— Я хочу написать отказ от пластической операции для Максима, до того момента пока его здоровью ничего не будет угрожать. А еще лучше, чтобы это решение принял сам Максим. Это его жизнь, и мы должны за нее бороться, — это я уже не сдержалась и повернулась все-таки к его матери. — А за красоту пусть потом сам принимает решение.

Врач выдохнул и кивнул головой удалился, видимо подготавливать документы, если я вообще имею право подписывать что-то за Максима.

— Ты что, совсем идиотка? — заорала она теперь на меня, — Ты что, хочешь, чтобы мой сын остался уродом на всю жизнь?

— Закрой свой рот! — я все-таки не сдержалась и крикнула на нее в ответ, испытав при этом колоссальное облегчение. — Его жизнь важнее.

— Я думаю ты все слышала, — сказала спокойно Ирина Игоревна за моей спиной. — Я думаю ты тут лишняя.

Мама Максима зашипела, точно змея. А я подумала, что даже имя ее не знаю. На удивление она послушалась и громко фыркнув, покинула коридор. Кажется, даже стены выдохнули с облегчением.

— Как ты? — спросила Ирина Игоревна обнимая меня за плечи и подталкивая к диванам.

— Я хочу его увидеть.

Это было единственное мое желание. Хотя организм намекал, что не мешало бы покушать нормально, а не один бульончик за двое суток. Но я так соскучилась за Максимом, что все потребности просто отошли на второй план.

— Сенечка, надо дождаться доктора, — она гладила меня по плечу и я не много успокаивалась.

Мы сидели на диване в холле около реанимации. Миша и Игорь по очереди куда-то отходили, о чем-то говорили. Ирина Игоревна пыталась отвлечь меня разговорами. Оказывается, Миша все рассказал родителям. Даже про снотворное.

Через какое-то время в холле появился Семен Михайлович с пакетами. Там оказалась еда из ресторана. Все оказались очень голодными и его приход встретили радостно.

Мне же кусок в горло не лез. Но я кушала через силу. Только потому, что надо.

Семен Михайлович тоже пытался отвлечь беседами. Но я не особо реагировала. У меня вообще было такое состояние, словно меня погрузили в вакуумный пузырь. Я пыталась концентрировать внимание на окружающих меня людях. Но не особо получалось. Душой и сердцем я была около Максима. Сердце сжималось от тревоги за него, а меня, как наркоманку ломало от желания увидеть его или еще лучше прикоснуться к любимому человеку, хотя бы кончиками пальцев.

Вскоре, дверь с надписью «посторонним вход запрещен» открылась, и оттуда вышел врач. Мужчина лет пятидесяти в медицинской форме. Он осмотрел холл и направился в нашу сторону. Родители Миши встали ему на встречу.

— Здравствуйте, — он кивнул головой Ирине Игоревне и пожал руку Семену Михайловичу. — Давайте присядем.

Мы все разместились на диванах.

— Итак, что за шум вы тут устроили? Персонал жаловаться приходил.

— Простите, Виктор Федорович. Это было недоразумение и вопрос уже исчерпан, — ответила мужчине Ирина Игоревна, а точнее лечащему врачу Максима.

— Ну да. Знаю я о вопросе, что так громко тут обсуждали, — он посмотрел на меня и как-то через чур строго сказал, глядя мне в глаза: — И никакой пластики мы делать не будем.

Я на мгновения растерялась. Почему он так на меня смотрит, словно я корень зла.

— Это хорошо, — все же решилась на ответ. — Я бы хотела, чтобы или я, как невеста Максима или Ирина Игоревна, как родственница написали отказ от пластической операции. Пусть он сам это решит, когда придет в сознание, — на этих словах пришлось откашляться — голос резко охрип, а перед глазами появился окровавленный Максим. — Или пусть это остается на усмотрение врачей.

Киреевы старшие согласно кивнули и смотрели на врача ожидая его вердикта.

Он нахмурился еще больше и потер глаза.

— Так это не юная леди настаивали на пластике?

— Нет, что вы, — меня передернуло только от мысли, что из-за какой-то красоты Макс может рисковать жизнью. — Это была мама Максима. И я боюсь, что она вернется и опять будет настаивать на этой чертовой операции. А я хочу, чтобы у вас был отказ кого-то из нас.

