– Ладно, Толя, собирайся, пошли на обед. Повеселил ты меня. Хоть время до обеда незаметно прошло.

Столовая, или как ее называли “фабрика-кухня”, располагалась у проходной, но вне заводской территории. Она показалась довольно солидным предприятием общественного питания, хотя и значительно уступала аналогичному заведению на заводе “Прогресс” в Куйбышеве. То заведение меня когда-то поразило своими масштабами.

На первом этаже фабрики-кухни располагалась обычная столовая самообслуживания. Там предлагали рядовые блюда на выбор, но были и комплексные обеды. На втором этаже находилась так называемая “шашлычная”. Там кормили гораздо вкусней, но и стоимость обеда возрастала в полтора-два раза. В отдельном отсеке располагалась диетическая столовая, или “диетка”. Так что выбор был на любой вкус и кошелек.

Отобедав, вышли в небольшой скверик напротив фабрики-кухни. Кузнецов задымил сигаретой, а я решил зайти в книжный магазин, замеченный неподалеку.

– Смотри, не опаздывай с обеда, – предупредил Кузнецов, – На минуту опоздаешь, запишут на проходной и тут же телегу в отдел пришлют. А потом премии лишат.

– Ничего себе строгости. В армии и то с обедом проблем не было. Обед это святое. Странно. Работы все равно никакой, а минуты считают. Бред какой-то. А что за премии, которых лишают?

– Премий всяких много, только их в основном начальство гребет. Но и нам кое-что перепадает с барского плеча. Квартальная почти всегда бывает. А в остальном ты прав. Как только делать нечего, тут же начальство свирепеет. По любому поводу возникают претензии и наказание – лишение премии. Так что не дразни гусей, Толя, – проинструктировал наставник.

С обеда вернулся вовремя. А в зале все еще шли шахматные баталии. Несколько групп болельщиков наблюдали за поединками. Играли “блиц на вылет”. Обеденный перерыв давно окончился, но никто этого, похоже, не замечал. Через полчаса после положенного времени в зал вошел Мазо.

– В чем дело?! – рявкнул он на шахматистов, как заправский старшина, – Рабочее время в разгаре, а они играют. Бродскому доложу.

Народ тут же смешал фигуры, загремел досками и разбежался по рабочим местам. Все дружно уткнулись в какие-то документы. Ну и ну.

– Владимир Александрович, а где это Мазо был? Да и Бродского что-то не видно.

– Где-где. На обеде. Им опаздывать можно. У них пропуск специальный. Ладно, займись чем-нибудь, а я подремлю, – объявил свою программу Кузнецов, и вскоре я услышал его мерное посапывание.

Оглядевшись, заметил, что его примеру последовали еще несколько коллег среднего возраста. Молодежь, судя по всему, резалась в морской бой.

Примерно через час народ вышел из оцепенения и засуетился. Появились чайники, чашки и кружки. Вытащил свою кружку и проснувшийся Кузнецов.

– Что происходит, Владимир Александрович?

– Перерыв на чай. А ты кружку принес? Сейчас я тебе стакан найду. У меня где-то завалялся. Помой его только. Хотя можешь не мыть – он стерильный. Недавно из него водку пили.

Появились девушки с дымящимися чайниками. На одном из столов, куда они поставили свою ношу, тут же возникли сахар, печенье, мелкие баранки. Народ по очереди подходил к столу, заправлял свои емкости, брал что-нибудь к чаю и отправлялся к шахматистам, которые заранее подготовили шахматные часы и доски с расставленными фигурами.

Пятнадцатиминутный перерыв растянулся вдвое и был прекращен лишь возникшим с обеда Бродским. Кузнецов тут же пригласил меня на перекур к серебристым елям.

– Владимир Александрович, и такая дребедень целый день?

– Не всегда. А начнется работа, и в выходные придется выходить. Так что не горюй, Толя, все утрясется. И не такое видали.

– Владимир Александрович, а Н1 давно начали проектировать?

– Дату не помню, но варианты компоновки видел еще до полета Гагарина. Мы тогда все в одном зале сидели. Я тебе утром рассказывал. Правда, тогда говорили, что это марсианский вариант. Лунным он стал позже. Королю Луну навязали. Он всегда Марсом бредил, а Луна у него получилась бы так, между прочим.

