В общем, «Одноклассница» стала первой моей пьесой, которая пошла сначала в провинции. Я слетал на премьеры в Тобольск, Владикавказ, Владивосток, Ереван. Еще куда-то. Аншлаги. Выхожу, как грезилось в молодости, на сцену, беру за руки героев-любовников, и мы с поклоном идем к рампе. Вдруг дают свет в зал… Ничего не понимаю! Кажется, осветили ночной росистый луг. А это блестят слезы в глазах зрителей.

– Ага, ну, конечно, а на театральном подъезде еще тысячи курьеров топчутся! – улыбнется иронический читатель. – М-да, зазвездел наш Юрий Михайлович…

– Если и зазвездел, то совсем немного, а если и прихвастнул, то чуть-чуть. Как без этого в искусстве? Но мы живем в эпоху Интернета. Кликните «Вечерний Владивосток», «Правду Кавказа» или «Армянские вести», прочтите, что писали там о моих премьерах, а потом уж или радуйтесь, или скрежещите зубами…

Впрочем, «Одноклассница» добралась вскоре до столицы. Я где-то столкнулся с главным режиссером театра Российской армии Борисом Морозовым.

– Есть что-нибудь новенькое? – спросил он.

– Есть кое-что… – ответил я, соображая, почему не показал ему «Одноклассницу» раньше.

– Пришли!

Придя домой, я тут же отправил пьесу. А не показал я «Одноклассницу» раньше из-за того, что там довольно иронически изображен военкомовский чиновник, он приносит парализованному ветерану Афгана к сорокалетию протезы, сначала – руку, потом – ногу. Я решил: военные все равно не пропустят. Но вежливые люди в погонах оказались гораздо терпимее к инакомыслию, нежели наши либеральные худрантье. Кстати, с Борисом Афанасьевичем Морозовым в начале нулевых я вел переговоры о постановке «Халам-бунду». Он взял у меня пьесу, а позвонил через полгода, когда уже шли репетиции на сцене МХАТа им. Горького, и поезд, как говорится, ушел. Итак, вечером того же дня я отправил ему «Одноклассницу», а рано утром раздался звонок, и я услышал голос Морозова:

– Никому больше не отдавайте! Начинаю репетиции. Я двадцать пять лет после «Смотрите, кто пришел!» не ставил современных пьес. Ждал. И дождался…

Недавно «Одноклассницу» сыграли в Театре Армии в двухсотый раз. Более десяти лет она идет в Театре Армии на аншлагах. С таким же успехом пьесу ставят по всей стране. Вы думаете, ее отметили хоть какой-то премией? Ничуть. Ни разу. Повторю: современное театральное пространство – «майдан», где чужие не ходят. Я и тут стал нарушителем конвенции. Ведь мои пьесы – это живое отрицание модной идеологемы. Суть ее проста: социально-нравственный театр умер, массовый зритель атомизировался, настало время лаборатории и эксперимента, большие залы может собрать только Куни в хлорвиниловом переводе Мишина. Нынешняя драматургия – дело камерное, в зале достаточно десятка единомышленников. Больше и не надо. А лучше пьесу вообще не ставить – прочитал по ролям в узком кругу, и вся недолга. Да и актеров следует теперь называть «трансляторами». Я не шучу и не впадаю в гротеск. Так оно и есть! Но мои пьесы идут от Калининграда до Владивостока, годами собирают полные залы, играются по несколько раз в месяц и дают немалые сборы. Ведь этот беззаконный факт надо как-то объяснить, вписать в теорию театра для немногих или признать: большинство модных драматургов просто элементарно не владеют профессией. Если вы не способны сочинить пьесу, собирающую сотни зрителей, это ваша личная проблема. Не надо объявлять пустые залы тенденцией, сваливая вину на зрителей. Зритель у нас хороший, он гораздо лучше драматургов. Но тогда что делать с «золотыми масками», которыми они обвешаны, как вожди ацтеков? Проще объявить нарушителя конвенции Полякова недоразумением и забыть. Так и поступают. Однако Параолимпийские игры существуют не вместо, а параллельно с нормальной Олимпиадой. А вот новая драма хочет быть вместо нормальной драмы. Увы, агрессивное дилетантство – это болезнь нашего времени, поразившая не только культуру. Когда я смотрю на некоторых наших министров, мне хочется плакать…

