– Ты бы поговорил с Пустодыхловым и Бронебойновым, – как-то туманно предложил шеф.

– О чем? Они же на античной философии специализируются. Это не моя тема.

– Тема у нас всех сейчас одна – интеграция в мировую науку, – властно закончил разговор шеф.

В институтском буфете Паша взял сосиски с отварными рожками и решительно подсел к жующим передовикам научного фронта. Он не любил сосиски. Но раз уж такой день, то он решил черпать страдания полной ложкой.

Пустодыхлов ел с аппетитом, а Бронебойнов ковырялся вилкой в тарелке. «Оказывается, они чем-то различаются», – отметил Паша.

Он не знал, с чего начать. Но коллеги начали сами. Видимо, у них было партийное задание от начальства развеять научный романтизм Паши. Пригнув головы, как заговорщики, они спросили:

– Третьим будешь?

Паша знал этот позывной по советским фильмам. Конченые алкаши, вместо того чтобы строить коммунизм, раскидывали траты на бутылку на троих. Ведь еще древние греки знали, что компания из трех человек самая гармоничная.

Паша очень удивился. Он не знал, что Пустодыхлов и Бронебойнов – тайные алкоголики. И потом, зачем им третий? За свои статьи они получают премии, на которые можно упиться в гордом одиночестве.

– Не понял, – честно сознался Паша.

И ему объяснили, что спрос рождает предложение. Если ученые формируют спрос на публикации в зарубежных журналах, то обязательно родится предложение таких услуг.

– Опять не понял, – продолжал тупить Паша.

Коллеги, не поднимая голов, перешли на шепот. Паше пришлось прислушиваться. В страшном напряжении слуха и мозгов он открывал для себя новый мир. Это был дивный и бесстыдный мир.

Оказывается, пока он сидел в библиотеке, возник бойкий бизнес по торговле статьями. Например, кто-то написал хорошую статью. И ее даже приняли в хороший журнал. И что? Минута славы? А ведь хочется получить кроме славы еще и деньги. Ну, положим, работает ученый в нищем институте и за статью ему заплатят рубль. Тогда автор шедевра за солидные деньги приписывает к своей фамилии нескольких соавторов. Кому-то эта статья нужна, чтобы не уволили по причине научного бесплодия, кому-то хочется потешить тщеславие… Причины у людей разные, а смысл один. Статьи продаются, как капуста в ларьке.

Паша обалдел. Почему-то ему захотелось выпить и закусить квашеной капустой. Очень захотелось. Но он еще не доел сосиски. И не дослушал коллег.

– Вот мы и прикинули. Мы сейчас себе статью покупаем, можем и тебя туда вписать. Через премию ты свои деньги по-любому вернешь, – пообещал Пустодыхлов.

– Еще и с наваром, – уточнил Бронебойнов.

Паша понял, что в этом месте он должен поблагодарить коллег за откровенность и щедрое предложение. Но не хотелось. Он молча жевал сосиску.

– Ну ты думай. Только быстро. Там сейчас статья по Бердяеву торгуется. Какой-то умник из Мухосранска написал, а у них контора нищая, ему за это только «спасибо» скажут, – сказал Пустодыхлов.

– Хорошо, что мы – авангардный институт. У нас на прорыв в мировую науку выделены серьезные финансы, – гордо пояснил Бронебойнов.

Паша мечтал о водке. Он страстно желал выпить. Образ квашеной капусты неотвязно преследовал его.

Он молча встал, отнес свою тарелку с недоеденными рожками на мойку и направился к выходу. Коллеги проводили его недоуменным взглядом. Вопрос «Третьим будешь?» оставался открытым.

В институтском коридоре Паше повстречался Вячеслав Всеволодович, подтянутый и устремленный в будущее. Он двигался в сторону буфета. Паша отвел глаза. Ему было неловко и неприятно смотреть на шефа. Старший научный сотрудник прошмыгнул, пригнув голову.

Паша вспомнил, как в детстве ездил в деревню к бабушке. Там один мальчик объелся незрелых слив и обкакался, не добежав до кустиков. Паша долго потом не мог встречаться с ним глазами. Маленького Пашу мучил философский вопрос: почему обкакался мальчик, а неловко Паше? Сейчас почему-то вспомнилось.

