— В смысле, в кружок лепки горшков? Ну это не самый страшный курс, — быстро протараторил длинный и щуплый парень и тут же дернулся в сторону, словно его могли бы за это хорошенько отодрать все трое собеседников. Он был самым младшим в их компании, но едва ли кто мог это подтвердить. Руслан отличался неприятной внешностью человека, который явно что-то употребляет и уже давно. Синева кругов под глазами, одежда, что всегда покрывает тело целиком, и вороватый взгляд — изюминки на торте образа настоящего наркомана. Такие слухи давно осели на его тонкие плечи. Может быть, именно поэтому Руслан Григоренко всегда так тянул их к подбородку — тяжело было? Или подбородок к ним.
— Как мне нравится это: его тащат то за жопу, то за уши, а он скулит! — послышался резкий визг-смех. На Серегу таращились две черные пуговки — глаза Виктора Самойлова. Тучный, рыхлый и отекший — таким был этот молодой человек. При этом чувствовал он себя вольготно как в обществе тощих и подтянутых приятелей, так и вообще по жизни: сидел он на скамье за троих, а живот, казалось, висел и давил ему на ноги. Даже сейчас на свитере, если присмотреться, красовалось свежее жирное пятно — трофей от третьего завтрака в столовой университета.
— В этом весь Серый, — вторил Вите последний — Олег Игонин, — махнув длинной челкой, в которой виделось то ли наследие почти вымершей эмо-культуры, то ли проклятие популярной азиатской моды. Олег был наиболее мирным и приятным из всех — а главное, оставался твердым хорошистом. Единственный серьезный его грех привел к тому, что к концу четвертого курса Игонина сторонились все девушки с потока — о нем ходила слава страшенного бабника, да такая, что каждая уважающая себя преподавательница считала нужным спрашивать с разгульного студента на каждом занятии — в знак женской солидарности.
— Если бы не родоки, я давно уже отсюда слинял бы. Еще на первом курсе, — Серый фыркнул и закатил глаза. — А вы вообще знаете, кто там ведет-то? Кого постигнет кара небесная в виде меня!
— Хэ зэ, — ляпнул Витя, разваливаясь на скамейке еще шире. Руслан тоже не выражал особой заинтересованности учебным процессом. И только Олег после недолгого раздумья встрепенулся:
— А! Я знаю. Все перваки с этого мужика тащатся, он преподавать-то стал не так давно — архитектуру, вроде. Такой огро-о-омный дядька с бородой, — Олег руками показал в воздухе примерные габариты, — ну ты его сразу узнаешь, если хоть раз в коридоре где увидишь. Типа очень добрый. Девочкам и дамочкам нравится.
— Добрый и поэтому нравится? — по Серегиному лицу поплыла еденькая усмешка. — Девочкам нравится крепкий болт, а не кроткий нрав. Как бы там они ни вертели носами, но все всегда сводится к одному… Ну ладно, че. Посмотрим, насколько крепкие нервы у этого мужика, а? — заржал Зайцев, разминая руки.
— Бля, Серый, он тебе тоже должен нравиться потому, что добрый, — скривился Витя, ухмыляясь и глядя на друга с таким знанием жизни, будто ведал абсолютно все плюсы и минусы как человеческих характеров, так и половых органов, а невежество Зайцева задевало его до глубины души. — Знаешь почему? Потому что с такими легче договориться! Но не, если тебе принципиально затрахать каждого препода — о’кей, вперед. Значит, раз не кроткий нрав, то ты тоже предпочитаешь крепкий болт, который будет тебя ебать за сорванные занятия и непосещаемость?
— Возможно. А тебе что, блять, завидно, а? А что завидно: что болт не крепкий, не тебя ебать будут или не ты — меня? — еще пуще разыгрался Зайцев, отскочив в сторону от Вити, чем страшно напугал Руслана. Последний предусмотрительно отодвинулся от беснующегося в собственной дури Сереги, который уже успел заскочить на соседнюю скамью прямо в обуви и шагать по ней туда-обратно.
— Э! Ориентиры попутал, что ли? — осклабился Витя. Он хотел было эффектно вскочить и погнаться за Серегой, но зад перевесил, и тучный парень замялся на скамейке дольше нужного. А потом, разочарованный своим провалом, только надул губы и натужно-злобно засопел. — Завидно, что халява у тебя такая. Впрочем, поскольку халява касается еще прошлой сессии, я могу быть спокоен. Молись лучше, чтобы спаситель твой оказался реальным пидорасом и клюнул на твою смазливую мордашку, тогда его крепкий болт тебя спасет.
— Да не, он точно не пидор, — сконфузился Олег. — Хотя, конечно, если бы был — это было бы дохуя иронично. Глиномес в квадрате!
— А-а-а-а, да, да! — снова радостно завизжал Самойлов. — И Сереженька наш тоже будет! Слышь, Сергей? Не забудь вовремя смазывать ручки, чтобы у тебя там лучше скользило где надо, и кожа не сохла.
— На хуй сходи, на глиномесий-то, ага, — заулыбался Серый, разворачиваясь к Виктору спиной и чуть приспуская штаны. Он оголил поясницу и весьма экстравагантно задвигал бедрами из стороны в сторону. — Нравится, а? А то! Я настолько охуенный, что любой и любая будет моим! Видишь, даже ты течешь, — заулыбался Зайцев, натягивая штаны обратно. Издевки его никак не задевали. Никогда. Он-то знал, насколько хорош. — Так что сохни обо мне молча. Где ты, а где я?
— Я на четвертом курсе, а ты до сих пор на третьем, милый, — напомнил Витя, выгибая бровь. — Спустись с небес на землю. И с лавки на пол.
— Так он пидор или не пидор? — вдруг вклинился в спор Руслан как всегда с самым глубокомысленным вопросом, который только мог придумать.
— Кто? Серега? Серега — конечно, да! — не унимался Самойлов. — Только пидор станет забивать себя птичками.
— Это грачи, але. Грачи — это брутальнее, чем твое брюхо, — оскалился Зайцев. — А препод? Препод не пидр, по нем ж девочки сохнут.
— Ну, девочки по нему сохнут, а вот сохнет ли по ним он — это не факт… — еще крепче задумался Руслан. Взгляд его расфокусировался — возникало ощущение, что Григоренко ушел в астрал и сейчас вынесет все сакральные знания извне.
— Да нет, нет, вряд ли, — запротестовал Олег. Он, видно, пытался сохранить еще хоть какую-то надежду на существование гетеросексуалов в университете искусств. — Ну он правда слишком брутальный. Такой — богатырь. Даже не брезжит.
— Говорят, что все в творческой среде этим грешат, — пожал плечами Серый. — Мы же не можем знать наверняка, свечку же не держали. Я его вообще ни разу не видел.
Витя опять захихикал:
— А че стух-то сразу? Боишься, что не соблазнится на твои булки и экзамен не зачтет?
— На мои булки невозможно не повестись, — фыркнул Серый. — Я же говорю, я шикарный и это точка.
— Не поведется. Придется месить глину, Серег, — снисходительно улыбнулся Олег.
— Ставлю бутылку вискаря, что препод не пидор и нашего шикарного наконец-то поимеет карма. Хоть раз бы по-человечески поучился! — поддержал Самойлов.
— Да идите в жопу! Я вас всех сделаю, а иначе оплачу три ящика бухла на каждого! — заявил Серега и с грохотом соскочил с пьедестала, протягивая руку для укрепления спора. — А в ином случае вы мне покупаете. Хотя бы одну бутылку. Вам и на нее-то вряд ли хватит.
— Вот только не надо считать всех нищебродами, — наехал Олег. В стороне Руслан печально и тяжело вздохнул. — Ладно, почти всех. Не надо. О’кей, по рукам.
Олег с Витей пожали руку Сереге, причем Самойлов давил так, будто это вообще был его личный вызов. Руслан мешкал.
— Ну?
— Я считаю, что все пидоры, — меланхолично отозвался Григоренко, поднимая тяжелый взгляд на товарищей.
— За бутылку платить не хочет, — перевел Витя. — Ну и хуй с тобой. Значит, ты тоже пидор, Русик. Пойдешь вместе с Сержо в кружок к глиномесам?
— Нет, — Руслан стал еще задумчивее.
— Ну… Все, спор открыт. Докажу вам, что глиномес пидор, а вы — ходите поверженные и страдайте в лучах моего превосходства. Как обычно, — оскалился Серый, вздернув подбородок. Теперь стало видно, что крыло одной из птиц почти касается челюсти справа.
Но не успел ему хоть кто-то что-то сказать в ответ, как рядом открылась дверь и в коридор вышел разъяренный преподаватель. Крайне недружелюбно настроенный мужчина в очках, читающий, кажется, курс по риторике, угрожающе замахнулся стопкой листов с конспектом:
