— Мамми, — говорит она. Дыхание начинает выравниваться, но сердце еще продолжает биться, как после марафонского забега. С тех пор как она вошла в больничную палату, прошел почти час. За это время ей поступило три звонка с пропущенного ею совещания. По дороге в школу, в автомобиле, им еще предстоит обсудить дополнительное задание по математике для Джии. Математические задачи гарантируют девочке место в списках награжденных будущего года. — Нам пора уходить, уже поздно.

Марин жестом велит Джии и Раджу следовать за ней.

— Мы же только что пришли, — Рани хватает Джию за руку, — давайте останемся еще ненадолго.

— Марин, еще рано, — Радж не трогается с места. Он успокаивает Рани улыбкой: — Мы побудем здесь еще, мамми.

— Нет, мы не можем остаться, — Марин едва сдерживает рвущийся крик. Все смотрят на нее, но выражение их лиц трудно определить. Гнев Марин на демонстративное неповиновение мужа и дочери смешивается с воспоминаниями о прошлом и проникает в самые глубины ее существа. — Радж, я завидую тому, что у тебя есть свободное время, но я не располагаю такой роскошью. У меня полно дел, а Джию ждет ее математика.

— Сегодня суббота, — примирительно говорит Джия. Она смотрит на Раджа, ожидая поддержки. — Мази Соня только что приехала, — говорит она. — Мне хочется еще послушать ее истории.

— Ты уже наслушалась историй вчера, — Марин старается утихомирить себя, но у нее не получается.

Дэвид неловко переминается на месте, смущенный, что попал в центр семейной драмы, разыгранной Марин. Внутренний голос подсказывает ей, что надо замолчать, ведь несколько лишних минут не нанесут вреда. Но другой ее голос — и он звучит намного громче — требует, чтобы ее авторитет не оспаривался. Ее власть не должна быть скомпрометирована. Они думают, что она слаба, но это не так. И никогда не будет.

— Радж, вставай сейчас же. Джия, мы уходим.

Марин выходит из палаты, не оборачиваясь, чтобы посмотреть, что натворила. Она быстро идет по коридору к лифту, ее каблуки цокают по больничным полам. Трижды нажав на кнопку, она с нетерпением наблюдает, как медленно зажигаются цифры при спуске лифта. Наконец стальные двери открываются, кабина свободна. Войдя в лифт, Марин ждет, когда двери закроются. Только тогда она прислоняется головой к стене с висящим на ней зеркалом и делает глубокий вздох. Из зеркала на нее смотрит молодая женщина с бледным, перекошенным от ярости лицом.

— Со мной все в порядке, — шепчет Марин. Она проводит ладонью по лицу, чтобы вытереть слезы. Но слез нет: она ведь еще в детстве разучилась плакать. Выпрямившись, она откидывает волосы назад. Собирая непослушные пряди, Марин приводит эмоции в порядок. Через несколько минут она снова будет чувствовать себя в безопасности. Она разглаживает складки юбки, одобрительно кивает своему отражению в зеркальных дверях и начинает просматривать сообщения в телефоне. Ее работа обычно начинается в пять утра и заканчивается после полуночи. Забеременев Джией, она беспокоилась, как это отразится на карьере, но оказалось, повода для беспокойства не было. Она работала вплоть до начала родов. Шофер отвез ее в больницу прямо после заседания правления, а через пять дней она снова была на работе.

Она подает карточку маленькому человечку за стойкой и нетерпеливо ждет, когда он найдет ключи от ее машины.

— Вон те, они вот там, — говорит Марин, указывая на свои ключи среди дюжины других. Он сверяет карточку с ярлыком на ключах. С трудом удерживаясь от желания грубо поторопить его, она набирает номер своего помощника. И тут к ней подходят Радж и Джия.

— Ты не собиралась подождать нас? — спрашивает муж.

— Я же сказала тебе, что должна работать.

От взгляда на Джию настроение Марин улучшается. Она гладит дочь по голове:

— У тебя в понедельник контрольная работа. Важно подготовиться к ней как следует, верно?

Марин хочет обнять Джию, но звонит телефон. Посмотрев, кто ее вызывает, она негромко добавляет:

— У нас очень мало времени перед подачей заявления в университет.

— Да, — Джия прижимается к отцу и обнимает его за плечи. — Я должна поступить в хороший университет.

От этого мимолетного проявления привязанности Марин цепенеет. Она завидует духу товарищества, связывающему ее дочь и мужа.

— Не просто в хороший, — говорит она, одновременно набирая для своего помощника указание подготовить досье. Марин по памяти повторяет список лучших учебных заведений, которые они выбрали: — Гарвард или Йель откроют для тебя двери. Браун, Принстон, Чикагский или Пенсильванский университеты тоже подходят, но только если пролетят Гарвард и Йель.

— Беркли тоже блестящий университет, — произносит Радж. Он все еще обнимает дочь, улыбаясь своему единственному ребенку. — Я не знаю, смогу ли отправить свою малышку учиться на другой конец страны.

— Мы не будем сейчас обсуждать этот вопрос, — отрезает Марин, удивленная его словами. Больничный служащий подогнал их машину и ждет у открытой дверцы. — Радж, пожалуйста, сядь за руль. Я должна ответить на звонок.

Они занимают свои места в машине. Радж выезжает на трехполосную Сэнд-Хилл-роуд, дорогу, соединяющую Пало-Альто с их домом в Лос-Альтос. Он увеличивает скорость, и они пролетают мимо небольших особняков, в которых живут самые могущественные капиталисты-инвесторы в мире. После короткого молчания Джия спрашивает:

— Папочка, а что ты думаешь о Калифорнийском университете в Лос-Анджелесе? Или, может быть, о маленьком либеральном колледже искусств в Южной Калифорнии?

Шея Марин напрягается, как будто в нее впилась оса. При мысли о времени, потраченном на то, чтобы Джия имела все самое лучшее, у нее начинается жжение под веками. Она вспоминает о жертвах, принесенных во имя того, чтобы дочь, в отличие от нее самой, ни в чем не нуждалась. Вместо платьев из секонд-хэнда, которые она носила в детстве, — дизайнерская одежда для Джии. Ей не разрешалось заниматься чем-нибудь интересным после уроков, потому что она должна была заботиться о младших сестрах, и поэтому Джия могла делать все, что только пожелает. Плавание, теннис, танцы и футбол — лишь некоторые из ее увлечений, иногда очень дорогих. Но деньги не имели никакого значения в сравнении с благом дочери.

Когда пришла пора, Радж подыскал для Джии хорошую начальную школу поблизости, но Марин отвергла его выбор в пользу престижной частной школы в Сан-Хосе, в которую допускались только избранные члены их общины. Она была уверена, что за сорок тысяч в год дочь получит самое лучшее образование. Даже возможность сделать выбор убеждала Марин в том, что она — не продукт прошлого, что ей удалось разорвать круг обид и разочарований, что дочь — ее будущее.

— Маленький колледж? — Марин захлопывает крышку телефона и поворачивается на сиденье, чтобы посмотреть дочери в глаза. — Джия, это плохая идея.

— Почему? — Джия отводит взгляд и смотрит в окно. — Это может быть хорошая школа.

— Не для тебя. Как ты можешь даже говорить об этом? Я не желаю слышать такие речи.

— Не так уж важно, куда я поступлю, — Джия опускает стекло. Ветер развевает ее волосы и заглушает голос матери. — Кроме того, я хочу быть поближе к моим друзьям.

— Твоим друзьям?

Джия очень общительна. Легкости общения с людьми, какой дочь обладала с детства, у Марин не было никогда. Джия совершенно непосредственно улыбалась и вступала в беседу с незнакомыми людьми. Для Марин, которая всегда вела себя с другими чопорно и скованно, стало откровением открытие, что ее дочь так сильно обошла ее в искусстве общения.

— Кто же из твоих друзей хотел бы, чтобы ты пожертвовала ради него своим будущим?

Недавно подружки Джии начали ходить на свидания. Когда дочь попыталась обсудить эту тему с Марин, та немедленно сказала «нет». Свидания отнимают время, необходимое для занятий. И хотя Джия продолжала упрашивать ее, Марин отказалась изменить свое решение. Сама Марин никогда не ходила на свидания, будучи подростком. Индийские обычаи требовали, чтобы девушка до свадьбы была чиста на сто процентов. Даже одно свидание могло запятнать ее репутацию и сделать ее негодной для брака. Но Марин говорила «нет», исходя вовсе не из этих соображений. Она просто не желала, чтобы кто-то другой смог влиять на жизнь и взгляды Джии.