Утром оказалось довольно-таки затруднительно разогнуться и разогнаться после стылой ночи, несмотря на трогательное ночное взаимосогревание. Поэтому очередная порция возни с жаровней и сковородкой оказалась поистине бодрящей, пусть даже с дальнейшей необходимостью оттирать посудину в ледяной воде. А еще более живительным стал нагоняй от Тнирг, увидевшей, каким именно мхом я собрался отскребать жирный нагар.
-- Ты что, хочешь после обеда целый день желтых шуршанчиков ловить? – возопила она. -- Это же отрава пуще грибов!!!
Ненависть гномов к веществам, изменяющим сознание, я усвоил с первого раза. Пришлось менять мох на другой, куда менее прочный, расползающийся в пальцах, и тщательно отмывать руки в нижнем резервуаре источника. Действительно, в предстоящем сегодня разговоре лучше иметь голову ничем не замутненной. Кем бы ни был этот самый великий шаман, практикующим магом или выдающимся интриганом, но я поневоле робел перед ним, невзирая на все недоверие к ценности его услуг.
Идти до назначенного места встречи оказалось не слишком долго, причем за время пути признаки обитаемости пещер стали встречаться заметно чаще. Пару раз едва удалось разминуться с патрулями Гебирсвахе в поспешно пересекаемых гостоннелях, а один раз пришлось пережидать в отнорке встречный караван из чертовой дюжины тяжело нагруженных гномов. Очевидно, ушлый шаман постарался максимально сократить себе путь за наш счет, что уже вызывало немалое уважение к его дипломатическим способностям. Да и то, что дожидаться его на месте опять же пришлось нам, а не наоборот, тоже явно было уступкой местному авторитету.
Когда в конце просторной штольни появилась мохнатая фигура странных очертаний, я чуть не схватился за тесак. Помимо объемистой меховой накидки с прорезными медными подвесками, полное шаманское облачение включало в себя еще и наспинный щиток наподобие черепашьего с шестью рунными посохами, веером укрепленными под ним. На концах пары самых длинных красовались птичьи черепа, остальные были украшены пучками разноцветных перьев и круглыми пуховками, как и топорщившийся во все стороны головной убор. В общем и целом шаман запросто сошел бы за купеческое Приснодрево в мишуре и игрушках, приготовленное к праздничному сожжению. Хорошо хоть открытого огня вблизи нет, а освещение обеспечивают вездесущие лишайники.
Подгорная принцесса, не чинясь званием, встала и пошла встречать дорогого гостя, так что пришлось спешно к ней присоединяться. Так и сошлись высокие договаривающиеся стороны посреди штольни тремя черными силуэтами на фоне неровного желтоватого сияния, едва дающего возможность рассмотреть друг друга.
Вблизи великий шаман Ближней стороны гор не выглядел особо впечатляющим. Скорее наоборот -- оказался плюгавеньким дедком под всеми своими перьями, мехами и бисером. И на физиономию пройдошный выше всякой возможности, никакими племенными татуировками на скулах не скрыть. Однако держать себя сообразно званию умел, этого не отнимешь -- со мной обошелся этаким сдержанным кивком, а кронфройляйн, почитай, отвесил полный поклон. Только та одним махом поломала все приличия и с радостным визгом повисла у Сантуцци на шее.
Это нападение, увесистое, несмотря на невеликий рост Тнирг, старик пережил без дурных последствий, даже разулыбался, отчего жуткие узоры на его физиономии поломались самым непредсказуемым образом, а от глаз побежали морщинки.
-- Ну-ну, рагацца кара, -- рукой, свободной от погасшей трубки, цизальтинец похлопал по спине расчувствовавшуюся гномскую девчонку.
-- Я знала, знала, что вы все правильно просчитаете!!! -- глуховато, но оттого не менее радостно пробубнила подгорная принцесса, уткнувшись в мех на груди шамана.
-- Чтобы старый альтийский лис разучился считать, надо что-то посильнее, чем неизбежная перемена на троне, -- на редкость философски отозвался старик, пряча трубку в бесчисленные складки меха.
Очередная претендентка на этот самый трон наконец-то выпустила из объятий местного делателя королей. Тот проследовал за ней к нашему лагерю, основательно уселся на предложенный валун, который кронфройляйн неизвестно по какому признаку сочла самым удобным, и принялся раскуривать трубку. Украшенная бисером и перьями, как все его снаряжение, она требовала немалого внимания и вдумчивого отношения к процессу. К нему присоединилась и Тнирг, приспособив к деревянной рукояти бергбейля медную чашечку и фарфоровый мундштук из его бесконечной комплектации.
