— Твою же… — смутно прошептал почти никогда не позволявший себе ругаться Сёрэн — от господина Йорна он услышал за вечер больше грубых выражений, чем за последние пару месяцев. От одного взгляда на дисплей термометра его немедля охватила крупная ознобная дрожь, сдавило и свело мускулатуру от затылка до самых плеч. А что, если у него то же самое, что и у остальных? И он уже заразил господина Йорна? Ведь господин Йорн тоже ракшас, хотя каким-то непостижимым образом Господин. Как Сёрэн ему признается? На момент, когда он совершил свой отчаянный побег, новость просочилась, что дома, на другом континенте, погибли уже семеро, а еще десятеро находились на аппарате ИВЛ. Господин Сёрэна, узнав о подобной подлости, выбросил бы его из дома обратно на улицу подыхать, и он до безумия боялся, что Йорн поступит так же: без сомнения, справедливо, но жестоко. Сёрэн в глубине души даже готов был умереть, ему была страшна только агония от удушья при скоплении жидкости в легких. Еще страшнее было представить себя теряющим способность дышать на холоде, среди воняющих перегнившими овощами коробок. Он хотел умереть здесь, среди причудливых и жутковатых статуэток, винтажной мебели с коваными ножками, слыша, как переговариваются два приятных голоса, в которых звучит извечная какая-то тревога и одновременно бескомпромиссная сила… Но, может быть, не вирус? Может быть, он еще ничего фатального не натворил? Может, его не предадут анафеме за мерзкое вранье? Сёрэн сконцентрировался на процессе передвижения и почти пополз в опочивальню хозяев дома по крутой, старинного вида лестнице с досками из настоящего дуба.
Громкий собачий лай за дверью спальни, следом пронзительный взвизг, от которого Сёрэна пробрал страх до самых костей.
— Майерс! — короткий хриплый со сна окрик господина Йорна и его низкий угрожающий взрык, услышанный Сёрэном впервые на Картрайт Гарденз. Дверь открылась, и в проеме возникла темная, красивая матерой, осенней красотой фигура. Пес опять принялся облаивать вторженца, крутясь между ног хозяина. — Майерс, замолчи! — господин Йорн неожиданно сделал отточенное, крупное движение в сторону собаки, словно лев, вознамерившийся переломить хребет одним укусом.
— Сэр, не надо его, пожалуйста. Он же из-за меня, — стуча зубами, процедил Сёрэн.
— Да я ему на лапу случайно наступил. За кого ты меня принимаешь? — серые, пронизывающие до дна души глаза окинули парня чутким взглядом. — Ну что? Какая температура на борту? — он вышел и прикрыл дверь.
— С-сорок один и три, сэр, — попытался четко отрапортовать Сёрэн, но заглядывался при этом на стенку, к которой можно было прислониться, и сползти… и лечь… прямо тут…в ногах у господина…
— Классно. Пижамная вечеринка начинается, — рыкнул господин. — Сам спуститься сможешь? За меня держись, чтобы не загреметь, — он подставил юноше руку с необыкновенным рельефным узором. Еще Сёрэну врезался в затуманенное сознание образ горла господина, на котором рубцы рисовали с реалистичностью необыкновенной будто бы освобожденные от кожи стилизованные органы гортани — щитовидный и перстневидный хрящи и обнаженные кольца трахеи.
— Йорн? Сёрэн? — дверь опять открылась, и показалась маленькая дама. Она куталась в шелковый халатик.
— Сбивать надо, — ответил Йорн коротко, оборачиваясь. – Лизбет, я сам справлюсь. Очень прошу, иди спать.
— Ты уверен? Я вряд ли засну.
— Это между нами. Я лучше один.
Последняя фраза прозвучала для Сёрэна довольно таинственно, впрочем, возможно, он уже плохо соображал. Единственное, о чем ему мечталось, это дойти до нижней ступени. А потом закутаться в теплое, унять дрожь, и закрыть глаза, чтобы не резало. У него было странное ощущение, как если бы лезвие света втыкали снаружи, а рана образовывалась изнутри глазного яблока, в самом идущем к мозгу нерве. Но Сёрэн порадовался тому, что скукоживаться и трястись в лихорадке придется не одному, а под присмотром господина Йорна. Господин внушал ему страх, но вместе с ним и необъяснимую решительность. Этому господину хотелось довериться — вероятно потому, что Сёрэн сызмальства был приучен безоговорочно доверять тем, кто внушает трепет. Но в господине Йорне отыскалось что-то иное, к чему хотелось прилепиться душой. Дома он с некоторых пор перестал чувствовать привязанность к Хозяину, и ему бросили тяжкое обвинение: он не уважает господ. Только делает вид. Он лжец и притворщик. Поэтому Хозяин увез его с собой в поездку и показал Ад…
— Майку сними и ложись, не кутайся, — услышал Сёрен голос, продирающийся к нему, словно бы через колючие заросли мелькающих лихорадочных мушек. Избавление от футболки далось болящему немалым трудом, и он почти свалился без сил на диван. Ему тут же стало безумно холодно, и он прикрыл грудь тканью, как лопухом.
