Почему-то Наташа подумала, что если она сядет на комод сверху, то Эрик все равно легко поднимет его. Наверное, это страшно, подняться в воздух верхом на комоде. Чтобы не упасть, придется обхватить Эрика рукой за шею.

В этот момент Эрик почесал шею и посмотрел на Наташу.

– Нет нигде, – радостно сообщил он. – Крыса – умнее человека!

Но тут Игнат закричал:

– Нашел!

Наташа мельком взглянула на Эрика, и ей показалось, что он расстроился. Он явно ставил на крысу.

Буся спряталась в носке, который лежал под пианино. Ее торжественно вернули в клетку и пошли обмывать находку на кухню.

К чаю был тортик. Его срочно нужно было съесть, потому что у него вышел срок годности. В этом честно призналась Светка, предложив по желанию взять самоотвод. Таковых не нашлось. Просроченный тортик не испортил аппетит, а, наоборот, разбудил его. Пришлось Светке варить спагетти, а Игнату – тереть сыр. Когда покончили со спагетти, вспомнили, что в холодильнике есть суп. Его тоже приговорили. В завершение открыли банку маринованных патиссонов. Этот гастрономический бардак легко лег на желудок и взвинтил настроение на высоту дружеской пирушки. На смену патиссонам пришла гитара, и оказалось, что Эрик неплохо поет. По ходу дела выяснилось, что он не швед, а немец, партнер Игната из Восточной Германии. Как истинный ариец, он спел «Подмосковные вечера».

Когда Наташа посмотрела на часы, то поняла, что опаздывает к ужину. Слава это не одобряет. Он может ввести санкции.

– Я побегу, мне пора.

Наташа с сожалением встала из-за стола. Ей показалось, что в глазах Эрика промелькнуло разочарование. Но мало ли что может показаться в таком возбужденном состоянии.

Как выяснилось, состояние тут ни при чем. На следующий день Светка позвонила и сказала:

– Меня Эрик изнасиловал… Не выпускай Бусю, тебе говорю!

– Что? Что случилось? – обмерла Наташа.

– Да опять дети Бусю выпускают. Вот засранцы!

– Нет, ты про другое говорила. Эрик тебя изнасиловал? – Наташа громко сглотнула.

– Да! – радостно подтвердила Светка. – Прямо изнасиловал меня, чтобы я ему твой телефон дала.

Наташа почувствовала, как с души спадает груз. И с изумлением поняла, что имя этому грузу – ревность. Она бы не хотела, чтобы Эрик изнасиловал ее подругу.

– И ты дала?

– А ты бы ему не дала?

И подруги захохотали, одинаково поняв двусмысленность фразы.

С того дня Наташа стала ждать звонка.

Слава приходил с работы и рассказывал, на какую высоту он поднял институт. А Наташа вспоминала, как Эрик приподнял комод. Для Наташи комод был конкретный, а институт абстрактный. В какой-то момент она поняла, что и Слава для нее абстрактный мужчина. Он выполняет в ее жизни определенные функции. С ними он справляется. А вне этих функций, просто как человек, он ей неинтересен.

Эрик позвонил через неделю.

– Привет!

Он не сказал «это Эрик». Наташе это понравилось. В его краткости сквозила уверенность, что только он может позвонить Наташе. Кто же еще?

– Привет, – ответила она.

– Мне трудно тебя не видеть.

И опять это было точное попадание. Он пропустил все ненужные слова, обнажая суть, до которой можно не добраться, если идти к ней издалека. Он говорил так, будто всю эту неделю они были вместе. Но в каком-то смысле так оно и было. Не обязательно же звонить человеку, если можешь просто думать о нем.

– Я хочу встретиться.

Наташа кивнула. Она забыла, что кивок нельзя услышать.

Но он услышал.

Услышал не только кивок, но и ее тоску по чему-то большему, чем мир, организованный по проекту Славы.

Так началась ее новая жизнь. У ящичка под названием «образцовый дом» появилось двойное дно.

Как разбирался со своей семьей Эрик, Наташа не знала. Да и знать не хотела. Он пару раз сбрасывал настойчивые звонки, но она не сомневалась, что он перезванивает, когда остается один. Такие мужчины не могут взять женщину, посадить на комод, поднять до небес, назвать женой, а потом уронить за ненадобностью. Если уж взялся, то понесет до конца, до могилы. Такие не разводятся из-за каких-то новых знакомых, встретившихся в командировке. Эрик был надежен, как скала.