Я, как единственный некурящий, был приставлен к кипячению воды для чая, жизненно необходимого в столь серьезной ситуации. Ради такого случая в неиссякаемых запасах кронфройляйн сыскался маленький заварник из черного чугуна, а крепко скрученный клубок зеленых чайных листьев пожертвовал гость. Он же и произвел весь ритуал, чуть остудив бурлящий кипяток в холодном песке поодаль от жаровни и лишь после этого направив через край котелка длинную парящую струю точно в двухдюймовую горловинку чайника. По окончанию процедуры тот был поставлен на плоский камень поближе к огню, чтобы не остывать, пока высокие стороны выбивают трубки.
Пиалы из тонкого фарфора в разноцветной трещиноватой глазури у знатоков церемонии тоже оказались свои, причем в силу торжественности момента пить в очередь с подгорной принцессой мне было невместно. Пришлось подставить под изогнутый носик чугунного заварника жестяную крышку-стаканчик от добытой мародерством фляги, обернув ее краем пончо, чтобы не обжечься.
Из-за привычки к армейскому горлодеру из криво заваренной метлы мне было не под силу оценить тонкости напитка, но все-таки удалось понять, что чай какой-то необычный. По мере остывания вкус его менялся трижды, а после во рту и в целом в голове наступили какие-то особенные свежесть и спокойствие. Даже видеть в полутьме, озаряемой лишь мерцанием фитиля жаровни, я стал лучше, или, во всяком случае, определенно иначе. Ранее незаметные мелочи проступили из теней, а искрящиеся бисером узоры на одеянии Сантуцци, казалось, обрели значение и легко читаемый смысл.
Пытаясь разобрать их поподробнее, я прищурился, скользя взглядом по фигуре старика, и оттого чуть не подпрыгнул, заметив несвойственное человеку движение. Неопрятный мохнатый клубок у него на плече шевельнулся и шелестяще пискнул. В свете чадного пламени рубиновыми бусинами сверкнули глаза.
Долю секунды я не мог поверить, но затем реальность взяла свое -- это оказался тополино! Здоровенный, с кулак, серый от копоти, да и вообще весь какой-то драный и клочковатый. Наверное, полуистлел от старости и не раз подновлялся свежим пухом. С малолетства великого шамана, почитай, минуло полсотни лет, так что на сей день этот магически оживленный зверек явно был древнейшим представителем своего недолговечного племени.
Дольше моей жизни продержать на свете живую волшебную игрушку, чуткую к невниманию, одной лишь силой привязанности, ни разу не обидев, ни позабыв ни на секунду… Великий шаман, однако!
Словно дождавшись этого моего беззвучного признания, подгорный делатель королей опрокинул пиалу, показывая, что в ней не осталось ни капли, досуха протер ее извлеченной из рукава неожиданно чистой тряпицей и перешел к делу. Его доклад являл собой практически повторение вчерашней политинформации в исполнении кронфройляйн, только с полной конкретикой – кто именно что намерен делать и во сколько станет переменить его позицию. Ну или наоборот, утвердить в ней, если изначально та выгодна для кандидатки на трон в ритуальном изгнании.
Так, чтобы совсем без затрат, в подгорной политике явно почиталось невозможным -- даже молчание и невмешательство имело свою таксу, не говоря уже о каких-нибудь активных действиях. Осознав это, я стал иначе относиться к рейду Тнирг в Зал Миллиона Бликов, заблаговременно обеспечившиму ее коронные амбиции соответствующим кредитом. Тем более, что самый первый, почти символический задаток в виде совсем маленького, но увесистого кисетика перекочевал к Сантуцци уже в процессе изложения обстановки.
Старик выказал удовольствие от приобретения только тем, что специальные термины в его плавно журчащей речи сделались еще заковыристее. Если традиционалистов по знакомству с исходным словом я еще уразумел, то модернистов не понял вообще. Это которые модничают, что ли? Но все оказалось куда проще -- столь затейливо на особо ученый шаманский манер он именовал уже разъясненных мне накануне «кротов» и «медведок». Остальные силы, стороны и действующие лица Подгорья удостоились не менее сложнопровернутого, как фарш в хисахском кебабе, наименования, но тут даже не стоило тратить время на расшифровку.
