«Верю».

13.03. Понедельник. Настя

Антон избавился от хандры еще днем воскресенья. Даже в самые сложные периоды его с натяжкой можно было бы назвать меланхоликом — да и к чему отчаиваться и заниматься саморефлексией, когда можно действовать? Воевать? Двигать к себе чертову гору, даже если ради этого придется шевелить собственными ногами?

То-то зашептались расположившиеся в гостиной за чаем Тоня с Катей, когда Антон появился на пороге с охапкой цветов, за которыми едва можно было различить его самого. Обсуждали, как показалось, не главного бедокура прошедшей недели, что не могло не повлиять на его настрой исключительно положительным образом. Поэтому, ослепительно улыбнувшись, Горячев заспешил наверх. Антона сегодня никто не ждал так рано — если в понедельник после праздничных выходных вообще законно было требовать от кого-то работы, — но он в самоволку приехал с одной-единственной целью: показать, что все-таки усвоил кое-какие уроки хороших манер. Путь, как и прежде, лежал к Богдановой. В ее-то дверь Горячев и постучал — без ответа. Дернул… Однако упрямый замок отозвался лишь неприветливым треском засова.

«Может, совещание? Или задерживается сегодня? Или на какой-нибудь встрече?»

Даже если Богдановой сегодня не было на рабочем месте, уехать с цветами Антон не мог. Зато мог в любом случае передать их по адресу через Льва. Встреча с директором после пятничного апокалипсиса не входила в список потенциально приятных переживаний, но Горячев решил, что сегодня все препятствия будет преодолевать исключительно мужественно. Да и минутных раздумий хватило, чтобы прийти к выводу: если после всех косяков явиться к старшему брату с цветами для его сестры — это вернет хотя бы одно из сотни потерянных очков в карму.

Впрочем, от излишней поспешности Антона уберегло то, что за дверью Льва сегодня оказалось на удивление шумно. Такая ситуация ранее возникала лишь единожды — и спор из-за Романа, какие-то заговоры всплывали горьким осадком, стоило один раз встряхнуть колбу с воспоминаниями… Теперь, правда, плотно закрытая створка в надежно звукоизолированном кабинете мешала расслышать не только слова, но и количество голосов, и характер интонаций. Готовиться следовало к чему угодно.

После короткого стука внутрь просунулась голова Горячева.

— Можно?

Но Антона никто не расслышал просто потому, что посреди просторного кабинета важно выхаживала Елена и отрицательно эмоционально высказывалась — почти кричала — на животрепещущую тему сегодняшнего дня.

— То есть, Лев…! Лев Денисович, вы собираетесь окончательно превратить нашу фирму в богадельню?! Она не следует дресс-коду и не будет ему следовать, она грубиянка, с ней вообще невозможно работать! Я против! Мне же придется это делать. Нет, все, против и точка. Сначала этот вот, — Богданова обернулась, наткнулась взглядом на охапку цветов, затем узнала в ней Горячева и, указав на него пальцем, чуть не взорвалась от негодования и вернулась к разговору с круглыми от шока глазами, — этот вот! А теперь еще она, — Елена осела на стул, заботливо отодвинутый Львом. — Нет, я поседею с вами. Это кошмар. Я уже не знаю, чего ожидать каждую минуту своей работы, я просто не знаю. Эти люди непредсказуемы, отвратительно…

— Талантливы, — улыбался Лев. — Отвратительно талантливы. Что Настя, я уверен, нам еще не раз докажет: ходить в таком виде имеет право за свою светлую голову. Что Антон, наш, — Богданов окинув взглядом Горячева и одним жестом пригласил войти, — галантный молодой сотрудник. Елена, ты прекрасно с ними справляешься. Лучше, чем смог бы кто-либо другой.

Антон удивленно выгнул брови и очень тихо прошел вперед. Букет он держал перед собой как щит. Впрочем, буквально пары шагов ему хватило, чтобы понять: это не простой спор начальства из-за нерадивых подчиненных. Возле стены, которая не просматривалась со входа, на краю тумбы (явно в пику стоящему рядом креслу) восседала… Что ж, Горячев растерялся настолько, что даже не смог сходу определить ее возраст. Поэтому это просто была «она». Настя.

