— Есть несколько новых синяков, — говорит врач. — Я прочла записи Деборы и согласна с ее оценкой старых ушибов. На ребрах у Джии есть трещины. Ей повезло, что ребра не сломаны.

— Есть ли внутренние повреждения? — голос Марин спокоен, хотя сама она спокойной не выглядит.

— Мне надо проделать еще несколько тестов, но, судя по первоначальному осмотру, вряд ли.

Я в полном шоке. Встретившись взглядом с племянницей, я вижу в ее глазах такой знакомый мне страх.

— Раз мы все выяснили, можете забрать ее домой. Я немедленно отправлю свой отчет в полицию.

Марин кивает, благодарности тут неуместны. Врач проходит мимо нее, и мы остаемся вчетвером.

— Я — Дебора, — незнакомая женщина протягивает мне руку. — Между всеми вами поразительное семейное сходство.

— Соня. Я тетя Джии, — мне странно произносить это. Я так долго была никем никому, поэтому эти слова кажутся языку чужими. Я подхожу к Джии, не зная, что надо сделать. — Милая, что с тобой приключилось?

— Ничего особенного, — резко отвечает вместо нее Марин. — Ее избивает дружок.

Потрясенная, я опускаю взгляд. Я не в состоянии смотреть на Джию. Я смотрю в пол, желая подавить приступ тошноты. История не закончилась, как мы надеялись. С нашим поколением она не прекратилась. Наш отец не калечил ни тело, ни душу Джии, и все же сейчас она избита и сломлена, будто росла под одной крышей с нами. Прежде чем я могу выговорить хоть слово, прежде чем я могу придумать, что сказать, занавески раздвигаются и появляется запыхавшийся и взволнованный Радж.

— Расскажи мне сейчас же… — говорит он, подходя прямо к дочери.

Я отворачиваюсь, я не в силах быть свидетелем их несчастья. Сначала их голоса звучат громко, потом они переходят на шепот. В голосе Раджа слышатся слезы, чего никогда не дождешься от Марин. Мне хочется уйти как можно дальше отсюда, но ноги отказывают. Джия просила меня прийти. Я не могу убежать. Не сегодня.

Раньше я никогда не бывала в отделении травматологии. Здесь я не нужна, потому что здесь пациенты не остаются надолго. В этом крыле врачи и медсестры лечат жертв насилия, вооруженного нападения — тех, кому медицинская помощь требуется срочно, хотя шрамы могут остаться на всю жизнь. Здесь, в безопасности больничных стен, жертвам ничто не угрожает.

— Как она? — мягко спрашивает возникший прямо передо мной Дэвид.

Его забота трогает меня. Я не видела, как он подошел.

— Она избита, в синяках, на ребрах трещины, — шепчу я, уставившись взглядом в пространство.

— Черт побери! — он проводит рукой по волосам. — Виновника поймали?

— Это ее бойфренд, — при раскрытии этой новой семейной тайны меня охватывает стыд. Еще один скелет в нашем шкафу. — Это все, что я знаю.

Ноги подгибаются, но я прислоняюсь к стене и не даю себе упасть. Сколько бы мы ни старались, нам, похоже, никогда не удастся смыть грязь, которой отец замарал наши жизни.

— Соня! — Дэвид не касается меня. Он только подходит настолько близко, насколько я позволяю ему взглядом. — Что я могу сделать для вас? Хоть что-нибудь… Вы только скажите.

Я хочу попросить его оставить попытки спасти того, кто начал этот кошмар. Того, кто оставил за собой следы наших сломанных крыльев. Хочу попросить дать моему отцу умереть, чтобы мы могли жить. Вместо этого я отрицательно качаю головой, задергиваю занавески и вновь возвращаюсь в ад, на который мы обречены.

* * *

Я еду вслед за ними к их дому — Джия решила поехать с отцом. Марин ничего не сказала Раджу, когда он помог дочери сесть на пассажирское место и пристегнул ремнем безопасности, как маленькую. Сняв пиджак, он накинул его на плечи Джии, хотя в машине тепло от лучей полуденного солнца.

До их дома, который находится на холмах Лос-Альтос, всего несколько минут езды. Марин первой въезжает в гараж, затем Радж. Я оставляю свою машину на подъездной дорожке и жду у дверей дома, пока меня впустят.

— Ты хочешь есть? — спрашивает Радж Джию, пока мы все стоим в прихожей, окружив ее, словно в запоздалом стремлении уберечь.