— Ладно… на диван так на диван. Сейчас… — господин выдернул из угла комнаты маленький табурет и, поставив возле Сёрэна, сам удалился.
Из кухни, отделенной от гостиной прозрачным экраном-аквариумом, внутри плоской кассеты которого колыхались водоросли и гнали пузырьки воздуха два мини-насоса, долетали звуки льющейся под напором воды. Закрыв кран, господин что-то разрезал и порвал с треском. Вернулся он с миской воды, с кусками сложенной в несколько слоев марли и бутылкой минералки.
— Пей пока, — аспидная рука, на секунду показавшаяся Сёрэну толстой, гибкой змеей с бутылкой в пасти, протянула воду. Сёрэн сморгнул, и видение исчезло.
— Я не хочу…— промямлил он, понимая, что отказывать господину нельзя, и что его за это должны наказать…только не сейчас…пожалуйста…
— Надо, — не терпящий возражений, но доброжелательный голос. — Немного надо выпить, — Сёрэн поколебался, но все же послушался, пересилил мерзкое лихорадочное томление и приподнялся. Воду он поглощал вопреки изначальному нежеланию с жадностью. — Сёрэн, тебя так трясет от температуры или ты боишься чего-то? — холодная мокрая ткань легла на его лоб, отчего на несколько секунд пронизала до чрезвычайности приятная прохлада. Но потом большое влажное марлевое покрывало медузой шлепнулось на пылающую грудь, было расправлено от ключиц до пупка и слегка придавлено к коже. Хотелось ее сбросить и под одеяло…под бок к кому-нибудь… К брату, чтобы обнял… Холодно невозможно… — Сё—рэн, ответь, пожалуйста!
— Я…У меня никогда… я так сильно не болел…Мне немного страшно, да… Мне страшно, сэр…— вдруг против собственной воли признался он. На секунду пелена спала, и Сёрэн увидел очень четко — четче, чем за весь безумный вечер, — строгое, скульптурное лицо с таким же прищуром, каким утром напугало его зеркальное отражение в уборной торгового центра.
— Мой гнотобиотический друг, ты приехал из Малайзии в северную весеннюю промозглость, прошлялся семь дней по набитому незнакомой микрофлорой городу с двадцатимиллионным населением, питался разве что собственным гликогеном и мышечными волокнами, запивал святым духом и прикрывал наготу рубищем от кутюр. У тебя, строго говоря, симптомы H1N1 образца двухлетней давности. Народ здесь помирал пачками от гиперцитокинемии, как двести лет назад, но хорошая новость в том, что у гомо рапакс такого явления пока ни разу не зафиксировано…
— У кого? — слабым голосом спросил Сёрэн.
Тишина. Растерянное, оглушенное молчание господина Йорна. Потом он бесцветным голосом произнес, так, будто Сёрэн явил миру нечто монструозное:
— Понятно… А кто такой Гитлер, ты в курсе?
— Нет, сэр…Я прошу извинения… Я должен, наверное? — прошептал Сёрэн, подозревая неладное. Ему не раз говорили, что он глуп. Все создания были глупы по сравнению с господами, и он должен был бы хорошо это усвоить.
Вновь пауза, выдержав которую, господин Йорн потер задумчиво подбородок и промолвил:
— Глубоко философский вопрос касаемо “должен ты или нет”… Я сам не знаю, почему из всех достойных мужей выбрал именно его. Ведь можно было назвать еще Геббельса, Гиммлера, Бормана… — мокрая прохладная ткань опять обтирала руки Сёрэна с внутренней стороны вдоль магистральных сосудов, а Сёрэн опять ни черта не понял. Господин Йорн отпустил шуточку самому себе и сам же ей ухмыльнулся. — Но обратимся к страхам. Если я прав — а чуйка у меня на подобного рода вещи неплохая, — могу обещать столбик термометра до небес, слабость, боль в мышцах, кашель, возможно, воспаление легких. Придется пережить эту неприятность. Но в целом, для тебя это не фатально.
