— Я тебя понял. Завтра заеду.

Киваю и уже хочу выйти, но потом вдруг поддаюсь порыву. Застываю у двери и, вытянув руку, так чтобы зажать его запястье, говорю:

— Мне тебя очень не хватает. Я так привыкла к нашей дружбе за эти полгода…

Он пару секунд колеблется — это проскальзывает в глазах. А потом притягивает меня к себе. Обнимает. Внутри все обволакивает таким теплым спокойствием.

— Домой отвезти? — кладет ладонь поверх моей, слегка заостряя губы в улыбке.

— Да, было бы здорово, — выхожу из его комнаты довольной. Клим шагает следом. А мне прямо кричать хочется, ну вот помирились — и сразу стало легче. Сумасшедший груз, не дающий покоя все лето, наконец-то растворился.

Опускаюсь на сиденье, закрываю дверь и пристегиваю ремень безопасности. Клим ведет машину аккуратно, каждое его движение в этом деле выверено. Он полностью в себе уверен. Поза расслабленная, рука то и дело переключает передачи. Почему-то я зацикливаюсь именно на этом жесте. Том, как он дергает коробку. Никогда не понимала, почему многим мальчикам так нравится механика. Жутко неудобно же.

Остаток пути проходит в молчании. На прощание я бросаю короткое «спасибо» и скрываюсь за дверью особняка.

***

Утром просыпаюсь одной из первых. Выползаю на кухню, где уже вовсю трудится Нина, наша домработница.

— Доброе утро, Луизочка, завтрак?

— Я на пробежку, — мотаю головой и засовываю в уши капельки беспроводных наушников. Несколько кругов вокруг дома и забег на пару километров по поселковой дороге.

Раньше мы делали это с папой, но сейчас его бизнес разросся, и ему просто некогда посвящать утро пробежкам. Он крутится как белка в колесе. Приходит за полночь, уходит в ранищу.

Два года назад мы переехали в этот поселок, папа подарил маме дом ко дню рождения. И наверное, с тех самых пор все изменилось. Наше финансовое положение улучшалось с каждым днем, родители погрязли во всяческих приемах, ужинах для поддержания статуса. Больше не было домашних посиделок и пикников по выходным.

Когда возвращаюсь с пробежки, семья уже подтягивается к завтраку. Быстро принимаю душ, переодеваюсь и тоже спускаюсь вниз. Ромка, мой брат, без умолку рассказывает отцу о занятиях в музыкальной школе. Его там хвалят преподаватели. Он талантливый, такие вещи на гитаре выделывает, закачаешься. А ему всего восемь.

Ем наспех. Нужно еще успеть накраситься.

Заглотив половину яичницы и помидор, извиняюсь перед домашними. Ускользаю к себе. Так, макияж, форма, колготки. Точно, не забыть кинуть в сумку запасные колготки. Ну, вроде бы готова. Убираю за ухо прядь волос и, смотря на себя в зеркало, произношу аффирмацию. Ну, теперь готова. Перекидываю ручку сумки через локоть и спускаюсь в гостиную.

На диване, развалившись, сидит Клим. Залипает в телефон. Заметив меня, поднимает взгляд и придирчиво осматривает мой внешний вид.

— Подлиннее юбки не было?

— Не будь мамочкой, ну или папочкой, — поправляю свои густые каштановые волосы, — поехали уже, — хватаю его за руку и вытягиваю на улицу.

По дороге Клим подбирает еще и Рябину. Савка сегодня не на шутку болтливый. Еще и с прядью кислотно-зеленых волос. Когда только успел? Хотя о чем я, меня все лето не было. А потом я подхватила простуду, организм все никак не мог акклиматизироваться после жарких стран.

— Ну че, Лулуха, как продвигается охмурение Витька? — спрашивает Рябина. Он ухмыляется, а я приоткрываю рот.

Они, конечно, с Климом в курсе моих воздыханий по Вите, но задавать такие вопросы в лоб…

— Хреново, — Клим растягивает губы в улыбке и, посмотрев на меня, вздергивает бровь, мол, что, разве неправда? — Витька сейчас где-нибудь на яхте отжигает с командой шлюх, — подливает масла в огонь и внимательно наблюдает за моей реакцией.

— Ой, — морщу нос, — у тебя и самого все так себе, видимо. Я права, Рябин?

Сава заливается хохотом, а я замечаю, как Клим бросает на него уже серьезный, я бы даже сказала, суровый взгляд.