Но и в скалах случаются трещины, а в них ветер жизни заносит семена новых чувств. И вот уже на скале растут цветы. Но какими бы прекрасными ни были эти цветы, они не могут сдвинуть скалу с места.

Наташа это понимала. Однако отсутствие перспектив не пугало ее. Ей не нужна была новая семья. Семья вообще не может быть старой или новой. Это же не платье. Она просто должна быть. И у Наташи семья есть. Правда, там душно, как в комнате с запечатанными окнами. Но ведь это не повод взрывать комнату.

Эрик мотался между Германией и Россией сообразно графику партнерского сотрудничества. Этот же график определял дыхание Наташи. Она то сидела в душной комнате, то выбиралась на простор и, зажмурившись от счастья, ловила струи свежего воздуха.

Слава ничего не замечал. Он занимался институтом и держался зубами за свою табличку на дверях. А Наташа замечала. Замечала то, что раньше как-то ускользало от нее. Ей вдруг открылось, что Слава неумный и неталантливый. Нет, нельзя назвать его глупым. Но глупый и неумный – это очень разные вещи.

Наташе стал сниться один и тот же сон, будто она сидит на комоде, а рядом проплывают облака. Комод летит над домами и лесами, то набирая высоту, то почти касаясь вершин деревьев. На комоде места хватает только для Наташи. Но ей кажется, что она не одна. Что кто-то стоит на земле, смотрит на нее и своим дыханием рождает воздушные потоки, на которых парит комод. От этих снов у Наташи появилась странная привычка – стоять у окна и высматривать комод между облаками.

Раз в неделю курьер приносил букеты, и раз в неделю Наташа относила их Светке. Та привыкла и театрально привередничала: «И когда уже он на орхидеи сподобится? Все розы и розы… Слушай, а может, он жмот?» Подруги давно превратили незадачливого ухажера в повод для шуток. Повод для серьезного разговора – Эрик – не подлежал обсуждению. Светка обо всем догадывалась, но молчала.

Молчал и Эрик. Он любил молча. Точнее, он говорил, лаская слух приятным акцентом, но не о главном. А это все равно что молчать. И Наташе это нравилось, потому что главные слова быстро переходят в обещания, а обещания – в повод для разочарований. Не клянись, и не станешь клятвопреступником. Ну что мог пообещать Эрик, если у него в Германии осталась своя фрау? С ней он говорит без акцента и имеет общую недвижимость. Про детей Наташа не спрашивала. Это было бы ненужное и слишком болезненное знание. Достаточно фрау и их общего дома.

Так прошло три месяца. Наташе все чаще стала приходила мысль о разводе. Дело было даже не в Эрике, а в Славе. Можно служить божеству. Даже приятно класть свою жизнь к ногам человека, который кажется самым-самым. Но что делать, если уже не кажется? Если помимо воли пришло прозрение? Говорят, не сотвори себе кумира. Это в высоком, философском смысле. У жизни своя правда. Кто-то может прожить без кумира, а кто-то нет. Наташа была из той породы женщин, для которых нет ничего слаще, чем служить человеку, достойному восторга души. Отношение к Славе прочно покинуло отметку «восторг» и застряло в развилке от раздражения до равнодушия. Тогда ради чего? Дочь?

Наташа видела, что дочь выросла и неумолимо отдаляется. В ней просыпается желание свить собственное гнездо. Пока непонятно, с кем и когда, но уже вовсю звенит первый звоночек – критическое отношение к родительскому дому, к отчему гнезду. И если его треплет ветер, то можно, конечно, посочувствовать, но как бы издалека. Есть ролевые персонажи – папа и мама. Порознь они будут или вместе, не принципиально. Во взгляде дочери проступало не просто равнодушие, а наивная самоуверенность, что ей удастся свить гнездо, которому никакой ветер не страшен. Молодость жестко судит ошибки других. И только зрелость и накопленные неудачи остужают веру в собственное всемогущество.

В начале истории с Эриком Наташе казалось, что она сможет удержать ситуацию под контролем. От других женщин она слышала, что влюбленности случаются. И проходят. Пройдет и у нее. Рушить и взрывать – это не ее почерк. Но Эрик не рассасывался. Наоборот, отношения с ним становились все сильнее, глубже. Они утягивали ее в какую-то воронку с непредсказуемым финалом. Наташа поняла, что ее жизнь не просто превратилась в ящичек с двойным дном, но, что самое страшное, если его выдвинуть, он зияет оскорбительной пустотой. Все уместилось в потаенном отсеке. Тогда зачем эта ложная конструкция?