Тем временем старый инок довольно сурово воззрился на Игоря.

– Ты слишком много постишься, – резко сказал он.

– Но разве поститься запрещено? – изумленно переспросил Игорь.

– Пост есть десятина, которую мы платим Господу, всего десятая часть, и не более. Будь умереннее в соблюдении постов. Ты слишком строг к самому себе.

– А молитвы?

Иванушка знал, что его отец подолгу молится на рассвете, а потом три или четыре раза в течение всего дня.

– Молись сколько хочешь, коль скоро не забываешь о делах, – жестко ответил монах. Он помолчал, а затем продолжил: – Эти посты пришли в нашу Церковь с латинского Запада, через Моравию. Я не из тех, кто вечно бранит Запад, но слишком усердно поститься мирянину глупо. Если хочешь упорствовать в неумеренных постах, перейди в Римскую церковь и прими ее обряд, – добавил он с легкой улыбкой.

Более десяти лет тому назад между Восточной и Западной христианскими церквями, то есть между Константинополем и Римом, произошел раскол. Несогласия касались главным образом понимания Божественного начала и Святой Троицы в христианской вере, хотя определенную роль в этой схизме сыграли также особенности богослужения и теологические тонкости. Папа притязал на высшую власть в мире, а Восточная церковь воспротивилась этому. Однако разрыв между церквями в ту пору был еще не столь глубок.

Незлая насмешка монаха лишь напомнила: Игорь – его духовное чадо и потому обязан его слушаться.

– Я сделаю, как ты велишь, – ответствовал боярин. – А что же сын мой: если не быть ему священником, то кем тогда?

Отец Лука даже не взглянул в сторону Иванушки.

– Один Господь ведает, – ответил он.

Киев златоглавый был прекрасен. Впрочем, одно препятствовало процветанию земли Русской: правители ее придумали политическую систему, которая не давала ей развиваться. Причиной тому стала особая форма престолонаследия – лествичное право.

Ведь когда княжеский род принял решение, что города будут передаваться не от отца к сыну, а от брата к брату, никто не мог предвидеть катастрофических последствий такого выбора.

Поначалу, когда городом правил тот или иной князь, он мог сажать на княжение своих сыновей в городах поменьше, давать им уделы, расположенные на подвластных ему землях. Но когда он умирал, им приходилось отказываться от своих владений в пользу следующего по старшинству князя, зачастую даже не получая ничего взамен. Хуже того: если один из братьев князя умирал до того, как ему даровали удел, то его детей совершенно исключали из длинной череды тех, кто мог рассчитывать на наследство. Существовало немало таких безземельных князей, которым судьба не сулила ничего хорошего, и название для них было то же, что и для других обездоленных и не имеющих собственных доходов, – изгои.

И даже если лествица, которая предусматривала передачу земель от старшего брата к младшему, и не порождала изгоев, из-за нее все равно возникали нелепицы, тягости и беды.

Русские князья жили на свете долго, и сыновей у них было много. Бывало, что старший сын производил на свет собственных сыновей и те успевали стать взрослыми воинами и государственными мужами до того, как вырастал младший отпрыск старого князя, их дядя. И всем им приходилось отказываться от власти в пользу этого дяди – сущего юнца. Что удивительного в том, что племянники роптали?

Поколения менялись – и становилось все труднее установить, кто и на что имеет законное право, и уж тем более – прийти к согласию по поводу наследуемых уделов. Устанавливались договоры о любви и мире, заключались союзы – но все было тщетно: сама система наследования по природе своей была нежизнеспособна. Князья киевские так и не нашли достойного решения.

Киев златоглавый был прекрасен, однако с недавних пор Иванушке казалось, что этому златоглавому городу угрожает резкий, яростный свет. В воздухе чувствовалась измена. И теперь, спустя год после того, как зловещая звезда появилась на небе глухой зимой, смысл этой мрачной вестницы судьбы, озарившей небосвод, становился понятен всем жителям земли Русской.

Поначалу Иванушка даже опасался за жизнь своего отца.

