Поворот на кожаных подошвах «Феррагамо» – и он выходит, даже не оглянувшись. А я совсем рядом, голая, стою на кухонном столе, опираясь локтем на холодильник. В свободной руке держу рюмку для яйца. Могу только промычать: «Эээ… это мммескаль».

Дверь хлопает, оставляя меня наедине с запахом сосисок, амальфитанских лимонов и осознанием его морального превосходства. Мне лучше. Я дома.

Мои экстремальные ночные привычки явно не способствуют укреплению отношений. Пока я шатаюсь по звездным задворкам и клоакам Лондона, Чарли изо всех сил старается выстроить для меня каркас стабильности. Наше совместное существование – эксперимент противоположностей: вот-вот грозит лопнуть, но каким-то чудом держится. До Чарли моя любовная жизнь представляла собой один и тот же сценарий, основанный на сексуальном экстазе. Связи длились от полутора до двух лет, потом скрепляющий их гормон окситоцин выветривался, страсть иссякала, и с глаз, ослепленных влюбленностью, падали шоры. До Чарли реальность и отношения никогда не складывались в единое целое.

Он появился на пороге моих сорока. Я к тому времени пребывала в горделивой уверенности, что «с мужиками покончено», и размышляла, как дальше с достоинством нести по жизни знамя холостячки. Лежала на диване, притворяясь, что увлечена теледебатами, и листала Твиттер, где все кому не лень упражнялись в остроумии на тему #выборы-2010. Пыталась сосредоточиться на телеэкране, надеясь, что просмотр ночных новостей, чтение «Файнэншл Таймс» и в целом стремление казаться серьезной помогут выйти на новый уровень в работе и не писать больше глупостей вроде недавней статьи для «Эсквайр» под названием «Как я получила проходную роль в порнофильме».

Глаза то и дело возвращались к экрану потертого «Блэкберри». Дзынь – сообщение от незнакомца: «По-моему, твоя история про порнуху очень забавная». Пока шли дебаты, мы переписывались, а потом выяснилось, что собеседник живет совсем рядом со мной. Он предложил встретиться и выпить в «Джули», ресторанчике за углом. Нее, спасибо, у меня и так все хорошо. Бойтесь охотника!

Следующая неделя, еще одни дебаты, и он снова написал. Я призналась, что устала от политики, и за десять минут доехала до «Джули» на велосипеде. По крайней мере, угостит парой стаканчиков их дорогущего джина.

В ресторане у окна сидел блондин с пышной прической и орал на девушку-бармена. Его живот выкатывался за ремень слегка расклешенных джинсов, которые последний раз были ему впору в восьмидесятые. Громкий голос отдавал мажорным акцентом – такие вопли противнее всего. Господи, это и есть парень из Твиттера. Я заказала джин, чтобы вознаградить себя за пустые хлопоты. Выпью и вернусь домой за гомеопатической порцией новостей.

– Кейт? – Я обернулась. Прямо рядом со мной стоял высокий мужчина с коротко стриженными темными волосами, большими, удивительно ясными светлыми глазами и свежей чистой кожей, в новых бежевых «конверсах» и темно-синих джинсах от «Эдвин». С виду он очень складный и полная противоположность орущему придурку.

– Чарли, – он протянул руку. – Ты же из Твиттера?

Мир перевернулся. После нескольких глотков джина я поняла, что заполучила высокого одинокого мужика без очевидных зависимостей, каравана бывших, пивного живота, лысины и долгов. Вокруг хватало одиноких мужчин, самые приличные – «серийные моделисты»[9], а они не стали бы связываться с сорокалетней старухой вроде меня. Эти парни всегда охотятся за горячей трофейной девчонкой – ключевое слово девчонка. Нормальный мужик, заинтересованный в настоящих отношениях с обычной сорокалетней женщиной, которая не выглядит как Эль Макферсон[10], – явление крайне редкое. Что с ним не так?

Мы оба посмеялись над высокомерным обладателем прически в стиле Леди Ди – придурком у окна.

– А я решила, что он – это ты.

– Извини, к сожалению, я – это я.

Я наткнулась на золотую жилу, приложив усилий не больше, чем при укладке волос. Мы стали проводить ночи вместе. Чарли просыпался, мы занимались любовью, он быстро одевался и ехал на работу в Сити, где проводил какие-то важные сделки. Все это казалось мне очень сексуальным. Он уходил, бодрый, в облаке парфюма, а я раскидывалась на его белых простынях и спала еще час-другой.