Паша, не дожидаясь конца рабочего дня, вышел из здания института. Постоял на крыльце, закрыв глаза и подставляя лицо ветру, и решительно двинулся прочь.

Коллеги подумали, что он пошел в библиотеку.

По дороге домой Паша зашел в магазин и купил водку. Квашеную капусту там не продавали, и он приобрел какие-то рыбные консервы.

Он пил сосредоточенно и мужественно, как будто провожал науку в последний путь. Так большевики хоронили товарищей в советских фильмах. Потом размяк, начал плакать, некрасиво растирая слезы и бормоча что-то про невинность науки, над которой надругались. Потом успокоился и пил уже без особого чувства, просто прижигая горло водочным огнем.

Он стремительно тупел. Но какая-то мысль пробивалась сквозь алкогольный туман. Стучала в висок, требовала, чтобы о ней вспомнили.

«Капуста!» – обрадовался Паша. Сейчас это казалось самым важным. Паша решил добыть квашеную капусту во что бы то ни стало.

Он плохо помнил, что было дальше. Всплывали только разрозненные фрагменты, бессмысленные и грубые, с провалами смыслов и множеством ненужных деталей. Как будто пленка порвалась, и кто-то склеил ее из того, что было. Киоск с бананами, подвешенными как украшения. Хамоватое женское лицо в рамочке ларечного окошка. Потом женщину грубо вытеснил вилок капусты. При чем здесь вилок? Дальше следовал позорный кадр, как Паша повис на руках мужчины нерусской наружности. И вот уже мужчина стоит рядом, а Паша сидит на лавочке.

– Рашид не пить. Рашид Аллаха помнить. Зачем русский так пить?

– Я не русский… Я философ…

– Философ тоже может быть русский.

– Коню понятно, – ответил Паша.

И начал смеяться.

– Коню понятно, – повторял он и смеялся все громче и ожесточеннее. – Коню понятно!

Он смеялся и вытирал пьяные слезы, которые смешивались с обычными, человеческими. Но кто их разберет. На слезах не написано.

Потом кадры обрываются. Наступает забытье.

У Вячеслава Всеволодовича было долгое имя, из многих букв. Поэтому сослуживцы называли его просто ВВ и расшифровывали как Великий Водила. Что-то вроде Великого Кормчего, только труба пониже и дым пожиже.

Он знал об этом, но не придавал значения. Он вообще не придавал значения людям, занимающим какие-то позиции под его руководством. Главное – это штатное расписание, а не его наполнение. Вячеслав Всеволодович представлял себе институт как набор ящичков, которые должны составлять гармоничную конструкцию, быть удобными для пользования. Всегда под рукой, выдвигаются без скрипа и задвигаются без проблем. А уж какими людьми наполнить эти ячейки – вопрос второй. Нет, даже не второй. Последний.

Нельзя упрекнуть Вячеслава Всеволодовича в том, что он не любил коллег. Он был к ним равнодушен. Они существовали в его картине мира только как наполнение штатного расписания и исчезали с его радаров после окончания рабочего дня.

Вячеслав Всеволодович давно понял, что любого можно заменить. Была бы должность, а человек найдется. С этим убеждением руководить людьми легко и приятно. Но в одно прекрасное утро его пронзила мысль: так ведь и его могут заменить. И тогда он стал зубами держаться за табличку на двери своего кабинета.

Однако сжатые челюсти ныли и просили передышки. Для этого существовал дом. По сути, это был еще один функциональный ящик, который в его картине мира предназначался для того, чтобы нырнуть туда и расслабиться. Дать покой челюстям.

Это нормально. Балерина приходит домой и вытягивает ноги в блаженном покое. Грузчик приваливается спиной к дивану. А Вячеслав Всеволодович дома ослаблял хватку, превращаясь из Великого Водилы в простого Славу.

Жена, Наталья, понимала отведенную ей роль. Она должна была обеспечить условия для полноценного отдыха идущего в гору мужа.

Много лет назад, когда молодой Слава только начал пробовать на зуб разные руководящие должности, случился неприятный эпизод. Наташа заболталась с подружкой по телефону и не приготовила ужин. Слава пришел и неприятно удивился: