25 января 1937 г. состоялось заседание президиума Союза советских писателей, посвященное начавшемуся процессу; на нем крови подсудимых требовали Вс. Иванов, Б. Пильняк, К. Федин… В резолюции заседания было записано: «Одной из неотложных задач в свете выяснившихся обстоятельств является, по правильному указанию тт. Безыменского, Сельвинского, Суркова и др., всестороннее разоблачение капитулянтских литературных концепций Радека и Бухарина, не мало вреда принесших советской литературе, концепций, дающих искаженное представление о пролетарской литературе СССР и Запада и ориентирующих литературную молодежь в направлении, явно враждебном марксистско-ленинскому пониманию искусства»7.

26 января 1937 г. «Литературная газета» напечатала передовую статью «Нет пощады изменникам!» и массу писательских откликов на московский процесс: статьи А. Толстого, К. Федина, Ю. Олеши, А. Новикова-Прибоя, М. Шагинян, Вс. Вишневского, М. Козакова, Л. Леонова, В. Шкловского, И. Бабеля, А. Караваевой, М. Ильина, С. Маршака, Н. Огнева, А. Платонова, Г. Фиша, Л. Славина, В. Луговского, Б. Лавренева и др.

На впечатляющем фоне разогретой писательской публицистики («К стенке!» – требовал Вишневский; «Террарий», – гвоздил скамью подсудимых Леонов) вымученно сдержанной была короткая заметка Бабеля («Такой “программы” мы не хотим» – было сказано о названной в обвинении фашистской программе подсудимых). Огнев назвал Радека «космополитическим шутом и негодяем», Славин – «кровавым пошляком», Платонов отказал подсудимым в праве называться людьми и призвал коллег художественно изобразить нелюдей («“Душа Радека” в сводном, “типическом”, так сказать, виде – поддается изображению»), поскольку «нет уверенности, что мы никогда в будущем не встретимся с еще более уродливыми фашистскими чудовищами». Поэты о том же говорили стихами.

Этой поэтической находкой начинал 1937 г. перспективный Евгений Долматовский8. Мастера культуры без сбоев отыграли отведенную им роль.

Приговор, облеченный в выспренную форму, формулировал лично непревзойденный мастер советской политико-юридической демагогии Генеральный прокурор Союза ССР А. Я. Вышинский.

«Обвинительное заключение по делу: Пятакова Ю. Л., Радека К. Б., Сокольникова Г. Я., <…> обвиняемых в измене Родине, шпионаже, диверсии, вредительстве и подготовке террористических актов, предусмотренных ст. ст. 58–1-а, 58–8, 58–9 и 58–11 КУ РСФСР.

Следствием по делу объединенного троцкистско-зиновьевского террористического центра, участники которого осуждены Военной коллегией Верховного суда СССР 24 августа 1936 г., было установлено, что наряду с вышеуказанным центром существовал так называемый запасной центр, созданный по прямой директиве Троцкого Л. Д. на тот случай, если преступная деятельность троцкистско-зиновьевского блока будет разоблачена органами советской власти. Осужденные члены объединенного троцкистско-зиновьевского центра Зиновьев, Каменев и др. показали, что в состав запасного центра входили известные по своей прошлой троцкистской деятельности Пятаков Ю. Л., Радек К. Б., Сокольников Г. А. <…>. Предварительным следствием по делу установлено, что так называемый запасной центр в действительности был параллельным троцкистским центром, который был организован и действовал по прямым указаниям находящегося в эмиграции Троцкого Л. Д. <…>. Главной своей задачей параллельный центр ставил насильственное свержение советского правительства в целях изменения существующего в СССР общественного строя <…> с целью восстановления в СССР капиталистических отношений <…>.

