— Словом, изучайте пока дело. А когда появятся у вас факты, тогда и будем решать. Факты, а не воспоминания и ощущения. Если бы я руководствовался воспоминаниями да ощущениями, то ой-ой-ой скольких бы уже посадил. Но, на их счастье, фактов у меня не было. Вот и у вас их нет. И не будет. Покончил с собой ваш Лучинин, попал в переплёт и покончил. И ничего удивительного тут нет. А то бы судили. И позора бы не обобрался. А он с самолюбием был, ого, с каким самолюбием. Видали мы таких!

— Вы не имеете права все это говорить! — зло воскликнул Виталий, словно выйдя из оцепенения. — Не имеете права! Вы даже не начинали следствия поэтому делу! Как же вы можете делать выводы?

Роговицын коротко усмехнулся и потёр подбородок.

— А я с вами, коллега, только мыслями делюсь, а не составляю обвинительное заключение. Мыслями!

— Недопустимые мысли!

— От таких слов рекомендую воздержаться, молодой человек. И контакта с прокуратурой не терять. Приехали проверять работу ваших товарищей? Проверяйте. Как видите, не препятствую.

— Хорошо не препятствуете. Я настаиваю…

— Рано, — сухо оборвал его Роговицын и поднялся. — Не смею задерживать. И у самого дел невпроворот, — он кивнул в сторону кипы папок на столе. — Сами знаете, как у нас.

Виталий тоже встал, оказавшись чуть не на голову выше Роговицына.

— Хорошо. Но спор наш не окончен.

— Как знаете. А пока мы вас в кабинетик какой-нибудь определим. Прошу.

Он сделал жест рукой, приглашая Виталия идти первым.

В приёмной Роговицын спросил кого-то из сотрудников:

— Что, Васин не вернулся ещё из командировки?

— Нет ещё.

— Ну вот и прекрасно. Идёмте, — обратился Роговицын к Виталию, — стол вам уже есть.

Они вышли в коридор. Виталий нёс под мышкой тонкую зеленую папку.

В небольшом кабинете, куда они зашли, стояло два стола. За одним, около окна, расположился худой, светловолосый парень в клетчатой рубашке с закатанными рукавами и торопливо что-то писал. Напротив него сидела полная загорелая женщина в пёстром сарафане. Она быстро и тревожно посмотрела на вошедших.

Второй стол бы пуст. Роговицын подвёл к нему Виталия и сказал парню в клетчатой рубашке:

— Юрий Сергеевич, наш товарищ тут поработает.

— Пожалуйста, — буркнул парень, не отрываясь от протокола.

Роговицын кивнул Виталию и вышел.

— Так где же стоял шкаф? Припомните, — обратился парень к женщине в сарафане.

— Ну почём я знаю, почём? — нервно ответила та, прижав руки к полной груди. — Я же всего один раз там была, один раз.

Парень, вздохнув, отложил ручку.

— Давайте вспоминать. Ведь в шкафу чемодан-то стоял, откуда он кофточки вам доставал.

— А меня касалось, откуда он вынимал, касалось? — враждебно ответила женщина и вдруг, сморщившись, громко чихнула, прикрыв ладонями лицо.

— Будьте здоровы, — сказал парень.

Женщина сердито сверкнула глазами.

— Не ваше дело!

Виталий ухмыльнулся, не поднимая головы от папки с бумагами. Разговор за соседним столом отвлекал его.

Между тем в папке оказались акт ревизии — толстая стопка густо, через один интервал, напечатанных листов, схваченная двумя скрепками, бланки нескольких допросов и письма с подколотыми конвертами.

Виталий прежде всего просмотрел письма. Три из них оказались напечатанными на машинке, как и адреса на конвертах. Машинки, судя по шрифту, были разные. Тексты адресов тоже оказались разные, но Виталий обратил внимание, что в слове «прокуратура» была всюду допущена одна и та же орфографическая ошибка: «пракуратура». Все три письма оказались анонимными. Зато из пяти писем, написанных от руки, в конце четырех стояли завитушки подписей, а рядом, в скобках, значились фамилии их авторов. Те же фамилии стояли и на бланках допросов. Всех четырех допрашивал сам Роговицын. Письма поступили в разное время, два из них чуть не полгода назад. «Неужели он копил досье?» — враждебно подумал Виталий.

Он углубился в чтение писем. Все они содержали жалобы на Лучинина и сведения о различных его неблаговидных поступках. В письмах сообщалось, что Лучинин сбывает продукцию завода частным лицам, что он украл изобретение из книги профессора Ельцова, сообщалось о выплате денег каким-то рабочим по несуществующим нарядам, об отправке на Барановский комбинат исправного оборудования под видом утильного, о незаконном распределении квартир в новом доме. Утверждалось, что Лучинин за это получал взятки. В письмах содержались жалобы на его грубость и угрозы увольнения, на несправедливое понижение в должности.

Виталий с бьющимся сердцем читал письмо за письмом. От волнения у него даже пересохло во рту. Неужели это пишут о Женьке? Неужели хоть что-нибудь тут правда?

Он отложил в сторону последнее письмо и взялся было за бланки допросов, когда его снова отвлёк разговор за соседним столом.

— Да вы что от меня хотите, что хотите? — навзрыд произнесла женщина. — Да я скорей утоплюсь, чем такое подпишу!

— Вы мне только не угрожайте, — строго ответил ей молодой следователь. — И ложные показания мне не нужны, — он усмехнулся. — Я от них скорей вас утоплюсь.

Женщина тут же переняла его новый тон, большие чёрные глаза её задорно блеснули, и она игриво подхватила:

— Вот и придётся нам вместе, обнявшись, с моста — бух!

— Ну, если вас обнимешь, тогда и топиться не захочется, — улыбаясь, возразил парень. — А вот тип тот кофточки вам продал в два раза дешевле, чем в магазине. Вы задумались почему? А в соседнем городе как раз до этого магазин ограбили, промтоварный. Увязываете?

— Господи! — схватилась за голову женщина, и красивые глаза её снова округлились от страха. — За что ж такое наказание? Ведь как все было-то…

— Ну, давайте снова — «как было»…

Виталий заставил себя больше не слушать. Надо читать документы, читать допросы и, пожалуй, ещё раз посмотреть письма, да, да, это самое интересное.

Допросы оказались весьма поверхностными, словно Роговицын поставил себе целью не углубляться в детали, не выяснять подробностей. «Определённо копил досье, — решил Виталий, — чтобы потом сразу все Женьке на голову». И он решил вернуться к письмам.

Между тем допрос за соседним столом закончился. Женщина ушла, осторожно прикрыв за собой дверь. И высокий парень в клетчатой рубахе, потянувшись, спросил:

— Так это вы приехали из Москвы? Будем знакомы: Савельев Юра, — и, подмигнув, спросил: — Как вам наш старик?

— Мы с ним разошлись во мнениях, — усмехнулся Виталий.

— И не сойдётесь.

— Что ж тогда делать, киньте совет.

— Вы с Кучанским знакомы?

— Это кто?

— Помощник нашего городского прокурора. Зовут Андрей Михайлович. Во парень, — он поднял большой палец. — Пока Александра Ивановича нет, он его замещает.

Савельев вылез из-за стола, с силой повертел длинными руками, затем несколько раз присел и, тяжело дыша, объявил:

— С этой работой геморрой получишь и паралич правой руки. Пишешь, пишешь… — он посмотрел на часы. — Ого! Надо бежать!

Торопливо упрятав бумаги в старенький сейф, Савельев схватил висевший на спинке кресла пиджак и, махнув на прощание рукой, скрылся за дверью.

«Кучанский. Надо запомнить, — сказал себе Виталий. — Наш диалог ещё далеко не закончен, уважаемый Павел Иосифович. Смею вас заверить. А пока один — ноль в вашу пользу».

Виталий снова принялся за лежавшие перед ним письма. И постепенно он начал улавливать в них нечто весьма интересное.

Придя утром в горотдел, Игорь Откаленко попросил Томилина показать ему план города.

— Давай-ка разберёмся в маршрутах, — предложил он, когда Томилин развернул перед ним, бумажную трубку, прижав лист по углам чернильницей, пепельницей и локтями. — Покажи мне, где тут наша гостиница, завод Лучинина и где живёт Булавкин.

Оба склонились над планом, и Томилин принялся водить по нему пальцем.

— Та-ак, — задумчиво произнёс Игорь. — Значит, если бы он собирался к нам, то пошёл бы по Красной, вот так. А если прямо на завод, то по улице Ленина.