Вовин слушал и присвистывал на самых пикантных моментах, виновато опуская глаза и почесывая белобрысый затылок.

— Горячев, ты влюбился — это факт. Но то, во что ты влюбился… Не знаю. Ты вообще не знаешь, что там. Она может тебе элементарно физически не подойти! И что ты делать будешь? Требуй от нее! Раз она тебя все еще не кинула, хотя тебе уже крышу сносит, значит, сама тоже зацепилась. Значит, и сама что-то чувствует. И, может… — Вовин хотел что-то сказать, но, посмотрев на Горячева самым критичным взглядом, на который вообще был способен, только махнул рукой. — Ай, ну тебя. Уволиться надо было, когда я тебя просил! Переживаю за тебя, дурака, это ж трандец… Слушай, а эта твоя Богданова зачем перчатки носит? Она их за вечер ни разу не сняла, даже когда бокалы держать приходилось.

— Не знаю зачем, — пожал плечами Антон. Приговоры Влада уже не вызывали чувство протеста — только усиливали тоску. — А кто знает, те не говорят. Да я сам об этом думал… Давно уже. Она даже кольцо обручальное под ними носит.

— Ну и ворот платья у нее был закрытый, хотя в клубе жарко, — задумался Влад. Завис на минуту в этом непростом состоянии, а потом как вскочил, как закричал: — А если случайно сорвать перчатку?! Ну типа шел-шел, ой, зацепился, ай, извините?

— Вовин, это тебе жарко, — уныло вздохнул Антон. — А она всегда укутывается. Может, что и мерзнет… А перчатку просто так не сорвешь, это же не тапочек. Они у нее обтягивающие, по руке сидят. Да и… — он уткнулся взглядом в этикетку бутылки. — У нас есть договор. Я не знаю, что у нее в голове. Она же может просто… Уйти тогда?

— Ну тогда, — Вовин осел обратно, — скажи ей о своих чувствах? Расскажи, каково тебе, она, может, не знает. Может, поймет? Может, она… ну, как любая девушка, боится таких, как ты? Красивых и падких на женское внимание, еще и молодых, раз она старше. Возможно, что таким странным образом не хочет портить тебе жизнь. Надеется, что тебе надоест и свалишь… Как думаешь?

— Наверное. Наверное, так и сделаю, — закивал Антон — и тут же поморщился от поднявшегося в голове гула. — Хотя после вчерашнего разговор будет, вероятно, трудный…

Антон видел, что ему приходили от хозяйки какие-то сообщения, но не решался читать их, пока не останется один. Да и когда остался — набраться смелости было трудно. Даже если его репутация в компании после вчерашнего могла сохраниться на уровне, уж до всезнающей невидимки наверняка дошел каждый Горячевский промах, каждый шаг. Особенно если в лучших традициях жанра Антон продолжал что-то писать ей в пьяной горячке. Но желание поговорить с хозяйкой было сильнее страха. Он открыл чат.

«Доброе утро, Антон, ты как? Я знаю, вчерашний вечер у тебя был сложным, — написала хозяйка в семь часов утра, и Горячеву оставалось только удивиться, как она осилила после праздника встать так рано. — Как себя чувствуешь? — Потом она затихла и написала лишь через два часа: — Но развлекался ты неплохо. Мне даже завидно».

«Привет… Чувствую себя уже лучше. Но завидовать, честно говоря, нечему. Не знаю, что ты видела, но мне в любом случае стыдно вообще за все, — безутешно ответил Горячев. Добавил только: — Ну, кроме того, что мне тебя не хватало…))»

«Я рада, что ты в порядке. Теперь мне спокойно», — бесцветно ответила она и вышла из сети.

«А мне тебя все еще не хватает».

Горячев упрямился. С хозяйкой он мирился уже во второй раз, но этот был совсем другим. Когда-то перед Антоном стоял выбор — остаться или уйти. А теперь и выбирать было нечего.

«И если бы не это, может, я не делал бы столько глупостей».

Хозяйка зашла в сеть и долгое время больше просто ничего не происходило. Антон уже потерял всякую надежду, когда прилетел ответ:

«Какая примитивная манипуляция. Я думаю, ты можешь лучше, учитывая, как ты вчера легко оставил одну женщину, облапал другую».

