И хотя ноэльские вампиры спокойно приобретали смертников из тюрем, они все-таки не выпячивали свое происхождение и предпочитали с улыбкой отмалчиваться при общении с каким-нибудь матросом с северного корабля. “Да байки это все. Ну какие вампиры, о чем Вы…” – шептали они и качали головой, усмехаясь при виде подуспокоившегося человека с севера. Впрочем, моряки редко покидали Портовый город и бродили, в основном, между складами, борделями да харчевнями, так что искренне верили, что байки про кровососов – это всего лишь байки. Иной матрос и мог увидеть во рту случайного собеседника клыки, побелеть и потом рассказывать на своем Дальнем Севере, что видел вампира, живого, демоническую тварь! Да вот только родня и друзья обменивались друг с другом понимающими улыбками, переглядывались меж собой, как бы говоря “Эка морячок шутки шутит… Посреди города, да вампир… Видано ли дело”.
Вампиров в Ноэле было немного, так что случаев с убийствами людей возникало и того меньше. В общем-то, вампиры пока не доставляли особых хлопот, а Мариэльд де Лилле Адан так и вовсе все очень уважали. Она являлась для ноэльцев покровительницей и небожителем одновременно и постоянно жертвовала приличные суммы на развитие науки, целительства и торговли. Сухопарая женщина с белыми волосами правила южными землями Альбаоса более тысячи лет, а ее имя стало нарицательным, и среди ноэльцев символизировало порядок и надежность.
А когда же тридцать лет назад Мариэльд вернулась с молодым мужчиной, скверно говорящим по-ноэльски, очень бледным и с лицом северянина, то об этом весь Луциос судачил несколько лет. Личность Юлиана обросла самыми невероятными слухами и сплетнями, и всякое появление этого весьма эффектного мужчины в городе приводило к всеобщему переполоху. И только спустя поколение, примерно через два десятилетия, интерес к особе новоявленного графа поутих, и Юлиан вздохнул спокойно. Но не до конца…
– Господин, господин, – закричал кто-то сбоку писклявым голосом.
Стайка беспризорных детей, в коротких шароварах и рубахах, обступила Юлиана и заверещала. На высокого графа уставились серые, темно-серые и карие глаза ребятни.
– Господин, подайте монетку! Всего лишь одну!
– … мне подайте!
– Нет, мне, уйди Тойюр!
– Да сам отвали!
– Подайте, господин…
– … ну пожалуйста!
Юлиан зыркнул на наглых детей и те, вздрогнув от показавшихся из-за хитрой улыбки зубов, разлетелись с гамом во все стороны, как воробьи. В это время тонкие, но ловкие пальчики потянулись к поясной суме графа, пока он стоял спиной к одному ребенку.
– Ага! – Юлиан поймал дерзкого воришку за руку.
Мальчишка сделался смертельно бледным.
– Кто это тут у нас а? – произнес задумчиво граф, легко удерживая перепуганного ребенка. – Что ты у меня в сумке забыл?
– Я… ничего. Вам показалось, господин! Не ешьте меня, пожалуйста!
– Да что ты, – граф усмехнулся и шутливо клацнул зубами. – Ты с приюта? – на ребенке были еще незаштопанные штаны и рубаха.
– Да… – сглотнул слюну мальчонка.
– Еще раз увижу твою руку у чьей-нибудь сумы, сдам охране. А я все вижу, мальчик, и я тебя запомнил! – пригрозил нарочито серьезно Юлиан.
Оставив трясущегося ребенка, Юлиан взял под узду Тарантона и поспешил по широкой брусчатой улице к порту.
После таверны “Серебристый Нериум” улица уходила резко вниз, и перед Юлианом развернулась панорама порта с покачивающимися на водах кораблями.
День близился к закату. Из рыболовных суденышек, примостившихся справа, спешно выгружали пойманную рыбу. С укрытых досками пирсов доносился шумный гам хозяев лодок, капитанов команды или одиночных рыбаков – обсуждали все как обычно: богатые места, жалобы на плохой улов или, наоборот, гордо демонстрировали полные груженные рыбой бочки. Соломенные жесткие шляпы поголовно украшались обвитыми вокруг тульи темно-синими лентами – символ Осте, дюжа моря. С солеными и обветренными лицами рыбаки, которые казались рожденными в море, а не на кровати, также солено шутили и громко хохотали.
Одно- и двухмачтовые торговые нефы лениво и сонно подремывали на волнах, а вокруг них кипела жизнь. Потные грузчики в коротких шароварах и с подвернутыми рукавами рубах торопливо грузили или разгружали трюмы кораблей под тщательным контролем деловитых ревизоров с перьями за ухом.