Конечно, в словах Клима есть доля правды, именно поэтому я злюсь. Виктор действительно улетел отдыхать, еще в июле. Я тогда написала ему в мессенджере, и он ответил. Даже фотки океана скидывал. Только вот океан я много раз видела, а его… его все реже.

На университетской парковке выхожу из машины первой. Ребята следом. Приглаживаю волосы, одергиваю юбку. Пока я занята собой, к нам сползается еще народ. Несколько парней и три девчонки. Та, что в центре, с улыбкой и звуками чавканья жвачки обнимает Клима. Целует в щеку, на которой остается след от розовой помады… Поджимаю губы, интуитивно пододвигаясь ближе к Вяземскому. Его мать еще вчера рассказала, что он все-таки поменял фамилию на ту, которая принадлежала его настоящему отцу, как хотел. Так Клим Мельников стал Климом Вяземским.

Но стоит мне к нему приблизиться, как три пары глаз загораются недовольством. Клим закидывает руку на мое плечо, чуть согнув ту в локте.

— Это Луизка, подруга моя. Не обижаем, — с прищуром смотрит на парней.

— Подруга? — переспрашивает рыжая.

— Ага, почти сестра.

После этих слов напряжение спадает, я чувствую, как понижается градус неприязни.

— Лулуха, ты уже опаздываешь, в курсе? — Сава отлепляет нас друг от друга и тащит меня в здание.

— А Клим? — перебираю ногами.

— У него дела.

— Какие могут быть дела в разгар учебного дня?

— Те, что ниже пояса. Так, тебе на третий, я провожу.

— Он с ней спит, что ли?

— А то нет, — Рябина закатывает глаза и тормозит нас у нужной аудитории. — Давай, медалистка, схлопочи пару пятерок.

— Ну тебя. Стой, а вы меня заберете?

— Позвони, состыкуемся.

— Хорошо, — улыбаюсь и, выдохнув, толкаю дверь вперед, принося извинения за опоздание.

Сажусь на свободное место и ловлю себя на мысли, что подсознательно до сих пор думаю о том, как она его поцеловала. Вообще, Вяземский мог бы подыскать себе кого поприличнее, закатываю глаза на собственный внутренний голос и, отмахнувшись от утреннего инцидента, сосредотачиваю все внимание на преподавателе и теме лекции.

Клим.

Откидываю голову на спинку кресла и закрываю глаза. Выпускаю клубы тугого черничного пара и чувствую легкий холодок в носу. Сосредотачиваюсь на играющей музыке, стараясь раствориться в пространстве, сделать его трехмерным. Клубное ложе битком. Если открыть глаза, то можно встретиться с самим чертом. Но я этого не делаю, затягиваюсь и снова выпускаю кальянный пар.

— Клим, — тонкий голос Киры пробивается внутрь моего сознания, отравляет спокойствие и вынуждает открыть глаза. Мне лень, но, так как ее скрипучие интонации уже побеспокоили, разлепляю веки.

Смотрю на смазливую мордашку Киры в упор и абсолютно игнорю ее болтовню. Внутри настоящий пожар. Еще со вчерашнего дня, когда Луизка была так близко. Я снова себе это позволил, обнял ее, прижал к себе, задыхаясь ароматом каштановых волос. У меня сносит крышу сразу, стоит ей только появиться на горизонте. У меня от нее, а у нее — от моего мудака-брата.

Разжимаю кулаки, в которые непроизвольно сошлись пальцы, и тяну Киру на себя. Она соскальзывает со спинки кресла прямо мне на колени. Шепчет пошлости, тянется к ширинке.

— Пошли, — поднимаюсь и утягиваю ее за собой.

Глухо освещенный коридор и все так же долбящая музыка. Кира прижимается спиной к стене, но я быстро меняю это положение. Запрокидываю голову и давлю на ее плечи. Кира понимает с первого раза, опускается на колени. Слышу звук расстегивающейся молнии на моей ширинке и закрываю глаза.

Из тумана вчерашней бурной ночи выныриваю к обеду. Лениво веду взглядом, почти сразу понимая, где я. У Рябины. Как сюда попал, помню смутно. Разве что приезжали мы навеселе и, кажется, даже пили уже на квартире.

На телефоне двенадцать пропущенных: три от мамы, остальные от Луизки. Этой-то чего? Поднимаюсь и, шаркая по полу босыми ступнями, иду в душ. Ледяная вода довольно быстро приводит в порядок, собирает мозги в единую субстанцию.