Но надо понимать, что Китай, который за последние 30 лет вдруг резко попал в эту экономическую игру и, следовательно, идеологическую – потому что никакой идеологии без экономики в этом западном типе мышления не представляется, – так вот, Китай конечно же является агентом собственного влияния.
Китай был очень сильно инфицирован этой вот монетарно-экономической политической доктриной, которая, по сути дела, является авраамической технологией регулирования, управления потоками в головах людей в первую очередь. Глобальная медиасреда попадает во все головы, и никто не способен избежать влияния. Форматы коммуникации определяют форматы мышления. Форматы коммуникаций – эти все смартфоны, айпады и прочие андроиды. Я что хочу сказать? Я сейчас завершу свою эту длинную бессвязную западную мысль китайским ходом. На самом деле существует ещё одно Пятикнижие. Китайское.
Помимо еврейского Пятикнижия и Вед – которые тоже своего рода Пятикнижие, потому что есть четыре Веды, а пятой Ведой называют все иже с ними Упанишады и прочую мелочь, – есть другое Пятикнижие.
Существует еще китайское Пятикнижие, которое пока никаким образом не сыграло в медийной среде, не зазвучало в головах современных людей. А действует оно по совершенно другим законом и описывает оно другое семантическое поле и другую семиотическую реальность.
АМ: Другое Пятикнижие…
БВ: Ну, Пятикнижие, собственно говоря, было составлено, отредактировано и запущено Конфуцием.
Книга № 1 – это Книга перемен.
[2] Книга Писаний. Это такой образец того, какие документы могут существовать. Она же книга документов, по сути дела.
[3] Книга обрядов – Китайские церемонии.
[4] Книга стихов: каким образом творчески осмысливается вся эта конструкция.
[5] И плюс к этому – книга истории, книга летописи. Пятёрка здесь не случайна так же, как в еврейском Пятикнижии пятёрка в толкованиях описывается, как число мистическое и значимое.
АМ: Пять пальцев на руке. 30 лет тому назад Китай стал фабрикой по сборке всего. Сидят люди, совсем не обязательно, чтобы они были грамотными. Их сотни миллионов.
Сегодня они больше не нужны. Как на автомобильных заводах. Был Детройт. А теперь Детройт никому не нужен, про него снимают фильмы, что будет после того, как роботы…
БВ: О чём это говорит? О том, что предыдущая ментальная методология и идеология, которая там порождалась, она себя уже изжила. Сейчас требуются новые способы смыслообразования, которые сама западная традиция, создавшая формат самовоспроизводящихся роботов, задать уже не способна.
АМ: А куда денутся сотни миллионов людей?
БВ: Речь-то идёт о том, что товаров услуг, ценностей производится не меньше, чем раньше. Наоборот, оптимизируется их производство с помощью всех этих робототехнических дел и, следовательно, требуются другие способы оценивания, другие системы ценностей и другие способы оперирования этими ценностями. Мир сейчас находится в этом тяжелом переходном этапе к совершенно другим способам оценивания. Потому что те, которые и создали западную цивилизацию, создали эту робототехнику, уже не работают.
АМ: Сто лет тому назад люди, которые имели возможность, устраивали мировые войны. Если что-то непонятное происходит, они: «А давай-ка мы поиграем в солдатиков. Вот у меня есть пять миллионов солдатиков, а у тебя есть три миллиона солдатиков. Давай мы их попробуем усадить в танки, дать им химическое оружие и выяснить, кто из нас победит».
БВ: Да, посмотреть, что из этого получится. Но теперь ситуация изменилась. Проблема заключается не в перенаселении земли, новые технологии дают возможность производить достаточное количество всего необходимого для всех людей. Вопрос в…
АМ: Что им делать?
БВ: Нет, ну, что делать, всегда есть. Вот как раз эти самые, которые играли в солдатиков, должны поменять игры и предложить людям другие игры. Потому что кроме вот этих игр в солдатиков, которые, конечно, сильно совершенствуют военно-полевую хирургию, есть ещё и другие игры, в которые можно играть.
Есть творческие игры, есть другие способы организации людей, которыми была в своё время озадачена китайская традиционная мысль. Особенно древняя мысль.
АМ: И сейчас она выходит…
БВ: И сейчас мысль набрала достаточно силы, чтобы стать значимым инструментом оперирования вот этой самой медийной средой сознания, в которую мы все погрузились.
АМ: Медийная среда познания. Но китайцы пишут иероглифами и говорят на непонятных…
БВ: Уже есть не только Гугл Транслейт. Есть множество разработок по различению звука, по переводу звука, и, собственно говоря, происходит сборка этой недостроенной Вавилонской башни обратно. То есть люди в конце концов, похоже, эту задачку почти решили, и у них есть потенциальные шансы договориться снова.
АМ: Не обязательно будет учить по 5–7—10 лет китайский язык?
БВ: Здесь же вопрос, для чего учится язык. Вот я, например, никогда не учил язык для того, чтобы там с кем-то общаться и коммуницировать.
АМ: Устроиться на работу переводчиком.
БВ: Это предыдущий ментальный уклад, в котором учились для того, чтобы иметь дипломы. А уж куда устроишься – это как повезёт и как получится. Знания не ценились. Сейчас приходит время, когда знания начинают как-то так пробно востребоваться. То есть знания ценятся. Изучение языка всегда для меня было способом узнать что-то новое о себе, потому что у нас языковое мышление. И если ты получаешь ещё одну операциональную систему, в частности китайскую иероглифическую, и вообще другой способ мышления, ты узнаешь ещё какой-то кусок об этом мире, который ты другим способом не увидишь, потому что другое описание мира подразумевает другое мышление мира и другое оперирование с миром.
Приведу пример.
Сын мой любит очень читать китайские романы на русском языке. Двенадцать лет ему. «Троецарствие» – большой такой роман. И все остальные тоже. Он прочитал его пять раз. И я ему сказал: «Слушай, Андрон. Вот тебе китайско-английский вариант, давай-ка читай на английском. – Английский он как-то более-менее изучает тоже. – А я тебе расскажу какие-то китайские параллели». И вот самое интересное, когда я прочитал английский текст, а он звучал так [говорит по-английски], а по-китайски это звучит так [говорит по-китайски]. Вот так коротко. То есть шесть слогов превращаются…
И русский язык имеет ведь совершенно другие способы свободы по сравнению с английским или, предположим, с немецким, где ты заранее должен знать последнее слово, допустим. У тебя есть очень ограниченные вещи для передачи каких-то тонких смыслов, тогда как по-русски ты можешь, с одной стороны, когда английский язык слышишь, он всегда там так чётко говорит, как по писаному, англоязычный чел.
Тогда как по-русски у тебя всегда есть возможность свернуть на падеже, на словообразовании, на суффиксах, у тебя нет фиксированного порядка слов в предложении, и мы плаваем в этой воде, как рыба, мы не осознаем, что это вода, в которой мы плаваем, но, тем не менее, мы ей дышим, мы ею мыслим и мы так строим отношения с миром. И Россия, будучи этой огромной страной, она, несомненно, на языке возросла. Потому что национально-генетический признак в России вторичен.
Потому что русским может называться человек, который разделяет ценности русской языковой культуры в первую очередь. А русская языковая культура – это культура мышления, того, какую картину мира ты себе описываешь. Потому что каждый из нас создает же себе описание мира.
АМ: Придут китайцы и отменят Чехова, Толстого, Достоевского.
БВ: Нет, это если придут. Это если говорить… С моей точки зрения, как ни странно, я предполагаю, что китайцам гораздо легче прийти в англосаксонскую парадигму: они сильнее в своей китайской мыслительной традиции, сильнее, чем англосаксонская парадигма.
А русская парадигма языковая… потому что языковые парадигмы на самом деле представляют собой парадигмы мышления. И они сейчас важнее и сильнее.