Среди князей, правивших в земле Русской, не было никого, страннее князя полоцкого. Ходили слухи, что он оборотень. Внушал страх одним своим видом.

– Он родился в рубашке и един глаз у него диким мясом заплыл, – сказала Иванушке мать, – да так по сей день и носит язвено свое.

– А он что, и вправду злодей? – спросил Иванушка.

– Хуже Бабы-яги, – ответила она.

Мятеж, поднятый князем полоцким, был обыкновенным династическим спором. Хоть и не был изгоем обездоленным внук Владимира Святого, однако из числа основных наследников его исключили, и потому, хотя он и княжил в городе Полоцке, но ни Киева, ни Новгорода, ни Чернигова, ни какого иного города и покрупней, и побогаче было ему не видать.

Пока другие, не столь влиятельные князья-изгои затевали междоусобицы на окраинах, князь полоцкий не нарушал мира. Но внезапно в середине зимы он напал на Новгород, и в пору, когда еще не стаяли глубокие снега, Игорь и двое его старших сыновей поскакали на север вместе с князем киевским и его братьями.

Если бы только мог Иван отправиться в поход с ними… Со времени посещения инока прошел год, и год этот принес Иванушке одни несчастья. Из-за половецких набегов на степные владения русов караван, который Игорь намеревался снарядить вместе с Хазаром Жидовином, отложили. Игорь несколько раз пытался определить сына в свиту того или иного князя, но все тщетно. Неоднократно отец спрашивал его, не хочет ли тот снова побывать в монастыре, но каждый раз отрок только опускал голову, и Игорь пожимал плечами и отворачивался. А теперь отец и братья охотятся на оборотня.

– Отец убьет его, – повторял Иванушка, провожая близких, но в душе был не столь уверен в благоприятном исходе. Прошло три недели. Пришли вести: мятежный Минск пал и войска двинулись дальше на север. После этого настала тишина.

И вот в начале марта, когда еще не сошел снег, под вечер Иванушка услышал конский топот и позвякивание сбруи, донесшиеся со двора; он выбежал из терема и увидел, как спешивается высокий, суровый всадник.

Это был его брат Святополк. Как красив и храбр он был, как похож на отца! Он взглянул на Иванушку.

– Мы победили, – сухо объявил он. – Отец возвращается вместе с Борисом. Он послал меня вперед передать эту весть матери.

– А оборотень?

– Проиграл битву и бежал. С ним покончено.

– Что случилось в Минске?

Святополк улыбнулся. Почему рот его, когда он улыбается, растягивается в злобной ухмылке и почему он улыбается, только говоря о том, как кого-то убивают, терзают и мучают?

– Мы вырезали всех мужчин, а женщин и детей продали в рабство. – Он усмехнулся коротким сухим смешком. – Рабов захватили столько, что цена на них упала до полгривны за голову.

Иванушка прошел следом за ним в дом.

– Кстати, есть и для тебя добрые вести, – небрежно бросил Святополк.

– Для меня? – переспросил Иванушка и стал лихорадочно соображать, что же это может быть.

– Одному Богу ведомо почему, – заметил Святополк. – Ты этого ничем не заслужил.

Святополк произнес эти слова весело, но Иванушка знал, что брат не шутит.

– И что ж это за вести? Скажи мне какие!

– Тебе скажет отец.

По-видимому, Святополка не очень-то радовали эти добрые вести, какими бы они ни были. Он сухо улыбнулся, а затем отвернулся от младшего брата.

– А вот теперь помучайся до приезда отца, погадай, поломай голову! – промолвил он, входя в дом.

Иванушка услышал, как мать плачет от счастья. Он знал, что она любит Святополка, ведь тот был вылитый отец.

Вести, которые на следующий день принес отец, были столь удивительны, что Иван не мог в них поверить.

Младший брат князя киевского Всеволод сидел на столе в прекрасном южном приграничном городе Переяславле, расположенном примерно в ста верстах по течению Днепра от столицы. Всеволод заключил брак, который произвел немалое впечатление на русскую знать, ведь он взял в жены византийскую царевну из рода самих Мономахов. А их сын Владимир был всего на год старше Иванушки.