Из всех кораблей ближе ко входу в порт стоял двухмачтовый неф. Юлиан сразу обратил внимание на гальюнную фигуру обнаженной наги с раскрытым в крике ртом и неестественно большой грудью. За все три десятилетия жизни в Ноэле Юлиан ни разу не видел наги с подобным силуэтом, как у носовой фигуры этого корабля с Лоракко. Да и вообще, пышной грудью женщины этого вида никогда не отличались, так что оставалось лишь позавидовать пылкой фантазии резчика по дереву.
Около этого нефа, “Морского черта”, ходил взад-вперед с криками густо поросший бородой купец, в длинном кафтане с позолоченной тесьмой, подпоясанном черным кушаком. Около него и за ним бегал пучеглазый мальчонка лет восьми, и с самым унылым видом слушал отцовские наставления. Грузчики под вечно недовольным взглядом из-под кустистых бровей купца заносили в трюмы ящики с Королевским Розовым вином, закупленным на Ноэльских винодельнях семьи де Лилле Аданов.
– Халлик, дурень, хватит крутить по сторонам башкой! – проревел смурно кряжистый мужчина.
– Пап, да я слушаю тебя, слушаю, – с совсем хмурым видом ответил сероглазый мальчонка, но тут же отвернулся в сторону и стал смотреть на багровый закат.
– Я вижу, как слушаешь. Учись, пока я жив, отцовскому ремеслу.
Звонкая оплеуха прозвучала неестественно громко даже среди этого бурного оживления и суматохи. Затем раздалось фырканье, и насупившийся ребенок недовольно перекрестил руки на груди. Его бордовое платье до колен развевалось на легком ветру, как и длинные до плеч волосы цвета камня, а красный отпечаток от удара отцовской ладонью стал медленно остывать.
– Когда ж ты ума наберешься, а, Халлик?!
– Да я слушаю тебя, пап. Ну я же сказал! – с обидой произнес мальчонка.
– Вполуха слушаешь! А должен двумя ушами вращать, как гарпия крыльями, чтоб все запомнить!
Курносый нос сердито сморщился, а чуть выпуклые глаза такого же коренастого, как и отец, сына купца потускнели. В них разлилась настолько великая скука, что, казалось, мальчик прилагает все усилия, чтобы смотреть на бесконечную вереницу ящиков с вином. Но, в конце концов, любопытство вновь возобладало над нетерпеливой натурой ребенка, и он отвлекся на скрипящие доски пирса. Склонился, встал на четвереньки и теперь заглядывал меж щелей туда, под доски, в покачивающиеся воды.
– Пап, папа. Смотри! Там что-то есть!
– Что? – буркнул недовольно Намор Белозуб. – Куда ты опять пялишься, Халлик? О Ямес, за что мне это… Пять дочек и вот уродилось же такое чудо шестым…
– Папа, да там кто-то есть, под досками прячется!
И действительно, Юлиан услышал тихие всплески и писклявое стрекотание, напоминающее птичьи трели в сосновом лесу. И если мальчик в изумлении только склонился к доскам и прильнул темно-серым глазом к щели размером с большой палец, то граф де Лилле Адан уже знал, кого там увидит ребенок.
Морские чертята часто селились в южных теплых водах, в портах и в верфях под пирсовыми досками. Промышляли воровством еды, товаров, а порой и того ценного и блестящего, до чего дотягивалась их перепончатая тонкая лапка. С этими демоническими безобразниками, весьма безобидными, если бы не их проделки, отчаянно воевало портовое управление, однако шустрых негодников словить было очень тяжело.
Отличались эти создания от своих лесных собратьев, киабу, не таким пушистым хвостом да наличием перепонок между пальцами когтистых лапок. А за долгие годы соседства с людьми морские чертята, которые вели околоводный образ жизни, еще и обрели такую черту, как нахальство. Не раз и не два любая мало-мальски пригодная щель в стене или полу становилась причиной разорения амбаров. Порой отопрет хозяин склада дверь поутру, и тут же увидит в полутьме, как к щели наружу устремляются отливом стрекочущие и довольные черти, деловито поворачиваясь к разорившемуся человеку тощим задом. Почему разорившемуся? А потому что шелка, парусина, красители-то может быть и не съедобные, но пока каждый демонический негодник не попробует их на свой зуб, не пожует, не выпотрошит и не выплюнет, он с этим будет до последнего не согласен. Впрочем, с медком да под пиво вяленые чертята шли очень даже неплохо, так что тут, как говорится, было око за око, зуб за зуб.
