией понимался акт освобождения ребенка (patria potestas) от юридической власти отца (pater familias). Закрепленный еще в Законах двенадцати таблиц этот юридический акт был своего рода ритуалом инициации[45]. Он знаменовал обретение нового социального статуса – полноправного гражданина республики. После биологического рождения акт эмапсипации давал человеку второе, социальное, рождение. Он забирал индивида из-под власти отца (ex manus capere), наделяя статусом юридического лица. В своем изначальном юридическом предназначении акт эмансипации – один из механизмов воспроизводства существующего порядка, включая освященное законом и традициями социальное и правовое неравенство. Инициацию проходил член привилегированного социального класса, считающийся способным стать преемником собственности своего отца. Акт эмансипации выполнял консервативно-интеграционные функции. Он сохранял межпоколенческую преемственность элит, поддерживал существующий социальный и правовой порядок. В этом значении термин и акт «эмансипация» применялись не только в римском праве, но и в других правовых системах, например, в германском праве.

Итак, акт эмансипации изначально являл собой ограниченную временными рамками процедуру с завершенным результатом и четкими критериями состояния зависимости и освобождения от нее.

В Новое время обе характеристики изменились на прямо противоположные. Знаменем всех эмансипационных проектов просветителей была вера в способность Разума и научного прогресса освободить человека от сковывающих его догм, «расколдовать мир», переустроить общество. Фокусирование на процессе (само)освобождения индивидов, больших социальных групп и всего человечества размывало грань между субъектом и объектом просвещенческой эмансипации. Согласно мыслителям Просвещения, эмансипация есть закономерный эволюционный процесс освобождения «просветленного» человека посредством «рационализации» природы и общества.

При самом общем подходе и с неизбежным упрощением можно выделить два «лагеря» в теоретическом дискурсе процессов господства и эмансипации. Первый представляют пессимисты: ученые, которые в результате своих исследований были вынуждены констатировать, что пациент (перспектива эмансипации человека и человечества в целом) мертв, в лучшем случае – скорее мертв, чем жив. Во втором лагере развивают свои теории в неодинаковой степени оптимистически настроенные прогрессисты, с разных теоретико-методологических позиций обосновывающие вывод, что пациент скорее жив, и, несмотря на экстерналии развития и далеко не линейное движение, «ключевой тенденцией современности является эмансипация человечества и обретение простыми людьми контроля над собственной жизнью»[46].

Пожалуй, наиболее системно и основательно просвещенческая эмансипация как «миф двадцатого столетия» была развенчана и препарирована с позиций марксистского метода научного исследования. Связь с ним в разной степени (и в многообразных переплетениях неомарксизма, гегельянства, фрейдизма и т. д.) сохраняет большинство теорий эмансипации и господства.

Проблематику эмансипации, освобождения угнетенных классов от власти структур господства и угнетения исследовал итальянский теоретик-марксист Антонио Грамши[47], выделявший в качестве центральной проблемы марксистского политического анализа «отношение между государством и гражданским обществом, то есть вмешательство государства (централизованной воли) для воспитания воспитателя, социальной среды вообще»[48].