– Я тоже так думаю. Она ничего не забыла?

– Все помнит…

– Но веселится и поет?

– Тоже насвистели? – угрюмо спросил Зарубин.

– Я тебе уже сказал насчет свиста. Я тебя спрашиваю.

– Ну, веселится.

– Это хорошо. Веселиться, Иван, может только счастливый человек. А это ты ей дал. Надеюсь, она это понимает, как думаешь?

– Понимает.

– Тогда зачем ты дерешься?

– Не все понимают.

– Объясняешь, – значит?

– Во-во.

– Плохо. Это плохо, Иван. Надо по-другому.

– А если не умею?

– И Марина одобряет?

– Нет… – вздохнул Зарубин.

– Так, ведь, можно ее потерять.

Оба помолчали. Потом бросили давно угасшие сигареты и одновременно потянулись за новыми.

– Кури, – Зарубин протянул свою пачку.

– Спасибо.

Игорь вытянул сигарету и щелкнул зажигалкой. Оба прикурили. И снова замолчали. Наконец, Игорь сказал:

– Теперь, Иван, ответь мне. Согласен помочь?

– Не знаю.

– Почему не знаешь? Прямо говори.

– А я криво говорить не умею. За свои дела надо самому и платить, я так понимаю. Каждый за себя. И потом. Милиции я еще никогда не помогал против… Ну, как сказать? Одним словом, понимаешь.

– Против своих, так что ли?

– Какой он мне свой, ты что? Но тут, ведь, без обмана не обойдется, так? А я это не признаю. Он ко мне без обмана приедет.

– Та-ак. Ну, что же, давай разберемся. А то ты оказываешься, вроде как, благородный, а я совсем наоборот.

– Не то я хотел сказать.

– То, то, если вдуматься. Так вот. Обрати внимание.Ты, ведь, думаешь сейчас о себе. И о Марине. Это тоже, вроде как, о себе. А я… Мне, ведь, он лично ничего плохого не сделал. Зачем же, спрашивается, я на рожон лезу?

– Работа у тебя…

– Вот. Работа. Что же это за работа под нож лезть, давай разберемся. Так вот. Он человека убил, понял? Хорошего, очень хорошего, старого человека. Он одну девушку, вот вроде твоей Марины, тоже пытался убить, в больнице ее выходили. Он еще одного человека ножом бил, и опять его выходили. Хватит?

– Хватит, – глухо, не поднимая головы, ответил Зарубин.

– Выходит, у меня к нему счет побольше, чем у тебя, Иван. Хотя он меня пальцем не тронул и не тронет. Такая уж моя работа.

– Понятно…

– Не все тебе еще понятно. Я, ведь, думаю и о других людях, Иван, с которыми он может столкнуться, на которых может кинуться. Тут и ты, и Марина, и кто-то еще, другой. Я всех этих людей обязан от него уберечь. Сами они этого сделать не смогут. И ты не сможешь. Он, ведь, еще и хитрый, и поопытней тебя. А я смогу. Я этому обучен. Это моя работа.

– Не позавидуешь, – усмехнулся Зарубин, но в усмешке его проскользнуло какое-то недоверчивое уважение.

– Кто-нибудь, может, и позавидует. Не в том дело. Дело еще и в справедливости. Вот главный закон моей работы, если хочешь знать. Все должны жить спокойно. Все. И ты, и Марина, и другие. Согласен?

– Согласен.

– Вот такая моя работа. И что я тебе напоследок посоветую. Ты пока Марину одну никуда не пускай. Объяснять ничего не надо. Зачем пугать? Но мы с тобой должны его опасаться. И меры принять. Вместе. Тоже согласен?

– Да уж, придется, видно.

– Именно что, – сказал Игорь, незаметно для себя повторяя Цветкова. – А для начала я попрошу посторонних на территорию санатория с сегодняшнего дня не пускать.

– А почему такой шухер наводишь, скажешь им?

– Нет, – решительно тряхнул головой Игорь. – О том только мы с тобой знать будем. Так спокойнее.

– Ну, правильно, – с ноткой облегчения отозвался Зарубин и снова спросил: – А ты еще придешь или как?

– Приду. Завтра. В это же время. Ты меня здесь жди.

– Ладно.

– И еще вот что. Запиши-ка мой телефон. Если меня не будет, то Савчука позови. Или Рощина. Знаешь там таких?

– Нет.

– Люди надежные. И в курсе.

– Мне других надежных не надо. Я тебя знаю.

– Они мне передадут. Пиши номер. Фамилия, повторяю, Откаленко. А зовут Игорь. Это уже для тебя.

– Понятно. Дай-ка ручку. – Зарубин вытащил пачку сигарет и на ней записал номер телефона.

– Не потеряй, гляди.

– Ну!

Они расстались.

Игорь направился к главному зданию санатория.

…В конце дня состоялось короткое совещание у Савченко.

– Шоссе на Симферополь контролируете? – спросил Игорь.

– Обязательно, – ответил Рощин. – Там наши. Получили по телеграфу его фото, размножили, теперь у всех на руках.

– У всех?

– У наших работников. Завтра на разводах вручим каждому постовому, – бодро заверил Рощин. – Никуда он теперь не денется от нас.

– Только бы появился, – вздохнул Игорь.

– Я почему-то был уверен в Зарубине, – сказал Савченко задумчиво. – Видно, правильно вы с ним разговор построили.

– МУР, – многозначительно поднял палец Рощин. – Школа.

– Нас учат, – сказал Игорь, – что в каждом человеке есть зацепка, есть болевая точка в душе. Ее только надо найти, нащупать. У нас есть большие мастера на этот счет.

Игорь умолк. Он не привык много говорить на такие общие темы. И вообще ему показалось, что он расхвастался, и сразу же рассердился на себя за это.

…Ночь Игорь провел беспокойно.

Ждать – это самое трудное и нервное дело. А тем более ждать сложа руки. Кажется, все сделано, что возможно. Игорь ничего не упустил. И остается только ждать. И надеяться. Прилетит – не прилетит, появится – не появится. Правда, тут магнит сильный – месть и любовь.

Кажется, тянет его к той женщине, тянет, тянет. А прийти к ней непросто, путь-то закрыт, тут побороться надо и отомстить тоже. Это все Смолякову по характеру, по вкусу. Ну, а если все-таки не появится он здесь? Если у него вдруг возник другой план? А у этого бандита планы могут быть только опасные. Как тогда помешать ему, как его искать, где? Больше пока искать его негде. Пока. До нового его преступления, до новой беды. Только тогда снова появится его след. С ума сойти можно от этой мысли. Нет, надо еще что-то делать, надо думать, думать, думать…

Игорь беспокойно ворочался в постели и не мог заснуть. Ему было жарко под тонким одеялом, душно, неудобно лежать. Среди ночи он встал, выпил тепловатой, невкусной воды из графина. Что это за вода такая здесь?

Потом выкурил у окна сигарету. Какое-то серое, противное небо было, ни луны, ни звезд. Он снова лег в постель и закрыл глаза. Что, интересно, делает сейчас Лена?

Тьфу, черт! Да спит она, в Москве тоже ночь. Так, с мыслью о Лене он и уснул, наконец.

Утром Рощин поинтересовался:

– Ну, как спал?

– Нормально, – буркнул Игорь.

– Да, – согласился Рощин, – ночь прошла спокойно. Не появился твой красавец, – он повертел в руках одну из фотографий, лежащих на столе, и добавил: – Страшноватая рожа, что ни говори.

Игорь покосился на фотографию.

– В тюрьме снимали.

Смоляков смотрел прямо на него. Круглое лицо, губастое, широко расставлены глаза, узкий, в морщинах лоб, короткий, темный ежик волос, бородавка справа возле широкого носа. «Волосы-то уже отросли», – подумал Игорь. Смоляков смотрел на него зло и упрямо. И от этого взгляда Игорю стало не по себе.

– Ладно, – хмуро сказал он, отбрасывая фотографию. – Давай, Никита, думать. Ничего мы с тобой не упустили?

– Вроде, ничего.

– А у санатория люди дежурят?

– А как же.

– Проверил бы. Я их не знаю.

– Проверю, проверю. На этот счет не беспокойся.

– Он опытный, Смоляков. Учти.

– Мы тоже опытные.

– А какие еще входы есть в санаторий, посмотрели?

– Слушай – сочувственно сказал Рощин. – Да не волнуйся ты так. Все посмотрели. Все в порядке. Только бы он появился.

…И Смоляков, наконец, появился. Совсем не там, где его ждали.

Неожиданно позвонил Зарубин.

– Игорь? – глухо спросил он.

– Я, я. Чего звонишь?

– Приезжай. Дело есть.

– Еду.

Игорь примчался через полчаса. Зарубина он нашел у того же сарая, что и вчера. Он сидел на скамейке какой-то взъерошенный, сутулый и, опираясь локтями на широко расставленные колени, смотрел в землю, словно что-то потерял в траве возле ног. Во рту была зажата дымящаяся сигарета.