Конечно, были проблемы, куда же без них. Самая большая – Чарли, хоть и моложе меня на шесть лет, человек взрослый и разумный. И все же сейчас, растрепанная, хлещущая мескаль из рюмки для яйца, я гораздо опрятнее и лучше той, что он встретил шесть лет назад. Я вовсе не старалась соответствовать его стандартам, наоборот, противилась этому. Субботним утром он вставал и сразу брался за дела, пусть даже у него было похмелье. Он никогда не бездельничал и не занимался ерундой. Золотая молодежь вызывала у него отвращение, я же считала, что их жизнь безусловно удалась.

Каким-то образом он поладил с новой подружкой, ленивой и почти всегда без денег. И я каким-то образом поладила с бесконечно энергичным трудоголиком. Временами нам было даже весело вместе. После огромного количества связей – иным женщинам хватило бы и на несколько жизней – я понимала, что нашла лучший в мире вариант. Хотя иногда он становился той еще занозой в заднице.

Затуманенный ум борется с похмельем, а я делаю слабые попытки сосредоточиться на жалкой тысяче слов, ради которых должна встать. Наконец часам к двум вытаскиваю свою тушу из кровати. За это время, курсируя между кухней и постелью, я все-таки выспалась, выпила три чашки чая, съела тост и два пакетика чипсов.

Лежа еще под одеялом, между короткими приступами сна я отправила Чарли несколько лживых сообщений, имитирующих активную деятельность: якобы, невзирая на похмелье, у меня вполне продуктивный день. Для убедительности добавила зеленый блюющий эмодзи: «В магазине ничего не надо». Отказавшись от мысли сдать статью вовремя, поставила будильник на четыре часа: нужно будет навести в доме порядок, чтобы не разозлить трудолюбивого парня.

Впереди – три-четыре дня полужизни, эмоциональной подавленности и неприятного онемения. Отходняк после наркотиков. Сколь веревочка ни вейся, а конец будет.

Все, что мне сейчас нужно, это крепкий кофе. Пора брать себя в руки.

«Коффи плант» на Портобелло-роуд со стенами цвета овсянки и темным бетонным полом служит неким пунктом обмена игл для разборчивых кофеиновых наркоманов. На самом деле примерно так и есть. По утрам здешний туалет всегда занят: посетители средних лет опустошают только что простимулированные кишечники. Здесь готовят отличный кофе, и выбор огромный. Даже если попросите «Гершон терапевтической обжарки», то есть зеленые бобы для прочистки организма, за деревянной стойкой найдется не меньше двадцати семи сортов.

Прислонив велосипед к стене у входа в заведение, я ставлю замок на колесо. Впереди женщина с маленькой дочкой идут очень медленно, я обгоняю их, открывая тяжелую стеклянную дверь, и не придерживаю ее. Она захлопывается прямо перед ребенком. Женщина подскакивает ко мне и, пылая праведным материнским гневом, выпаливает:

– Вы же знали, знали, что она идет за вами!

– Страшно извиняюсь, – упор на «страшно» прозвучал неправдоподобно. Наверное, я выгляжу стервой. – Я подумала, вы сами придержите девочке дверь. С ней все в порядке?

В глубине души сгораю от стыда. Я правда решила, что женщина подержит дверь? Или разозлилась из-за того, что меня пытались вовлечь в благоговейное обожание маленького ребенка? Да, мне очень нужен кофе, но разве надо так за ним рваться? В конце концов, мой сегодняшний день не назовешь перегруженным работой.

В кофейне часто бывает шумно и многолюдно: родители с гиперопекой, визжащие дети, которые носятся вокруг анонимных наркоманов и алкоголиков – они ходят на группы реабилитации в здание Армии Спасения через дорогу. Настоящий человеческий муравейник. Мне такое нравится.

Инцидент в дверях взбудораживает темную материю, которую я запихивала в дальние углы сознания последние лет десять или около того с тех пор, как друзья начали один за другим обзаводиться детьми. Несколько недель назад я ездила на ярмарку с подругами – одной из них только что сделали экстракорпоральное оплодотворение.