— Ты боишься?
— Нет. Я не хочу, — Ивар мог что угодно говорить, но в его глазах Ида видела другие ответы. И вдруг все мысли, что ворочались в её голове, отступили. Исайя, Ингстады, планы и опасения скрылись в тени, оставляя только желания, древнее которых не было.
— Ты боишься, — игра была опасной, и под подушкой у Ивара всегда прятался нож, но Ида знала, что попытки эти стоят всего на свете. — Ты боишься, что мне не понравится. Ты боишься, что не сможешь…
О, Иисусе Христе на кресте, неужели она вообще делает это? Неужели она играет с коброй, в любой момент способной укусить?
Поздно уже думать. Остается только идти вперед и надеяться, что выбрала правильный путь.
— Хватит! — Ивар вышел из себя даже раньше, чем она предполагала, выхватил нож одной рукой и молниеносно приставил к её горлу. Прикосновение холодного лезвия должно было испугать, и раньше бы испугало, но Ида изменилась, и теперь оно только поднимало в ней вихрь азарта и желания. — Хватит, Ида…
Она облизнула губы.
— Мужчина может удовлетворить женщину иначе, — Ида не собиралась отступать. Ладонью она вцепилась в его запястье, ощущая прохладу медного браслета под пальцами. — Руками, губами, языком. Не ври мне, что не можешь, Ивар Лодброк, я ни за что не поверю.
От её слов Ивар дернулся, оцарапал её шею лезвием, и на коже выступила кровь. Ида дотронулась пальцами до пореза, смазывая кровавую полосу, протянула руку и мазнула по щеке и губам Ивара. Она не знала, зачем сделала это, просто сделала. Ивар следил за её движениями голодно, жадно. Повел головой, стоило ей пройтись ласкающим движением по его щеке, провести пальцами по линии подбородка.
— Ты же не боишься, Ивар? — Иде многого стоило не показывать своего напряжения. С Иваром нельзя было выказывать страха, сомнений, он был словно дикий зверь, чуявший эти эмоции нюхом, кожей, всем своим существом. Внутри у неё звенели нервы, звенело и в голове, заглушая мысли.
Медленно, очень медленно Ивар опустил руку с ножом, и, когда оружие легло на покрывало, Ида отбросила его в сторону, прямо на пол, обхватила лицо Ивара ладонями. Она чувствовала, что Ивар Бескостный включается в эту игру, что его страх постепенно подавляет азартом и желанием доказать, что он не трус, не немощен. Что он… может быть с женщиной, хотя бы так.
Иногда его легко было взять «на слабо».
— Я хочу тебя, Ивар Лодброк, — произнесла она четко, подалась вперед, заставляя его откинуться на спину. — Неужели тебе слабо? — и, перекинув через его бедра ногу, она уселась на Ивара сверху, потянулась к нему.
Ивар не отстранился.
От вкуса собственной крови на его губах Ида сходила с ума, и поцелуи становились всё более терпкими, почти болезненными. Ивар чуть приподнялся, опираясь на одну руку, а второй зарываясь в волосы Иды, оттягивая пряди. Прижавшись к нему крепче, Ида почувствовала обтянутые кожей кости его недееспособных ног, и он инстинктивно попытался отстраниться.
Она не позволила. Только поймала его руку, выскользнувшую из её волос, и повела его ладонью по своей шее, груди, ребрам и животу, и ниже, между ног, чтобы он почувствовал: возбудить женщину он вполне в состоянии. К черту, её возбуждали сейчас даже обрывочные мысли. И стоило Иде ощутить, как пальцы Ивара скользят в неё, она застонала.
Ивар вскинул на неё ошалелый взгляд. Открыл рот, тут же закрыл его. Судорожно втянул воздух, зажмурился, выдохнул и будто нырнул с головой в мутные воды собственных желаний. Представлять что-либо не было больше смысла, потому что реальность накатила, будто волна, обостряя до предела все чувства и ощущения. Ида выгнулась, подаваясь навстречу его прикосновениям, закусила губу — да, правильно, Ивар, Господи, правильно…
Черт знает, как он угадал или прочувствовал, как нужно, но знал, а где ошибался — Ида направляла его. Вздрагивала, цепляясь за его плечи, падая в бездну мутно-багряного удовольствия, которое, кажется, всегда теперь будет связано у неё с кровью. Собственной или чьей-то ещё. Щеки у неё горели. Где-то на подсознании валандались мысли, что ей мало, мало, нужно ещё, и Ида потянула Ивара на себя, заставляя его уткнуться носом в её шею. Ближе, ближе, ближе… пожалуйста…
«Ох, Боже…».