– А как случилось, что он упустил инициативу, и американцы нас обштопали с Луной?

– Знаешь, Толя, трудно сказать. Ему всегда несладко приходилось. Нарисовать ракету и мы с тобой сможем. А дальше что? Движков мощных не было. Надежной системы управления не было. Материалов нужных и тех не было. Подходящий движок мог бы сделать только Глушко, а он уперся. Компоненты его не устроили. Знаешь, Толя, по-моему, два гения в одном деле это перебор. У Глушко, как говорили его же люди, своя мечта – создать рекордный двигатель, и свое четкое мнение: “Прикрепи двигатель к забору, и забор полетит”. Вот и не спелись два Главных. СП так и заявил Глушко: “Хочешь быть Главным? Будь им, но не здесь”, – и пригласил Кузнецова. Кузнецов– авиатор, но в новом для него деле сделал все, что смог. Движок вышел, что надо. Глушко наверняка сто раз позавидовал. Но для такой ракеты движок явно слабоват. Вот и получилось, что на первой ступени понадобилось тридцать таких движков. А отсюда вся компоновка. Диаметр хвоста – восемнадцать метров! Хоть умри, меньше не выходило. Помню, проектанты долго рисовали каких-то уродцев, пока не дорисовались до сферических баков. А отсюда поползли веса. Не ракета, а типичный паровоз. Правда, этот паровоз мы могли бы тогда реально сделать. Причем, намного раньше американского “Сатурна”. И на Луне были бы первыми. Но тут вылез еще один гений– Челомей со своим “Протоном”. А у него замом – сын самого Никиты. И Глушко тут как тут, Челомея поддержал. Придумали программу Л1 – облета Луны одним космонавтом. Может, что слышал?

– Слышал, конечно. И не только слышал, но и видел спецфильм. Нам еще в училище на третьем курсе показывали.

– Ишь ты! Даже спецфильм выпустили. Ничего нет. Ракета не летает, а спецфильм есть. Чудеса. Толя, а ты тогда хоть что-то слышал об Н1?

– Слышал, конечно. После четвертого курса мы были в Куйбышеве на “Прогрессе”. Там и увидели гигантские агрегаты. Нам тогда сказали, что это для новой ракеты. Но, впервые все увидел уже на полигоне. Ну, и что дальше, Владимир Александрович?

– А дальше Челомею дали добро. Разработку Н1 заморозили. О ней вспомнили, когда Челомей окончательно Л1 провалил. Но время было упущено. Тут уже и сам Король не успел бы. А уж Мишин и подавно. Э-э-х! Вот так нас и обштопали, Толя, – сердито погасил окурок Кузнецов, и мы завершили тот перекур на грустной ноте.

Вернулись вовремя. Отдел уже собрался вокруг стола Бродского на политинформацию. И мне вместе со всеми пришлось целый час слушать в плохом исполнении то, о чем уже полдня талдычило радио.

Политинформация окончилась длительным перекуром, во время которого новые коллеги, знавшие меня по Казахстану, допытывались, как это мне удалось сбежать из армии.

Позвонил жене, и мы договорились встретиться на площади у станции “Подлипки-дачные”, где была конечная остановка нашего автобуса.

От проходной к площади довела живописная аллея старых раскидистых деревьев. Площадь у станции окаймляли солидные многоэтажные здания, в одном из которых разместился вполне приличный универмаг “Заря”.

Вот тебе и “Подлипки-Дачные”. Где они теперь те липки, под которыми когда-то были те чудесные дачки? Ни того, ни другого. Похоже, все, что от них осталось это название станции.

И завертелась карусель скучных и однообразных“рабочих” дней. Два дня ушли на знакомство с коллегами, которых еще не знал по полигону, и на бесконечные перекуры с Кузнецовым. Эти перекуры и были самым интересным в те неприкаянные дни. А содержание наших разговоров с моим наставником надолго осталось в памяти. Многое – навсегда.

Прежде всего меня интересовало, что же произошло в последнем полете Н1? Что показал анализ обломков ракеты, в поиске которых едва не погибла наша группа? Какие были сделаны выводы, и действительно ли так безнадежна наша ракета, что новый Главный конструктор отверг ее с порога?