Дома, на улице Торвальда Мейера, старшая сестра продолжала прихварывать.

В тесном внутреннем дворике дома 48 грязно и пыльно. А во дворе соседнего дома – маленький скверик. Там мы и присели на скамейке у забора. Она склонила голову мне на плечо. Волосы у висков были похожи на увядшие травинки. Пробор стал таким широким. Дыхание – таким тяжелым, а кожа – такой бледной и прозрачной. Мы сидели молча. А что нам еще оставалось? Мы ведь всегда были немного застенчивы друг с другом.

Софи все болела. В сентябре ей исполнилось пятнадцать, и приблизительно в то же время семья снова переехала, на этот раз по адресу Фоссвейен [7], 7, еще ближе к реке Акерсэльве. Позже Эдвард жаловался, что дом был не достроен, из всех щелей тянуло, особенно когда с реки дул холодный ветер. Как бы то ни было, лучше Софи после переезда не стало. Она все время лежала в постели, и ее мучили жуткие приступы кашля. После самых сильных приступов на платке оставались следы крови.

У нее был туберкулез, унесший жизнь ее матери. Но если Лаура жила с болезнью довольно долго и произвела на свет пятерых детей, то Софи угасла в считаные недели – болезнь быстро прогрессировала; это обычно называют скоротечной чахоткой. И Кристиан Мунк ничего тут поделать не мог: «Отец все ходил взад-вперед по комнате – день за днем – молитвенно сложив руки».

Одним поздним вечером отец будит сыновей: Эдварда, которому через месяц будет четырнадцать, и Андреаса, которому около двенадцати. Софи просит, чтобы ее перенесли с кровати в кресло. Неизвестно, присутствовали ли при этом дочери Мунка, как на картине «Комната умирающего», но одно нам известно наверняка: в этой комнате в кресле тихо отходит в мир иной их старшая сестра Юханне Софие. Это произошло вечером 9 ноября 1877 года.

Сохранился акварельный набросок 1877 года, отражающий мрачное настроение Эдварда во время болезни и сразу после смерти сестры. На картине изображен монах [8] в келье: прочная дверь крепко закрыта, на стене – большой крест, в глубине комнаты – книжный шкаф. При свете стеариновой свечи он сидит за грубо сработанным столом и читает толстую книгу. На столе лежат череп и кости, которые напоминают о том, что смерть всегда рядом (заодно это говорит о том, что юный Эдвард видел традиционные изображения св. Иеронима). Монах углубился в свои штудии, а под столом лежат котомка и посох.

После очередного жестокого удара судьбы жизнь семьи снова пошла своим чередом. Наступает зима. Эдвард часто катается на коньках – это развлечение было весьма популярно в тогдашней Кристиании. Умирает снегирь Софи. В феврале отмечают день рождения Ингер, и в гости приезжает одна из многочисленных теток.

Постепенно Кристиан Мунк собирается с силами и берется за решение непростой задачи: устройство дальнейшей судьбы Эдварда. Надо же мальчику наконец определиться с будущим образованием, несмотря на то что здоровье не позволяет ему регулярно посещать школу. Прежде всего, надо систематизировать домашнее обучение. На это мобилизуют и родственников. Решено, что один из кузенов, Эдвард Ролл, два раза в неделю будет заниматься с юным Мунком математикой, а после урока оставаться на обед. Остальные предметы будет преподавать отец, хотя из-за постоянных приступов головной боли ему нелегко систематически выполнять обязанности учителя: «Сегодня папа не смог выслушать мои уроки из-за мигрени», – записывает Эдвард в своем дневнике.

Однако многое указывает на то, что сам Эдвард начинает строить планы на будущее независимо от своих школьных успехов. Он не только много рисует и пишет этюды, с 14 лет он становится постоянным посетителем Общества поклонников искусства и Национальной галереи.