«Потому что они обе были похожи на тебя. В смысле… Подходили под то, что я знаю о тебе, — начал оправдываться Горячев. А что еще он мог делать? Он не чувствовал себя правым ни перед Еленой, ни перед Элей. И они обе были на него обижены теперь — он это знал. Как и хозяйка. — И они обе были с этой помадой, которую я подарил… Я просто хотел найти тебя».

«Антон… Ты не знаешь, что на меня похоже, ибо ты правда даже понятия не имеешь, кто я. И так должно оставаться, похоже. Вчера для меня это стало еще более явным… Мне хотелось бы, чтобы было иначе».

«Я знаю. Что похоже на тебя. Если ты, конечно, заведомо не врала мне и не переводила стрелки на своих подруг».

Антон стиснул зубы. Теперь обидно было ему. Может, он не имел права на это чувство, но чем еще он мог ответить, если буря поднялась в сердце от одного намека на то, что хозяйку можно не узнать никогда?

«Я не пытаюсь тебя заменить. И не хочу изменять тебе. Я все это время был только с тобой, ты понимаешь это? Разве не естественно хотеть быть с живой тобой, а не с миражом?»

«Естественно. Я тебе уже говорила, что ты меня просто не примешь. Это факт… Нет, я вру тебе только относительно своей личности. И сразу это оговорила. Антон, я все понимаю и тебя понимаю. Хочешь, давай разорвем все это? Так будет проще».

Горячев зарычал. Его душу разбивало от непонимания: как она вообще могла задавать этот вопрос? Как могла хотя бы допускать мысль, что он хочет соскочить? После того, какие до абсурдного сложные пути он выбирал — как себе представляет это «проще»?

«Нет. Ты вставишь мне в задницу свой ебучий вибратор, а потом я найду тебя, и тогда мы посмотрим, чего хочешь ты и чего хочу я», — набрал Антон в сердцах. Но в последний момент передумал отправлять — переборщил. Да только палец соскочил, и сообщение улетело в чат. Краснея от злости уже на себя самого, Антон удалил его в надежде, что хозяйка не успела прочитать все. А на месте угрозы появилось короткое и жесткое «нет».

Но она успела.

«Вибратор в задницу я тебе вставить действительно хочу, ибо ты в последнее время ведешь себя отвратительно, а лупить тебя уже поздно…) Хотя и лупить тоже можно. А можно и то, и другое?»

Антон вздохнул. Воистину неисповедимы пути женщин: они злятся ровно до момента, пока ты не заговоришь с ними о том, чего они желают. И хотя у его избранницы были весьма необычные интересы, следовала она мировому закону неукоснительно.

«Можешь делать со мной, что хочешь. Если это докажет тебе серьезность моих намерений…» — смиренно ответил он. Отказывать Горячев не видел никакого смысла: даже самые странные для него прежде эксперименты под рукой хозяйки превращались в истошное удовольствие. Может, во всем была виновата пресловутая влюбленность — судить об этом в любом случае было уже поздно.

«Какой послушный…) И что, прямо все от тебя можно так вот просто получить? — спросила хозяйка, но не дала Горячеву ответить. — Антон… А мне ведь тоже тебя не хватает. Я очень дорожу тем, что у нас есть, и прекрасно понимаю, насколько это странно складывается. Мне стыдно признаться себе в этом, как и в том, во что из-за меня превращается твоя жизнь. Я тебе даю все, что могу дать… Это правда. Ты мне веришь?»

Антон около минуты тупо смотрел в экран. Потом выключил. Но не потому, что не хотел отвечать. Он просто не знал, как еще прижаться, кроме как лбом к чуть теплому черному стеклу. Конечно, признание хозяйки никак не могло открыть того, кто она. Но ее чувства вступали в резонанс с чувствами Горячева. Звучали мелодичным перезвоном в больной похмельной голове… Как же он ненавидел окружающую тишину во время таких откровенных разговоров! На встречах было хотя бы что-то: тихое дыхание, щелчки пальцев. А тут — ничего. И это ничего Антон ненавидел настолько сильно, что пытался в шуме крови внутри головы разгадать далекий голос или какой-нибудь одушевленный звук, который сблизил бы его с ней. Подушечки пальцев гладили шероховатый чехол на смартфоне — так, как могли бы гладить лицо… У бессильной, неспособной дойти до адресата нежности был только один выход. Спустя несколько тихих минут она пролилась на экран в пять невесомых прикосновений.