Вслух он сказал совершенно другое:

— Хорошо, я понял.

— Нет оснований думать, что с мистером Риксом случилось что-то действительно серьезное, — вот опять эти намеки!

Марк даже пожалел Киру. Если ей регулярно все напоминали, что, возможно, Сэм просто сбежал от неё, неудивительно, что она нервничала. Возможно, она сама тоже так думала. Возможно, так оно и было. Но Марк нутром чуял, что самые простые ответы — не всегда самые верные.

— Может быть, — пробормотал он себе под нос. — Может быть… Извините, миссис Грин, — добавил он уже громче. — Я могу подождать её вместе с Брайаном? Мне кажется, со мной ему будет веселее.

— Конечно, можешь, — кивнула учительница. — Присаживайся и чувствуй себя как дома.

Марк полагал, что вряд ли любой ребенок будет чувствовать себя в школе, как дома, а взрослый, вспоминающий школьные годы — и подавно, однако кивнул и сел рядом с Брайаном, наблюдая за тем, как из-под карандаша ребенка на бумаге появляется зимний лес. Деревья были корявыми и страшными, но именно таким порой лес и видят дети. Марк был далек от психологической лабуды, втираемой детскими психологами, и поэтому подумал, что художника из Брайана не выйдет.

— Расскажи мне об индейцах, — вдруг попросил тот, откладывая карандаш.

Марк моргнул.

— Что именно ты хочешь услышать?

— О скальпах! О колдунах! О животных! О духах, — восторженно перечислял Брайан. Последнюю фразу он сказал почему-то шепотом, будто те самые духи из индейских легенд могли слышать его или просочиться сквозь стены, чтобы унести в свои владения. — В школьной библиотеке есть книги об индейцах, но они в основном… — он поискал подходящее слово. — Выдумка!

Марк не смог не улыбнуться.

— На уроках истории тебе расскажут об индейцах больше, чем я. Я так же далек от их культуры сейчас, как и ты. Мой дед был настоящим шаманом, но после того, как моего отца ещё ребенком усыновили богатые американцы, колдовство в нашей семье ушло. И я никогда ни с кого не снимал скальп, скажу тебе по секрету, — Марк заговорщически подмигнул Брайану. — А если я расскажу тебе те легенды, которые знаю, твоя мама его уж точно с меня снимет! А я, приятель, дорожу своими волосами. В них моя сила.

— Ух ты! Тебе что, нельзя их стричь? — восхитился Брайан. — Как Самсону? Я в детской Библии читал…

— Ну, иногда мне можно их стричь, всё не так плохо, — Марк потрепал его по макушке. — Но как можно реже, — он взглянул на рисунок, лежащий перед Брайаном, и его слегка передернуло.

Над черными, голыми деревьями, весьма схематично изображенными, высился человек, худой, нарисованный синим карандашом. И что-то, кроме непомерной, непропорциональной высоты в нём было такое, что Марк припомнил детство, зимние каникулы у деда и рассказы, которые вовсе не казались плодом фантазии, когда за окном бушевала метель, и дед рассказывал про Вендиго, шагающего по зимнему лесу в поисках мяса.

Человеческого мяса.

Тогда Марк ещё не знал о настоящих ужасах существования индейцев в их богатой и процветающей стране. Его отца усыновила белая семья, и он ходил в школу наравне с другими детьми, хотя так и не завел с ними близкую дружбу. Дети чувствовали в нем чужака, хоть и не понимали, почему. Взрослые знали о его происхождении, но Баддингтаун крепко хранил свои тайны, а приемные родители его были слишком богаты, чтобы кто-то сказал им хоть слово.

Отец Марка понятия не имел, кем были его настоящие родители, и узнал об этом лишь в сознательном возрасте. Он возил Марка к деду, жившему в резервации в соседнем штате, и с тех пор Марк помнил и легенды, рассказываемые тихим голосом под завывания ветра, и рассказы о богах и духах. Они навсегда отпечатались в его сердце.

Вендиго.

Человек на рисунке Брайана напоминал ему Вендиго.

========== Глава пятая ==========

Комментарий к Глава пятая

Aesthetic:

https://pp.userapi.com/c845016/v845016162/b790f/mzm2Hx7qkW0.jpg

Как Марк и предполагал, Кира не была довольна его знакомством с Брайаном, и, вспоминая её кислое лицо, он ухмылялся про себя. Но, к её чести, устраивать скандалы или шипеть на него она не стала.