— Можете не переживать. Я сам не позволю. Так ладно, с этим решили. Теперь по Максиму. Состояние все еще тяжелое, но инфекции больше нет. Состояние стабилизировалось.

— Простите, инфекции? — знаю не красиво перебивать, но об этом моменте я не знала.

— Да, у Максима было заражение крови.

Мда, не удивительно в принципе. Игорь говорил, что у него много ран. От этой мысли я вздрогнула. И вряд ли подвал, в котором его держали, был стерильным.

Тем временем Виктор Федорович продолжил:

— Сегодняшние сутки мы еще за ним понаблюдаем и, если не будет изменений — начнем выводить из комы, — мы дружно выдохнули. — Но расслабляться рано. Мы посмотрим по его состоянию. Возможно понадобиться еще операция. Но точно мы будем знать только, когда Максим будет в сознании. А потом уже, не менее сложный период, реабилитации. У вас есть ко мне вопросы?

— Могу я увидеть Максима? Пожалуйста.

Наверное мое лицо выглядело слишком жалостливым, так как доктор несколько секунд сомневался, но все же кивнул.

— Две минуты, — сказал он строго и встал с дивана. — Тебя позовет медсестра, когда будет все готово.

Врач попрощался и ушел, а мы остались сидеть на диване. Каждый был погружен в свои мысли. Через несколько минут к нам подошла молодая медсестра.

— Здравствуйте. Кто Есения?

— Это я.

— Пройдемте со мной, — она развернулась и пошла в сторону реанимации.

Я так резко встала с дивана, что у меня закружилась голова, но я постаралась не обращать внимания на это. Мы прошли в служебное помещение, где мне выдали медицинскую форму. Я максимально быстро переоделась, хотя руки дрожали. На голову одела шапочку и маску. Затем меня повели по коридору и остановились около палаты номер семь. Я глубоко вдохнула и вошла. Как оказалось, мы вошли только в коридорчик перед самой палатой. Тут был шкаф с медикаментами на котором было написано «экстренная помощь» и глубокая раковина из нержавеющей стали. Потом пришлось вымыть руки. Причем дважды и по локоть. И только после этого мне помогли одеть стерильный одноразовый халат. Было чувство, что это я врач и готовлюсь к операции. Я ничего не говорила. Покорно выполняла все указания медсестры, боясь, что она передумает.

Это на вид ей было лет двадцать пять, но строгие глаза выдавали опыт и несгибаемый характер. Мне указали на дверь-купе, и медсестра еще раз напомнила, что у меня только две минуты. Я глубоко вдохнула и вошла в палату.

На кровати лежал Максим. Он был весь в бинтах, пластырях и проводах. А кровать окружали какие-то приборы.

Еле переставая ноги, я подошла к кровати и поцеловала любимого в щеку.

— Я нашла тебя, — прошептала ему на ухо. — Самое главное, что ты нашелся. С остальным мы справимся. Вместе. Я твоя, помнишь? Люблю тебя больше жизни. Ты только держись.

Я еще шептала ему на ухо о своих чувствах, о том, как тосковала за ним. Гладила его по щеке и наслаждалась ощущением его кожи под моими пальцами.

Вскоре в палату вошла медсестра.

— Время.

Еще раз поцеловала мужчину и вышла из палаты. И только в коридоре позволила дать волю своим эмоциям. Я начала дико рыдать, стараясь заглушить всхлипы рукой. Медсестра подхватила меня под локоть, потащила куда-то по коридору. Даже не заметила, как мы оказались в какой-то комнате, но из-за слез я не могла ничего разглядеть. Мне в руку вставили стакан и сказали выпить.

Это оказалась успокоительное. Через некоторое время истерика прошла и мне стало стыдно за свое поведение.

— Простите, — сказала медсестре, что сейчас сидела рядом со мной на диване.

Она привела меня в ту же комнату, где я переодевалась.

— Не стоит извиняться. Тем более ты молодец.

Я непонимающе посмотрела на нее.

— Не смотри так на меня. Многие, когда видят своего близкого человека в похожем состоянии начинают рыдать прямо в палате. И прям над пациентом. Такое впечатление, что они хоронят его. А ты молодец.