Непомерно высокая (да еще в ботинках на толстой тракторной подошве), плечистая, бледная и с рябоватым от светлых веснушек безвозрастным лицом девица, обернувшись на Горячева, хитро усмехнулась ему, пережевывая хихиканье вместе с жвачкой. Явно мужская черная рубашка с листьями каннабиса выглядела насмешкой над официальным стилем как единственный элемент, хоть сколько-то к нему приближенный. Все остальное — безразмерная нарочито драная мантия, брюки-карго камуфляжной расцветки, пирсинг в носу, губе и правой брови — вышло родом из антиутопического подполья. Вишенкой на торте оказались черные как смоль волосы, заплетенные в дреды длиной до середины бедра, которые там и болтались, никуда не убранные, рядом с мотком свисающих из кармана проводов.

Насладившись очередным слишком долгим и слишком шокированным взглядом, Настя звучно, будто кто-то плеткой щелкнул, перебросила дреды на другую сторону и вернулась к прерванному Горячевым разговору.

— Не дрейфь, Елена, — закивала она, вторя Льву хрипловатым звонким голосом. Что-то странное было с акцентом — Антону показалось, что русский, возможно, не был первым ее языком. — Мне нужно только две комнаты: кабинет вашего болезного и серверная. Хочешь — могу вообще не вылезать. У вас что, прошлый сисадмин был особо коммуникабельный? Ну ниче, если выйду до дамской комнаты — пару раз за день скажешь, что это у ваших сотрудниц глюки от переработки… Пущай отдохнут…

Хохотнула.

— Ты еще контракт не подписал, а она ко мне уже на «ты»! — отпружинила от стула Елена, поднялась, и вновь помещение наполнил беспокойный стук шпильки о паркет. — Не две, тебе надо будет обслуживать техническую составляющую во всей резиденции, — Елена обвела рукой вымышленную окружность. — А что ты думаешь, сидеть будешь себе и носа не кажешь? Нет, это так не работает. Еще и первое время я над тобой стоять буду без конца, — Богданова сверкнула взглядом, скрестила руки на груди и чуть наклонилась вперед, словно этот вот аргумент точно должен был испугать.

— Уже подписал… — тихо пропел Лев.

— Что?

— Ничего, Елена! Да ладно тебе, ты и от Горячева не была в восторге, а теперь вон как… дружите. Что, плохо, что ли? — Богданов указал на до сих пор не реализовавшего свой план Антона и еще раз жестом попросил сбить Елену с рельсов конфликтности и раздражения, быстро смекнув, что цветы в этой комнате собираются преподнести явно не ему. Горячев, будучи исполнительным сотрудником, приступил, как только оправился от шока.

— Елена! Денисовна… — растерявшись в никак не жданной суматохе, он не сразу смог решить, допустимы ли устоявшиеся между ними фамильярности в этой ситуации. — Елена, в общем… Я хотел поздравить тебя с Восьмым марта. Уже прошедшим. В смысле поздравлял уже, конечно, но без цветов, а это как-то неправильно. Вот…

Волшебным образом один большой букет в руках Антона разложился на два: причем один состоял из белых роз и красных лилий, а второй — наоборот. Богдановой он вручил тот, в котором были белые розы. Настя умиленно вздохнула со своего места. Елена умолкла, только хлопала глазами и шокированно обнимала букет руками в черных перчатках.

— А этот… — продолжил было Антон и запнулся, переведя взгляд на Настю. Если даже при Льве он еще представлял себе процесс передачи даров, то появление постороннего человека смущало и без того редкие романтические порывы настолько, что все заранее подготовленные фразы и жесты рассыпались в песок. Становилось слишком неловко. А думать Горячев начинал долго…

— Мне? — внезапно подала голос дредастая с проводами. Она смотрела на Антона с искренним смехом в глазах и выражением, полным готовности помочь. Тот, конечно, сразу вышел из ступора, нахмурился и рявкнул:

— Нет, — после чего повернулся к Богдановой и второй букет тоже отдал ей. — Этот передай, ну… ей, — добавил Антон уже вполголоса и ладонью показал приблизительное направление правого крыла на первом этаже дома. Елена приняла букет, поймала Горячева за рукав, притянула к себе и смачно поцеловала в щеку.