Во время обеденного перерыва произошел инцидент, который через несколько дней стал одним из предметов разбирательства на классном собрании с участием всех виновников торжества. Мы преспокойно насытились, чем бог послал, и лениво валялись на мешках с урожаем, отдыхая и ожидая сигнала на продолжение работы. Некоторые дурачились, баловались и бесились.

Лядыч вступил в словесную перепалку с Наташкой Белых, и в какой-то момент градус их дружеской беседы настолько возрос, что Наташке пришлось спасаться бегством от взбешенного Коляна. Она неслась от него по кругу, центром которого была куча мешков с убранной к тому времени морковью. С мешков за погоней наблюдало десятка полтора благодарных зрителей. Лядыч, как один из самых лучших бегунов, стремительно догонял Наташку, но в этот момент в дело вступил третий участник – Оля Первина, которая засандалила Коляну в физиономию огромной морковиной. Таким образом, она, видимо, хотела заступиться за подружку и оказать ей посильную помощь. Лядыч, не смотря на боль в стремительно опухающей морде, резко развернулся и подскочил к Ольке, и выплеснул на нее всю свою бушевавшую слепую ярость, несколько раз ударив кулаками. Девочка, должно быть, позабыла древнюю мудрость – двое дерутся, третий не лезь.

До кровопролития дело все-таки не дошло, потому что к месту развлечения мгновенно прибежала Татьяна Николаевна и громкими ругательными словами, и устрашающими жестами погасила конфликт к вящему неудовольствию толпы. Она еще не знала, что эта локальная стычка была лишь невинными, чистыми и нежными цветочками. Настоящие спелые и сочные ягодки радостно ждали ее впереди.

Работа подходила к концу, и некоторые бригады-напарники уже преспокойно курили бамбук, героически выполнив дневную норму и поджидая нерадивых отставших коллег. Мальчишки, естественно, сильнее и выносливей девочек, а еще хитрее и не слишком ответственно подходящие к выполнению каких-либо обязанностей. Так и здесь, затоптав половину урожая в землю, мы с чувством выполненного долга принялись точить лясы, доедать остатки съестных припасов и играть в «ножички». Народу со всей параллели собралось достаточно много, и Мишка Змеин озвучил общую, почти материально витающую в воздухе мысль:

– А давайте сходим и посмотрим на самали поближе!?

Большинство бездельников его горячо и бурно поддержало. Быстро собралась достаточно представительная компания участников экспедиции. Паня Воробьев даже сходил и испросил разрешения у Татьяны Николаевны, которая то ли из-за дурных побуждений, то ли по внезапно проявившейся безалаберности дала добро на эту авантюрную акцию.

Вдохновленная этим одобрением, группа немедленно выдвинулась в поход пешим строем, по пути беззаботно болтая и отпуская шуточки в адрес всего на свете. Время от времени взлетающие рядом с горизонтом самолеты придавали нам сил и задора. Понятное дело, что по не знанию, недальновидности и неопытности никто из нас не смог рассчитать или примерно прикинуть расстояние до взлетно-посадочной полосы. Казалось, что вот они, эти стальные птички, совсем рядом, только руку протяни. На самом деле отрезвление пришло после первого часа пути, когда стало казаться, что мы ни на йоту не приблизились к цели. Самолеты спокойно устремлялись в небо, такие же далекие и почти такие же маленькие для наших глаз.

В конце концов, уставшие и изможденные, мы добрели до забора с колючей проволокой поверху, которые ограждали покой взлетающего транспорта от таких придурков, как мы. С этого места мы могли частично видеть огромные машины, но удовольствия никто не испытывал. Ибо приблизиться вплотную не удалось, и мечта о наблюдении за самолетами так и осталась недосягаемой надолго. Обратный путь проходил в унылом, кислом молчании на фоне усталости и разочарования.