Наверное, самая на сегодняшний день востребованная моя пьеса – мелодрама «Как боги…». В Москве ее поставила на сцене МХАТ имени Горького сама Татьяна Доронина. Кстати, у этой пьесы занятная судьба. Сюжет давний. Много лет назад мы даже попытались с Владимиром Меньшовым написать сценарий по этой идее. Придумал я и название – «Зависть богов». Но сценарий не пошел. Впоследствии создатель «Ширли-мырли» использовал это название для своего фильма, поставленного по сценарию Марины Мареевой «Последнее танго в Москве». Сценарий, кстати, хороший, но антисоветский на вегетативном уровне. Владимир Валентинович звал меня принять участие в переработке материала, но я, поблагодарив за доверие, сказал: разработкой чужих фобий не занимаюсь.

Этот сюжет долго хранился в запасниках моей памяти, пока вдруг не очнулся, соединяясь с китайской темой, а она пришла мне в голову, когда я на Тайване в музее разглядывал бронзовый жертвенник, отлитый тысячи лет назад, и вдруг подумал: «А ведь к такому сосуду должен быть приставлен один из многочисленных китайских божков!» И вот в квартире отставного дипломата Гаврюшина появляются жертвенники эпохи Тан с приданным к ним китайским домовым…

Критик Григорий Заславский, знаменитый своими галстуками-бабочками, прочитав пьесу «Как боги…» в журнале «Современная драматургия», говорят, раздраженно вскрикнул:

– Но ведь так сейчас никто не пишет!

Я воспринял это как похвалу…

Поначалу я отдал готовую пьесу Борису Морозову, так как давно обещал ему новую вещь. Однако в Театре Армии в ту пору случилась административная смута, и было не до премьер, даже договор со мной все никак не могли заключить. Но я, как человек привычный, терпеливо ждал. Тем временем опубликованная пьеса «Как боги…» оказалась в литчасти МХАТа им. Горького. Неожиданно Татьяна Васильевна Доронина пригласила меня на обед: «Вы наш давний автор, приходите – потолкуем…» Я с удовольствием пошел. Мы выпили вина за успех недавно поставленной на мхатовской сцене режиссером Александром Дмитриевым театральной версии «Грибного царя», поговорили о ситуации в российском искусстве. Дело шло к десерту, но помощница принесла на подносе не кофе, а листочки бумаги, каковые и положила передо мной.

– Что это?

– Договор на вашу пьесу «Как боги…», – улыбнулась Доронина.

– Но я же…

– Подписывайте, Юрий Михайлович, подписывайте! – с непререкаемой мягкостью проговорила Татьяна Васильевна.

– Но…

– Я буду ставить сама.

После этих слов я взял ручку и подписал договор.

Мне как драматургу выпала большая удача – я стал любимым автором легендарного МХАТа и его художественного руководителя недосягаемой Татьяны Дорониной. Уже в советские времена она была не просто знаменитой актрисой, чью фотографию я, школьник, с трепетом купил в газетном киоске. Она была, как сейчас принято говорить, лицом советского искусства, а на самом деле – ярчайшим выражением русского национального архетипа, о чем как раз теперь говорить не принято. «Ты меня любишь, а я хочу, чтобы ты меня уважал!» – вслед за героиней фильма «Еще раз про любовь» повторяли миллионы женщин в СССР. И вздыхали они именно так, как вздыхала, волнуясь грудью, героиня другого всенародно любимого фильма «Три тополя на Плющихе». Театралов восхищали неповторимые и неповторяющиеся сценические образы, созданные Татьяной Васильевной в БДТ, во МХАТе, в Театре имени Маяковского.

У любой нации в каждой сфере есть свой «короткий список» знаменитостей. Оказаться в нем почти невозможно, слишком многое должно совпасть и сойтись. Чтобы стало понятнее, о чем я говорю, попробуйте вспомнить имена наших космонавтов. Ну! Юрий Гагарин, Герман Титов, Валентина Терешкова… А дальше, увы, кто-то помнит, а кто-то позабыл. Доронина входила в такой «короткий список» советских актрис. Ее знали все. И любили. Зачем я упорно напоминаю об этом? Чтобы польстить? Доронина в лести не нуждается. Однако в конце 1980-х началась эпоха перемен, точнее – новая смута, и от человека искусства, владеющего умами, а главное – сердцами соотечественников, снова стало зависеть больше, чем обычно. Фактически судьба страны.