На её вскрик Ивар вздрогнул и сам.
Наслаждение затухало медленно, словно догорающий костер. Ида обнаружила себя обвившейся вокруг Ивара, как плющ, и его ошеломленное выражение лица могло сравниться, наверное, только с её собственным. А, осторожно проведя рукой вниз по его животу, она поняла, почему он так поражен.
И торжествующе улыбнулась.
========== Глава десятая ==========
Комментарий к Глава десятая
Aesthetics:
https://pp.userapi.com/c850732/v850732245/cbb4/FlbOqiosQKA.jpg - Торви
https://pp.userapi.com/c851428/v851428245/c2e8/PaUsJo8XoyI.jpg
https://pp.userapi.com/c845021/v845021314/fe469/uZ4Z2DGwK7g.jpg
Сайд-стори об Эрлендуре и Торви: https://ficbook.net/readfic/6757643
OST: https://www.youtube.com/watch?v=M6uw0v_Y8zY - Paper Route “Glass Heart Hymn”
I am empty
In my end you are my beginning
There’s a ghost in the mirror
I’m afraid more than ever
My feet have led me straight into my grave
Oh Lord have you walked away?
Oh Lord have you walked away from me?
From me
© Paper Route — Glass Heart Hymn
— Я могу его увидеть? — Торви сжала руки в кулаки, чтобы не показать Лагерте, как дрожат пальцы. Показывать страх Лагерте означало проиграть битву вконец, хотя Торви и так не выходила из неё победительницей. Но это всё-таки была битва, а не война.
Только каким будет следующее сражение, если у неё на сердце волки воют и боль скребется такая, что трудно дышать?
— Если не будешь путаться под ногами и выполнишь всё, что я скажу, сможешь, — Лагерта пожала плечами. Экран планшета потух. — Я же не зверь, в конце концов.
По мнению Торви сейчас, Лагерта была хуже зверя: животные убивают ради пропитания, а Ингстад мечтала только отомстить за то, что у неё когда-то отняли. Ей даже в голову не приходило, что её мужа и её мир Аслауг не отнимала, как не отнимали и братья Лодброки. Рагнар сам принял решение развестись с ней, но Лагерта не могла признать этого даже после его смерти. Даже после его третьего брака.
И она не гнушалась никакими способами достижения цели; её желание уничтожить сыновей Рагнара доходило до паранойи. Торви хотелось крикнуть: «При чем здесь, ради Одина, мы?! Оставь нас в покое!». Но она понимала, что впадать в истерику выйдет себе дороже.
— Если я не буду путаться под ногами и сделаю всё, что ты скажешь, ты должна будешь его отпустить, — Торви сжала губы. — И позволить нам уехать. А сейчас я хочу его увидеть. Откуда я знаю, что в твоем планшете — не запись, и Эрлендур действительно жив?
Лагерта вскинула бровь:
— Ты мне не доверяешь?
Хороший вопрос, просто отличный. Торви захотелось рассмеяться. Доверие? О чем она вообще говорит? Разве можно доверять Лагерте Ингстад, женщине, способной шантажировать собственных союзников ради достижения цели?
— А разве я должна?
Лагерта задумалась, затем кивнула:
— Нет, не должна. Но могла бы, ведь я никогда тебя не обманывала. А вот ты много лет изменяла моему сыну, так что не думаю, что ты можешь попрекать меня ложью. Впрочем, мне импонирует твоя недоверчивость — это говорит о том, что ты способна учиться на своих ошибках. Идем, я отведу тебя к Хорикссону, — она поднялась.
— Не стоит ей потакать, мама, — поморщился Бьерн. Он всё ещё был бледен от злости. — Может, мои сыновья ещё и не мои, а, Торви?
Детей в семейные дрязги Торви впутывать не хотела. Эрик и Рефил не были виноваты, что отец у них — так себе человек: прячет гнев на Рагнара, за смерть которого сам же и мстил, и тихо ненавидит братьев, которые перед ним ни в чем не виновны. В глазах Торви никто из сыновей Аслауг не виноват в сотрясающей их семью братской скрытой войне, а тот единственный, на ком лежит эта вина, пьет себе пиво и мёд в Вальхалле и ждет, кто же из его детей первым присоединиться к нему за бесконечным столом, полным алкоголя и яств.