— Брайан, собирай рюкзак, пойдем домой, — мягко произнесла она, и, пока Брайан сгребал карандаши и фломастеры, она принялась тихо переговариваться с миссис Грин.

Марк предполагал, что о нём они тоже говорили.

Незаметно он увел со стола рисунок Брайана. Ему хотелось спокойно рассмотреть детскую фантазию, выплеснутую на бумагу — старые легенды о Вендиго Марк помнил хорошо, но терялся в догадках, откуда Брайан мог их знать. Индейские истории о злобном духе северных ветров не входили в список обязательной детской литературы.

— Мам! — Брайан дернул Киру за руку. — А ты знаешь, что Марк — настоящий индеец?

— Брайан, — Кира присела перед ним на корточки. — Я ведь тебе говорила, что нельзя заговаривать с незнакомцами? А вдруг это был бы…какой-нибудь нехороший человек?

— Но Марк хороший, — запротестовал тот. — Он нашел мои очки! — Марк мысленно похвалил ребенка за хорошо усвоенную ложь, преподнесенную миссис Грин. — И он привел меня в класс, потому что я упал на улице, и рассказывал мне про индейцев!

— Опять упал? — нахмурилась Кира. — Почему?

Марк подумал, что всё-таки взрослые ужасно слепы. Несмотря на их собственное детство, закончившееся не так давно, они как-то умудряются забывать неприятные вещи: издевательства и насмешки, нелюбовь одноклассников…

Он помнил свое детство даже слишком хорошо и благодарил Бога, что, несмотря на индейские корни его отца, их семья все-таки считалась белой. К индейцам многие относились ещё хуже, чем к афроамериканцам или азиатам, и эта вражда не блекла даже со временем.

Марку было десять лет, когда один из школьных задир обозвал его отца «сраным метисом». Неизвестно, услышал он это от родителей или сам придумал, но, очевидно, считал, что Марк не сможет ему ничем ответить. На глазах у доброй половины школы Марк, не бывший никогда хлюпиком, всадил задире в нос так, что тот плюхнулся в осеннюю грязь. Больше никто не приставал к нему, а уважение сверстников Марк сохранил до самого выпускного.

Хотя толку с того самого уважения ему и не было. Порой Марку было стыдно, что он так мало интересовался историей и культурой своих предков. Но от индейцев у него остались лишь скулы, темные глаза, да смугловатая кожа. До мозга костей он был американцем, воспитанным в американской семье, обладающим всеми правами гражданина Соединенных Штатов, в отличие от жителей резерваций, которые оставались людьми второго сорта.

Может быть, это и было предательством рода, однако Марк редко упоминал о своем происхождении. Конечно, в Баддингтауне все знали, что его отец был полукровкой, да и в самом Марке была четверть индейской крови, но от чужаков семья Алленов хранила в тайне свою историю, как скрывала и поездки в резервацию, пока отец Марка был жив. Впрочем, с его ранней смертью они все равно прекратились. Мать Марка предпочла стереть из своей памяти этот факт. И ее трудно было винить — больше всего на свете она хотела, чтобы Марк не чувствовал дискриминации из-за того, кем был его дед.

Но Марк помнил и бедную резервацию, и грубое, словно высеченное из камня лицо деда, и стыдился сам себя. Ведь он так и не сделал ничего, чтобы люди уважали его корни и его происхождение. Он пошел по стопам своей матери и только сейчас, в разговоре с Брайаном, ощутил, что его предками можно гордиться. Слова о его происхождении вылетели у него изо рта даже слишком легко. Марк был уверен, что ни Брайан, ни второй мальчишка не побегут трезвонить об этом на всех углах, но странная печаль сдавила его горло, мешая дышать. Марк снова, как и не в первый раз, почувствовал себя предателем. Ему хотелось бы гордиться тем, кем он был, но что-то внутри подсказывало ему, что он должен был выбирать между белыми и краснокожими своими предками, иначе скакать ему всю жизнь на двух лошадях с одной задницей. Марк Аллен выбрал свой путь. Он растворился среди других американцев, он стал тем, кем стал, и теперь люди судили о нем по таланту (и толщине кошелька, напоминал он себе), а не по его индейским корням.