Исходя из этих программных установок, Л. Д. Троцкий и его сообщники из параллельного центра вступили в переговоры с агентами иностранных государств с целью свержения советского правительства при помощи военной интервенции <…>. В соответствии с планами подготовки поражения СССР с целью захвата власти Л. Д. Троцкий, Ю. Л. Пятаков, К. Б. Радек и другие обвиняемые по настоящему делу развернули вредительскую, диверсионную, шпионскую и террористическую деятельность, направленную на подрыв экономической и военной мощи нашей родины, совершив таким образом ряд тягчайших госпреступлений9.

Государственный обвинитель Вышинский потребовал казни всех подсудимых. Он процитировал статью Радека «Троцкистско-зиновьевская фашистская банда и ее гетман – Троцкий»: «Уничтожьте эту гадину! Дело идет не об уничтожении честолюбцев, дошедших до величайшего преступления, дело идет об уничтожении агентов фашизма…» – и резюмировал: «Так писал Радек. Радек думал, что он писал о Каменеве и Зиновьеве. Маленький просчет! Этот процесс исправит эту ошибку Радека: он писал о самом себе!»10

Бумеранг вернулся. Ситуация вполне типичная для атмосферы того времени и – предрешенная. Подыгрывая Системе, талантливо клеймя своих бывших соратников, с которыми был знаком еще с дореволюционных времен, с которыми строил «светлое будущее», Радек становился соучастником – в прямом и переносном смысле. Теперь настал его час.

Радеку пообещали, что его не расстреляют, если он сыграет отведенную ему роль на судебном процессе. И он играл сразу в обвиняемого и обвинителя. Каялся, признавался в несусветных грехах, давал губительные для себя и других показания.

Вот как выглядит Карл Радек на скамье подсудимых в описании Лиона Фейхтвангера, присутствовавшего на процессе.

«Писателя Карла Радека я тоже вряд ли когда-нибудь забуду. Я не забуду ни как он там сидел в своем коричневом пиджаке, ни его безобидное худое лицо, обрамленное каштановой старомодной бородой, ни как он поглядывал на публику, большая часть которой была ему знакома, или на других обвиняемых, часто усмехаясь, очень хладнокровно, зачастую намеренно иронично, ни как он при входе клал тому или другому из обвиняемых на плечо руку легким, нежным жестом, ни как он, выступая, немного позировал, слегка посмеиваясь над остальными обвиняемыми, показывая свое превосходство актера, – надменный, скептический, ловкий, литературно образованный. Внезапно оттолкнув Пятакова от микрофона, он встал сам на его место. То он ударял газетой о барьер, то брал стакан чая, бросал в него кружок лимона, помешивал ложечкой и, рассказывая о чудовищных делах, пил чай мелкими глотками. Однако совершенно не рисуясь, он произнес свое заключительное слово, в котором он объяснял, почему он признался, и это заявление, несмотря на его непринужденность и на прекрасно отделанную формулировку, прозвучало трогательно, как откровение человека, терпящего великое бедствие. Самым страшным и труднообъяснимым был жест, с которым Радек после конца последнего заседания покинул зал суда. Это было под утро, в четыре часа, и все – судьи, обвиняемые, слушатели – сильно устали. Из семнадцати обвиняемых тринадцать – среди них близкие друзья Радека – были приговорены к смерти; Радек и трое других – только к заключению. Судья зачитал приговор, мы все – обвиняемые и присутствующие – выслушали его стоя, не двигаясь, в глубоком молчании. После прочтения приговора судьи немедленно удалились. Показались солдаты; они вначале подошли к четверым, не приговоренным к смерти. Один из солдат положил Радеку руку на плечо, по-видимому, предлагая ему следовать за собой. И Радек пошел. Он обернулся, приветственно поднял руку, почти незаметно пожал плечами, кивнул остальным приговоренным к смерти, своим друзьям, и улыбнулся. Да, он улыбнулся»11.

Радеку тогда просто дали отсрочку: он, с его красноречием и уже неоднократно проверенной готовностью «подыграть», еще мог понадобиться на грядущем процессе, где главным обвиняемым был «любимец партии» Н. И. Бухарин. 19 мая 1939 г. Карла Радека, осужденного на десять лет, убили в тюрьме.