— Нет, — Джия опускает голову, не желая встречаться с ним глазами. — Я хочу спать, — она явно привычным жестом дотрагивается до шеи. Когда ее пальцы касаются кожи, она с отчаянием поднимает взгляд: — Мой кулончик! Его нет.

— Что такое? — В сравнении с дочерью Марин кажется невозмутимой. — Ты обронила его?

— Меня заставили его снять в рентгеновском кабинете. Наверное, я забыла его там, — и она просит, обращаясь к Раджу: — Мне нужен мой кулончик. Папочка, пожалуйста!

— Утром я позвоню в больницу. Может быть, он найдется, — Марин меняет тему разговора, ее мысли явно бродят где-то далеко: — Джия, нам надо поговорить о том, что сегодня произошло.

— Мне подарил его дада, — выпаливает Джия, не обращая внимания на повелительный тон Марин. — Мне никак нельзя потерять его!

— Если бы мы не попали в эту ситуацию, ты никогда его не потеряла бы, — холодно замечает мать.

— Марин, — резко осаживает жену Радж, но предупреждение в его голосе не способно унять ее. — Не сейчас.

— А что, подвернется более удобный момент? — спрашивает Марин, по-видимому, забыв о моем присутствии. Ее гнев можно понять. Моя сестра так долго и упорно строила идеальную жизнь. А теперь будущее, которое она связывала исключительно с Джией, лежит в руинах.

— Я поеду и разыщу его, — говорю я, нарушив молчание. — Твой кулон, я имею в виду, — объясняю я, когда Марин смущенно смотрит на меня, свидетеля их семейного раскола. — Я могу вернуться туда сейчас и найти его, — взглядом я пытаюсь передать племяннице, которую едва знаю, любовь и тепло. — Съездить?

Джия кивает:

— Спасибо. Дедушка подарил мне его на тринадцатилетие. Он сказал, что кулон принесет мне удачу, — ее слова напоминают, что она еще ребенок. — Он мой любимый, правда!

Я ничего не могу поделать с собой. Я смотрю на Марин, пытаясь соединить образ человека, о котором говорит Джия, с тем, которого знаю я. Но Марин избегает моего взгляда, она знает об этой двойственности и не может найти ей объяснения.

— Я позвоню!

* * *

Кулон лежит там, где Джия оставила его. В моей руке он кажется легким: золотая цепочка с подвеской в виде летящей птички. Я засовываю его в кармашек бумажника и отправляю Марин сообщение, что нашла пропажу и отдам ее им завтра.

Я брожу по коридорам больницы, так быстро ставшим родными. Коридоры опустели, больничного персонала ночью намного меньше, чем днем. Когда мне надоедает мерить шагами один этаж, я перебираюсь на другой и брожу там, пока не начинают ныть ноги. Наконец я оказываюсь там, куда направлялась на самом деле: в коридоре, где находится кабинет Дэвида. Все двери закрыты — заперты на ночь. Я знаю, что глупо разыскивать его, браню себя за слабость. Я поворачиваюсь, чтобы уйти, и в это мгновение дверь его кабинета открывается.

Дэвид явно изумлен.

— Соня? Что вы делаете здесь?

«Я надеялась увидеть тебя», — шепчет голос в моей голове. Но другой голос, более громкий, тот, который управляет всеми моими действиями, не разрешает мне произнести эти слова вслух.

— Джия забыла свое ожерелье в кабинете радиологии, — бормочу я. — Вот я и вернулась за ним, — я вытаскиваю кулон из бумажника, чтобы доказать, что не искала Дэвида, что я — впервые в жизни — в шторм не искала маяка. — Я собираюсь ехать домой.

Дэвид знает, что кабинет радиологии находится на третьем этаже и что он закрылся час назад, но не упоминает об этом. Он говорит:

— Пойдем со мной.

— Куда?

Он жестом увлекает меня за собой и, подойдя к лифту, прикладывает свой бейдж к датчику. Он нажимает кнопку самого верхнего этажа — «крыши». В кабине мы стоим в нескольких шагах друг от друга и молча смотрим, как вспыхивают номера этажей, пока двери лифта не открываются. Он выходит первым и протягивает мне руку. Я смотрю на его руку, потом — ему в лицо. Он терпеливо ждет моего решения. Я думаю о Джии, о боли, которую она испытывает, и меня охватывает ощущение беспомощности. Я вкладываю свою руку в его и переступаю порог лифта.