Внезапно у нас на пути появилась группка учителей во главе с Каргалиной. Нас не было уже долгое время, и она, судя по всему запаниковала, испугавшись за свою шкурку, которую так глупо подставила опрометчивым разрешением. Ведь мало ли что с нами могло произойти. Мы могли потеряться, забрести на взлетную полосу, где каждого из нас непременно бы переехал лайнер огромными колесами, наматывая на них детские кишочки и перемалывая косточки. Нас могли загрызть собаки, украсть маньяки, мы могли утонуть в болоте или отравиться радиоактивными отходами. Нас мог унести ураган, задавить упавшее дерево, внезапный пожар мог сжечь нас до тла.

Думаю, примерно такие картины пролетели в ее голове. Но испугалась она не за нас, а за себя и за те последствия, которые могли ее ожидать, произойди с нами что-то страшное. И ей еще повезло, что она сама нас нашла, а не кто-то иной, совсем уж посторонний. По головушке ее бы точно никто не погладил.

Суд

Понятное дело нам досталось на орехи прямо на месте, в красивой дубраве, окаймленной прекрасными, высокими тополями. Но дело так просто не закончилось. По приезде домой Татьяна Николаевна инициировала родительское собрание с привлечением на оное всех отличившихся в двух происшествиях персон. Честно говоря, все это действо походило на фарс, который старательно пытались замаскировать под судилище.

Группу понурых беглецов выстроили у доски в кабинете, а родители заняли места в зрительном зале, то есть расселись за нашими партами. Отец Первиной, как наиболее пострадавшее лицо и как возмущенный родитель, добровольно взял на себя роль то ли прокурора, то ли судьи. Предварительно облив себя немыслимым количеством одеколона, он смердел так, что шибало в нос и на глазах наворачивались слезы, которые некоторые вполне себе могли принять за слезы раскаяния. Вполне вероятно, что он, как и его дочь, позабыл мудрость предков: кто сильно пахнет – плохо пахнет. Видимо, забывать эти простые истины у них было семейное качество, передающееся на генетическом уровне.

Сперва разбиралось дело о морковном побоище, где на первый план вышли Лядыч и Белышка с Первиной.

– В общем, когда я увидела, что Коля погнался за Наташей, я кинула в него морковкой. – Рассказывала Олька.

– Ага, значит отвлекла внимание на себя. – Продолжал валять дурака, войдя во вкус, ее отец. Не думаю, что он был болваном, просто ему хотелось покрасоваться перед остальными родителями и оказаться тем самым карающим мечом в руках родительского правосудия. Он с умным и свирепым видом ходил перед нашей шеренгой, театрально обращался к зрителям, делал эффектные драматические паузы и всячески пытался продемонстрировать, что разбирается в вопросах права. В конце концов вся его логическая цепочка обвинительных умозаключений беспомощно свелась к одной единственной вопросительной фразе Коляну:

– Тебе хоть стыдно немного?

– Стыдно. – Ответил тот, для видимости потупив очи долу и стараясь скрыть в них смешинки. На сем разбирательство и закончилось. Лядыча еще некоторое время разноголосо, глухо и невнятно немного пожурили и оставили в покое.

Настало время рассмотрения второго дела. Тут уже на первый план вышла Каргалина Татьяна Николаевна собственной истеричной персоной. Если до этих событий я ее уважал и даже любил как наставника, то после в душе остались только низменные чувства, подстегиваемые отвращением и ненавистью. Сбивчивой скороговоркой она поспешила обвинить нас чуть ли не во всех смертных грехах, выставив себя белой и пушистой невинной овечкой и не дав нам сказать в свое оправдание ни слова. Промеж себя мы конечно знали, что ее зад горел от страха и был красным как у макаки. Но, придумав свою версию и искренне поверив в нее, Татьяна Николаевна упрямо ее придерживалась. Главным виновником всего почему-то выставили Паню. Возможно, потому что именно он отложился в памяти у Каргалиной, как человек, который о чем-то с ней разговаривал до происшествия.

Самое смешное, что этот фарс не пришел к какому-то закономерному финалу, нас никак не наказали. Спустя годы искренне не понимаю, зачем это было сделано. Наверное, для того, чтобы почувствовали себя сирыми и униженными. Но нам было наплевать, отряхнулись и пошли дальше. Слава богу, что моих родителей не было на этом сборище. И не потому что они меня потом могли наказать, а потому что зря бы потратили пару часов своей жизни на такую дребедень.