Улица Фоссвейен в ту пору находилась практически за городом. В одном из писем тетушка Карен пишет о прозрачных озерцах, о тишине и покое: «Как нам, должно быть, повезло, что мы живем на природе». Из окон, выходящих на улицу, открывался вид на сад Грюнера – зеленый парк, спускавшийся к реке. С другой стороны была видна старая акерская церковь, живописно возвышавшаяся над низкими деревянными домиками. Так что у Эдварда не было недостатка в натуре для упражнений в живописи. И он с жаром взялся за кисть.

Карьера художника была весьма достойным занятием для представителя рода Мунков. Кузен Эдвард Дирикс, сын сестры Кристиана – Генриетты, бывший на восемь лет старше самого Эдварда, учился на художника в Карлсруэ. Другой дальний родственник, четвероюродный брат Фриц Таулов [9], жил в Париже, но присылал домой картины для выставок в Кристиании.

У нас нет никаких оснований полагать, что родственники встретили планы Эдварда в штыки. Напротив, они всячески поддерживали его. От тети Йетты (матери Дирикса) к Рождеству 1878 года он даже получил в подарок альбом с репродукциями картин северонорвежских художников. Похоже, Эдварду подарили и оптический прибор, так называемую камеру-люциду, которая позволяла проецировать изображение предмета на бумагу и частенько применялась художниками-реалистами.

Использование камеры-люциды к какой-то мере может служить объяснением тому, что в его рисунках и акварелях того периода очень мало людей. Эдвард отдает предпочтение неподвижным объектам, точную копию которых можно сделать с помощью чудо-прибора: детально копирует интерьеры квартиры, но особенно любит рисовать дома как в Кристиании, так и за городом – в Гардемуэне, в Нурдерхове, – везде, куда бы ни приехал. Изредка встречающиеся на картинах фигурки людей мелки и неприметны; они кажутся лишними рядом с природой и архитектурой.

Тем временем отец продолжает думать об образовании сына. В Кристиании только что открылась Техническая школа – свидетельство вступления страны в эру научно-технического прогресса. Туда Мунк-старший и советует сыну пойти учиться. До сих пор овладеть специальностью инженера в Норвегии было невозможно, и поэтому одаренные молодые люди обычно уезжали получать образование за границу, чаще всего в Германию.

Эдварду же, вероятно, больше всего по душе профессия архитектора – во всяком случае, он с упоением рисует любые постройки. Впрочем, его интерес к технике тоже налицо: он давно строит планы провести «телефонную линию» к дому товарища. Сестра Ингер так описывает одно из его «изобретений»:

Эдвард сконструировал будильник. Замечательная вещь, если бы только он не будил тех, кто не собирается вставать, да и спит, признаться, не так крепко, как некоторые… Он просто чинил свои старые часы и попутно произвел некоторые усовершенствования.

В августе шестнадцатилетний Эдвард благополучно сдал вступительные экзамены в Техническую школу. Они были довольно сложными и скорее напоминали выпускные экзамены в обычной школе. Сразу стало ясно, что английский и немецкий языки, математика будут здесь самыми важными предметами.

Все указывает на то, что в школе Эдварду нравилось – и особенно внеклассная жизнь. Ученики раз в неделю выпускали газету, делали доклады и вели дискуссии на темы, которые в ту пору были на слуху. Одной из таких тем была женская эмансипация: «Почти все, как и ожидалось, были в большей или меньшей мере против нее». Во всяком случае, юный Мунк однозначно выступал на стороне консерваторов. Можно представить себе, как бледный юноша протестовал против того, что ученическое сообщество поддерживает безбожную газету «Вердене ганг». Правда, строгие воззрения не помешали ему принять участие в рождественском вечере, где подавалось пиво, водка, шампанское, ликеры и пунш. Неудивительно, что двое учеников Технической школы вынуждены были рано покинуть общество «из-за недомогания», а остальных по дороге домой остановила полиция и сделала внушение за слишком шумное поведение на улице.