- За этой горой есть кишлак. - сказал, показывая рукой за гору. - Меня там хорошо знают. Мы пойдём туда.
- Через эту гору не пойду. - заявила истеричка. - Пускай за мной приедут сюда на автомобиле и заберут.
- Можешь оставаться в горах. Где полно волков. - сказал водитель автобуса. - Нам надо домой добираться.
После слова "волки" истеричка так рванула в направлении кишлака, что все пострадавшие подняли её на смех и молодёжь её освистала. Мы тут же направились следом за истеричкой, так как через пару часов в горах должен наступить вечер, а мы ещё не знали, сколько идти до этого кишлака. Может быть не один час.
Посмотрел на людей и определил, что нас, примерно, человек сорок будет. Возраст от десяти до пятидесяти лет. В основном, это ходовой возраст.
Трудностей в переходе у нас не будет. Не через горные массивы Гиндукуша и Памира переходить. Тут всего, ну, километров пять будет. Лично для меня это всего лишь прогулка после хороших экзаменов.
Жалко только документы и деньги, которые остались в автобусе. Все остальное даже романтично. Будет что вспомнить на старости лет и рассказать своим внукам. Если они будут.
Мы ни стали выстраиваться в колонну или в шеренгу, а просто поплелись в сторону кишлака. К этому времени истеричка уже выдохлась и лежала на склоне холма обдуваемая свежим ветерком, который поддувал под юбку и оголял истеричке задницу в белых семейных трусах. Истеричка не обращала на это никакого внимания.
Интеллигентный мужчина, который шлёпал её по щекам, заподозрил что-то там, поспешил в её сторону. Подошел к ней и тут же взял её за руку. Проверил пульс. Видимо пульс у женщины был плохой. Мужчина начал делать массаж сердца. Женщина не подавала никаких признаков жизни. Лежала, как тряпка.
- Сердечный приступ. - тревожно, сказал мужчина. - У кого-нибудь есть инсулин? Доктор. Если сейчас ей не сделать укол, она вскоре умрёт. Спросите у отставших. У кого есть с собой инсулин. Её нам надо спасать.
Просьбу доктора передали всем отстающим. Прошло несколько минут, прежде чем нашлось у кого-то нужное лекарство. Видимо у женщины наступил кризис, так как доктор расстегнул на ней кофту, протёр область сердца ваткой, смоченной духами и сделал укол ей прямо в сердце. Но уже было поздно.
Женщина умерла. При ней даже не было никаких документов, чтобы мы могли определить, кто она такая. В сумочке была косметичка с пустым кошельком. Больше ничего. Наверно она ездила в Душанбе без своих документов.
- Кто-нибудь знает эту женщину? - спросил доктор. - Она уже умерла. Надо сообщить родственникам о ней.
- Жена заместителя председателя поселкового исполкома. - ответила полная женщина. - Её видела с ним.
- Возможно, что моя помощь ещё понадобиться кому-то в пути. - сказал доктор. - Поэтому не могу остаться с умершей. Тем более, что моя помощь ей уже не потребуется. Нужно, чтобы кто-то из вас остался вблизи трупа этой женщины. Иначе, её тут действительно съедят хищники за эту ночь. Как только мы доберёмся до кишлака, то направим сюда автомобиль или вертолёт. Пока у нас другого выхода нет. Нас могут не искать.
- Может быть, вы все останетесь тут? - предложил ему. - Чтобы по дороге ещё кто-то не умер. Могу хорошо передвигаться в горах и один доберусь до кишлака быстрее всех. Скорую помощь и милицию вызову сразу.
Все одобрительно закивали головами и стали поддакивать. Ни стал дожидаться подтверждений на словах. Надо спешить.
Тут же быстро стал подниматься в гору в сторону кишлака. Понимал, что в таком быстром темпе далеко не уйду. Но когда мне в спину смотрят несколько десятков пар глаз, то медленно ползти в гору мне как-то даже неудобно.
Надо хотя бы до первой расщелины в горе добраться быстро. Там передохнуть малость и средним шагом двигаться дальше. Все равно кроме меня никто не сможет идти до кишлака.
Когда добрался до первой расщелины в горе, то сумрак вечера уже стал опускаться в то место, где остались пострадавшие люди вокруг умершей женщины. Немного полежал на склоне горы и медленно двинулся в ту сторону, куда ещё светили последние лучи уходящего за горизонт солнца.
Там в доли были видны очертания большого Душанбе, освещённого золотым и рубиновым цветом последних солнечных лучей. Кое-где поспешили вспыхнуть первые лампочки, которые тускло мерцали на контурах городских зданий и промышленных корпусов громадных заводов. Стал вглядываться в склон горы.
В надежде увидеть в расщелине горы хотя бы какие-то признаки кишлака. Но кроме серых камней и жёлтой глины, слегка прикрытой скудной травой, больше ничего не было видно. Приблизительно, знал место нахождения нужного нам кишлака и пошёл в том направлении. Ориентира в горах к этому кишлаку у меня не было. Так что все на память.
Когда вечерние сумерки сменились темной ночь, а вокруг меня стали подавать признаки своего присутствия ночные звери, то пожалел о том, что ни догадался прихватить с собой хотя бы одного попутчика.
Уж лучше бы остался с кем-нибудь стеречь от зверей до утра умершую женщину, чем сам сейчас живьём буду съеден этими хищниками, которые все чаще и чаще напоминали о том, что они тут хозяева здешних мест природы.
Мне совершенно не хотелось быть предметом пищи для местных хищников, и чтобы как-то обезопасить себя, стал горланить песни своего далёкого детства. Так как других песен тут никак не мог вспомнить и пел все детское. В основном песни, которые пели в пионерских лагерях в пятидесятых годах.
Видимо, это мой голос был такой "прекрасный", что звери в ужасе разбежались куда-то. Когда окончательно выдохся от своих нудных песен, то обнаружил вокруг себя пустоту.
Даже ночные птицы прекратили летать вокруг меня, сбивая назойливую мошкару, тучами кружащую над моей головой, словно ничего другого они больше не моги найти, как только высаживаться на мою голову, пытаясь покусать меня и отложить на месте укусов своё новое поколение жизни.
Пришлось постоянно отмахиваться от назойливых насекомых. Уже давно смерился с тем, что потерял направление к кишлаку. Мне было все равно куда идти, лишь бы выйти к людям и не быть съеденным хищниками, которые постепенно стали возвращаться после моего нудного пения.
