– Он говорил, что свяжется с тобой, – говорит Минг.

– Да, говорил, – подтверждаю я.

Я узнаю вывеску ресторана и останавливаюсь под ней. К пепельнице у входа жмутся трое в длинных плащах. Они молчат и курят.

– Я на месте, – тихо говорю Минг. – Мы с мамой договорились поужинать. Уверена, она уже ждет.

– Хорошо, – говорит она. – Еще кое-что.

– Хм?

– С днем рождения, Лу.

Когда, наконец, добираюсь до дома, от холода я уже не чувствую лица. Снимаю перчатки и шарф, потом вешаю куртку. Интересно, почему мне, собственно, всегда думается, что весна начинается в марте? Такого никогда не бывает.

В прихожей пахнет яйцами и маслом. Если готовит мой брат, то это яичница. Обычно он просто делает тост. Я снимаю ботинки и запираю за собой дверь квартиры, а затем иду в сторону шума, на кухню.

Артур, топлес и в тренировочных штанах, стоит у плиты. Сначала мне кажется, что он один, но потом я замечаю молодую девушку, которая сидит за столом и улыбается ему. Это, должно быть, Джулия. Она хорошенькая, но не похожа на тех женщин, которых обычно приводит домой мой брат. Короткие светлые волосы, невысокий рост, маленькая грудь, настоящие ногти.

– О, привет, Джейкоб, – добродушно говорит Артур, убирает с огня сковородку и подходит ко мне. – Где ты так долго был? – он обнимает меня и взъерошивает мои волосы. Обычно я не против, но обычно за нами при этом никто не наблюдает.

Поэтому отталкиваю его и киваю в сторону стола.

– Не хочешь нас познакомить? – тихо спрашиваю я.

– Я хочу этого уже несколько часов, – усмехается он. – Итак, где же ты был?

– Гулял, – уклончиво отвечаю я.

– Значит, гулял. А где?

Игнорирую его и иду к столу.

– Привет, – говорю я, протягивая ей руку. – Я Джейкоб.

– Джулия, – улыбается она. – Рада, наконец, познакомиться с тобой. Артур столько о тебе говорит.

– По большей части, скорее всего, неправду, – кошусь я на брата.

– Только правду, – говорит он, переворачивая яичницу.

Джулия смеется.

– Хочешь пива, Джейкоб?

Вообще-то я хочу пойти в свою комнату и послушать музыку, но сказать «нет» было бы невежливо, поэтому я говорю «с удовольствием» и сажусь рядом с ней.

Артур ставит на стол две тарелки. Яичница и тосты с маслом. Его фирменное блюдо. Должно быть, он очень любит Джулию, раз готовит для нее. Иначе не стал бы утруждаться.

– Хочешь что-нибудь съесть? – спрашивает Джулия, указывая на сковороду. – Мы можем приготовить еще что-нибудь, если хочешь.

– Без шансов, – смеется Артур. – Мой брат не ест ничего подобного.

Я с досадой смотрю на него, а потом отвечаю:

– Я не голоден. Но спасибо за предложение.

– Да? А что ты тогда ешь? – спрашивает Джулия.

– Я ем все.

– Но только то, что приготовил он сам, – усмехнувшись, добавляет Артур.

Джулия смотрит на меня.

– Ты готовишь? Честно?

– Как молодой бог, – отвечает мой брат.

– Артур, – бурчу я. – Прекрати.

– А что? – спрашивает он. – Это же правда. – Он поворачивается к Джулии. – Правда. Он потрясающе готовит, – говорит он, кладя руку мне на плечо. – Абсолютный природный талант.

– Он преувеличивает, – говорю я.

– Ничего подобного, – возражает он.

Мой брат отрезает кусок от своей яичницы и засовывает его себе в рот.

– Смотрела мультфильм «Рататуй»? – чавкая, спрашивает он. Джулия кивает. – Вот что такое мой брат.

– Маленькая крыска, которая умеет готовить? – уточняю я. – Очень мило.

Он закатывает глаза.

– Ты прекрасно знаешь, что я имею в виду.

Джулия делает глоток пива и говорит:

– Женщины любят мужчин, умеющих готовить.

– Джейкоба они любят и так. Ему даже не нужно для них готовить, – говорит Артур.

– Я так и думала. Полагаю, у тебя есть девушка?

Терпеть не могу, когда почти незнакомые люди спрашивают меня о личных вещах, но в ее случае это не кажется мне досадным. Что странно, потому что, как правило, это всегда меня беспокоит.

– Нет, девушки нет, – говорю я.

– А почему?

– Не знаю. Наверно, просто не нашел пока подходящий вариант. – Я думаю о ней. И этих глазах, глубоких, как бездна.

– Должно быть, очень хлопотно иметь такой большой выбор, – говорит Джулия то ли в шутку, то ли всерьез.

– Что ж, – говорит Артур, – человек растет, выполняя сложные задачи.

Она смеется и толкает его в бок.

– Вы двое очень уж похожи.

– Что? – удивляюсь я. – Я же совсем ничего не сказал.

– А тебе и не нужно, – говорит она. – Я различаю сердцеедов с первого взгляда. – Молчание. Хотелось бы мне возразить, но не могу. – Так, о чем это мы? Ах да, готовка. Как ты пришел к этому? – спрашивает она.

Я не знаю, что на это ответить. Но только не правду. Артур видит выражение моего лица и говорит:

– Когда ты живешь со мной, тебе не остается ничего другого, кроме как научиться готовить, – он виновато пожимает плечами. – Если, конечно, ты не без ума от яичницы. Тут я абсолютный эксперт.

– О да, это так.

Я отодвигаю стул. Ножки скребут по полу.

– Я, пожалуй, пойду.

– Не так быстро, – говорит Артур, хватая меня за рукав.

– Что еще?

– Прежде чем снова исчезнуть в своей комнате, скажи мне, где ты был.

– Ну и где, как ты думаешь? На работе, – раздраженно отвечаю я.

– Да. До пяти. А потом? – ухмыляется он.

– Сначала пошел на выставку, потом ненадолго заглянул в бар, – это не вранье.

– Это ужасно скучно. Мы с тобой ничуть не похожи. – Эти слова заставляют меня рассмеяться. – Ты и в самом деле безнадежный случай, Джейкоб. Ты в курсе?

– Да, – говорю я. – А ты чертовски любопытен.

Еда вкусная, и заведение набито под завязку. Столы похожи на разбросанные островки с красно-белыми клетчатыми скатертями, обитатели которых слишком громко разговаривают.

– Тебе не нравится? – спрашивает сквозь шум мама.

– Напротив, – говорю я. – Все очень вкусно.

Она улыбается. А потом мы обе снова делаем вид, что нет ничего странного в том, что мы здесь впервые только вдвоем. По-моему, мы делаем это довольно хорошо. Посторонние не заметили бы, что что-то не так. Что кого-то не хватает. Что мы грустим.

Мама режет свой бифштекс на мелкие кусочки. Она выглядит усталой. Как будто не спала уже несколько недель. Я знаю, каково это. Мы похожи на призраков, которые время от времени встречаются в коридоре. Или на кухне. Или в ванной. Бледные оболочки, говорящие «Доброе утро» и «Сладких снов». Когда кто-то лишает себя жизни, он забирает и часть твоей. Он забирает часть тебя. Стоит ли рассказать маме о письме Кристофера? Но я не рассказываю. Ее глаза слишком пусты, а щеки слишком впалые.

С тех пор, как я появилась в кафе, она уже четырежды извинилась за то, что освободилась так поздно, а я четырежды ответила, что ей не стоит об этом беспокоиться. Она всегда много работала. Но раньше у меня еще был брат. И тогда это было не так заметно.

Я смотрю на нее. Сейчас, когда перестала улыбаться, мама снова выглядит настоящей. Она больше не позирует, словно для фотоальбома. Морщины глубже, кожа бледная. Иногда я слышу, как она плачет, когда думает, что меня нет рядом. Очень-очень тихо. И время от времени, возвращаясь поздно вечером домой, заходит в комнату Кристофера и садится на его кровать. Она думает, что я не знаю об этом, потому что уже сплю, но чаще всего я еще бодрствую. Мама поднимает глаза и, когда замечает, что я смотрю на нее, снова включает радость на своем лице. Будто лампа.

– Расскажи, как прошел твой день?

– Все хорошо, – говорю я.

– И что же ты делала?

– Сначала я была в музее, а потом – в кафе, – это не вранье.

Мама откладывает столовые приборы.

– Совсем одна?

Если я сейчас отвечу «да», совесть станет мучить ее еще сильнее, и она уже в пятый раз извинится, что не успела освободиться раньше, а я в пятый раз скажу, что в этом нет никакой проблемы. Но если отвечу нет, мне придется рассказать ей о Джейкобе, а я по какой-то причине не хочу этого делать. Она бы увидела в этом то, чего нет. Поэтому я выбираю вариант номер три: