Оставался день: уже завтра всем будут известны имена Избранных, имена 35 девушек. Их выберут из миллионов других кандидатур, для участия в Отборе. Но самое главное — где-то среди этого миллиона, есть и моя анкета, запакованная в такой же конверт, как и другие, на котором красивым почерком выведено: ‘Ариадна Стоун’. Впервые, это будет честный Отбор девушек, так обещал принц Николас, так обещала королевская чета. Но даже в честном Отборе мне не победить, мне даже не стать одной из 35 девушек. Какие у меня шансы? К сожалению, нулевые…
— Ты думаешь об этом? — тихо спросила Роуз.
— О чем? — вынырнув из размышлений, поинтересовалась я.
— Об Отборе, конечно! Ари, ты думаешь, что кто-нибудь из нас двоих в скором времени может стать Избранной или даже принцессой?
— Нет, при всем нашем желании, у нас нет шансов, Ри! Как бы я не хотела и чего бы от меня не ожидали, у нас нет шансов!
— Но Америка Скрив, королева, она ведь стала королевой. Я знаю, что моя внешность и мой характер встречаются сплошь и рядом, Ари. — На последних словах голос Роуз стал стихать. — Но ты, твоя жизненная позиция, твоя неземная красота, ты могла бы стать для принца Ника прекрасной избранницей.
Я могла сейчас лишь вдохнуть поглубже теплый, тяжелый воздух, который в данное время суток стал остывать. Даже если в словах подруги и была толика правды, а мое желание увидеть и познакомиться с принцем Ником материализовалось… Я бы не смогла! У меня есть много проблем в семье, которые своим отъездом я вовсе не смогу решить.
— Роуз, ты же знаешь, мама…
Подруга опустила голову, осознавая, мое положение: не было смысла что-либо объяснять. Мы были близки всю свою жизнь и все знали друг о друге, так что не нужно было тратить лишние слова, чтобы выразить неуместность моего отъезда в этот момент. Я впервые должна была быть в кругу нашей маленькой семьи, быть ее частью и помочь ей преодолеть это.
— Ариадна, но подумай, рассуди, — загорелась новой идеей Роза, — только если тебя произведут в ряд 35 девушек, уже тогда ваша семья сможет позволить себя переехать в город. А если ты еще и понравишься принцу Нику, то у тебя великолепные шансы!
Чуть не задохнувшись от предложения Роуз, я впервые в этом свете взглянула на свои возможности. Впервые поверила в честный Отбор.
— Мне надо будет поговорить с родителями, я пока не знаю, что на это ответить! — я была взволнованна в тот день, наверное, больше всего за всю свою жизнь. — Пойдем домой?
— Конечно…
Мы почти побежали в сторону деревни и наших домов, по знакомым с детства луговым тропинкам. Тогда мы еще не знали, могла бы наше жизнь измениться, ведь у Роуз такие же шансы, как и у меня, тогда мы только мечтали.
Я быстро поднялась по ступеням нашего маленького домика, не забыв задеть рукой кустовую розу, раскинувшую свои плети рядом с крылечком. Мои руки тряслись от легкого перевозбуждения, я почти верю, что у меня есть шанс увидеть принца Николаса, королевскую семью, дворец и его бурную жизнь. Чтобы скрыть свое волнение и странное воодушевление радости, я провела ладонями по одежде, после провела по волосам, отправляя прядь волос назад, она очень любит падать мне на лицо и не забыла скрестить за спиной пальцы. Ох, я до жути суеверная, не стоит обращать на это внимание.
Я распахнула дверь дома и забежала в маленькую гостиную, где также была и столовая, поэтому стол, не стесняясь, занимал главное, вакантное место. Справа, в маленьком помещении, расположилась кухонька размером пять на пять, не более. Ну, а что, все самое необходимое есть, большего и не нужно: не ораву ведь кормим, а троих, ну максимум четверых, если Роуз заглянет, человек. На кухне, как и в гостиной никого не было, только на плите стояла парочка кастрюль. Свет в доме на первом этаже был погашен, но последних лучей заката вполне хватало для освещения. Они проникали сквозь тюль, закрывавшая окна и танцами солнечных зайчиков скакали по комнатам.
Долго не задерживаясь на первом этаже, я поднялась по лестнице, перепрыгивая через ступени. На верху было всего три комнаты: две маленькие спальни и одна комната, отданная под кабинет для отца. Постучав по двери кулачком, я открыла дверь и вошла в кабинет. Тут был творческий беспорядок: мой отец до преобразований каст был пятеркой, после стал четверкой и женился на швее, моей маме. Свой талант он не погубил на фабриках, он остался прирожденным писателем, так что творческий беспорядок в кабинете — норма. Ветер задувал через открытую дверь балкона, поэтому все черновики, зарисовки, книги — все находилось в движении и шуршание не прекращалось.
Отодвинув легкую ткань от окна, я увидела, что мой отец сидит в кресле на маленьком балкончике, с которого свешиваются плети с колючками, несшие на себе красные и розовые цветы. Все это создавало картину сказочного домика. Раньше мы с мамой всегда вместе ухаживали за розами и цветами в саду, но после того, как болезнь, которую она скрывала большую часть жизни, отняла большую часть сил мамы, за садом следила я. Я занималась тем, что выращивала цветы и создавая красивые букеты, отправляла их в город. Только таким способом я могла оплачивать хотя бы визиты врачей, необходимые для моей матери. Отец оторвал ручку от бумаги, на которой виднелись десятки строк, выведенные красивыми крючочками и закорючками и посмотрел на меня. Так смотрит только отец на свою дочь, черпая в этой связи свое вдохновение, он не раз говорил, что все его книги посвящены мне.
— Ариадна, ты вернулась! Как поживает Роуз? — тихо проговорил он, убирая свои очки в специальный чехол. Скорее он носит их для общего образа, чем если бы они ему действительно были бы необходимы.
— Да, папа, мы как всегда, убегали в поля, обсуждали завтрашний день, — легонько намекнув на тему дальнейшего разговора, пояснила я, где пропадала пол дня.
— Ох, Ариадна, я уверен в тебе, у тебя есть все шансы попасть в Отбор, но ты знаешь, что тебя там ожидает? — Мой отец всегда меня оберегал; он знал, что, если я влюблюсь, не смогу разлюбить, а Отбор был тем местом, которое могло не только изменить нашу жизнь: оно могло изменить меня навсегда.
— Знаю, отец, но это будет нашим шансом оплатить лечение мамы.
— Ты всегда была добра и отдавала всему свое сердце, я знал, как назвать свою дочь, чтобы дать ей хорошую судьбу, — он улыбнулся уголками губ.
— Но справитесь ли Вы в первое время, пока меня не будет, я переживаю за маму…
— Одна из моих книг получила гонорар, который скоро придет нам, мы справимся, если ты уедешь от нас, — он гордился своими произведениями, как и я, у него были прекрасные книги, которые стоили внимания людей.
— Пап, где мама? — задала я важный вопрос.
Он глубоко вдохнул и посмотрел в сад — там на стульчике сидела моя мама, в руке у нее была белая роза, но даже одежда не скроет, что ее кожа слишком бледная. Почти пепельная кожа ее рук, просвечивала сине-фиолетовые вены. Но темно-каштановые волосы, нисколько не изменились: они так же спускались на ее хрупкие плечи, тяжелыми волнами.
Ей стало хуже, — тихо произнес отец, — но она крепится и не показывает ее истинное состояние.
— Она сама вышла в сад или ты ей помог? — дрогнувшим голосом сказала я.
— Это был момент просветления, когда она чувствует все и ничего. — Его голос был все тише и тише.
Я тяжело вздохнула и так же выдохнула. Затем перевела взгляд на единственную рамку с фотографией в нашем доме. Она стоит как раз на столе отца. На ней изображена вся наша маленькая семья, еще семь лет назад. Мне тут десять лет. За нашими спинами раскинулся наш сад. В то время как раз цвели вишни. Мы улыбаемся, мама тут еще здоровая и улыбается, а папа выглядит значительно моложе и жизнерадостнее. Чувствую, что к глазам подступают слезы. Я закрываю глаза. Мамочка, я найду способ спасти тебя. Только бы меня выбрали, а там я продержусь. Я найду способ остаться во дворце ровно столько, чтобы денег потом хватило на операцию для мамы. Открываю я глаза и чувствую в себе небывалую решительность. Я вновь смотрю на маму, и моя решимость крепнет. Только бы назвали завтра мое имя.
