Втроем они отправились домой.

– А вы, оказывается, смелая, – улыбаясь, сказал Виталий девушке, когда они шли домой. – Зачем вы кинулись в эту кучу?

– Ой, я совсем не смелая, что вы! – махнула рукой Галя. – Просто мне за вас страшно стало. И потом это нечестно.

– А вы этих ребят знаете?

– Конечно. Знаешь, там и Леня был, – обратилась она к отцу. – Его Алдан повалил. Теперь он его в дом не пустит.

– Ну, и молодец будет, – проворчал Терентий Фомич, легко шагая рядом с ними и повесив ружье на плечо по-охотничьи, стволом вниз.

Бежавшая впереди собака, услыхав свое имя, обернулась и посмотрела на хозяйку. Эти преданные и умные собачьи глаза Виталий хорошо рассмотрел: собака как раз поравнялась с фонарем. И он с тоской подумал: «Все-таки надо завести собаку. Как только уговорить Светку?»

– Но так же нельзя, в дом не пускать, – неуверенно возразила отцу Галя.

– Поделом. Раз разбойник.

– Он не разбойник, – снова тихо возразила Галя. Уговорили его.

И Виталий почувствовал, что ей неловко говорить об этом.

– «Уговорили»… – передразнил Терентий Фомич. – Скажи лучше, возревновал. И все равно разбойник.

Однако тон его стал помягче.

– А кто его уговорил, Прошка что ли? – спросил Виталий.

– Небось, – подтвердил Терентий Фомич. – Это ты его, выходит, прижал на станции-то аль нет?

– Его, – неохотно подтвердил Виталий. – В Доме приезжих. Утром еще. Уже пьяный был. Каких-то женщин обижал. Так я Родьке и другим парням помог.

– Ты поможешь, – одобрительно кивнул Терентий Фомич. – Учился где на это?

– В армии.

– А-а. Там теперь чему хошь научат. И специальность дадут. А Прошка этот форменный разбойник. И на руку нечист, тоже замечаю.

– На машине, небось, левачит? – предположил Виталий, хотя именно этого старик никак заметить не мог при своей ночной должности.

– Левачит? – с усмешкой переспросил Терентий Фомич и многозначительно погрозил кому-то пальцем. – Нет. Тут, брат, вокруг цеха нашего кое-чего, видать, химичат. Вот и Прошка там крутится.

«Надо будет Эдику про старика сказать, – подумал Виталий. – Верным помощником может стать».

– …Но чтобы на людей нападать, такого у нас отродясь не было, – продолжал сердито рассуждать Терентий Фомич. – Уж, кто-кто, а я-то знаю. Слава бога, кажинную ночь с ружьем хожу, да вон с ним еще, – он кивнул на бежавшую впереди собаку и усмехнулся. – Не даст соврать.

Алдан тотчас на секунду приостановился и повернул голову, уловив, что разговор опять коснулся его.

А Виталий вдруг почувствовал, как ноет плечо, задетое в драке. Он слегка пошевелил им под пальто, и это слабое движение отозвалось болью.

«Вот черт, некстати как», – досадливо подумал Виталий. Однако боль эта навела его на новую мысль.

«Зато и притворяться теперь не надо, что болен. Вот, пожалуйста», – невольно обрадовался он и с досадой сказал:

– Болит, однако, плечо. И… голова малость, – поколебавшись, добавил он.

– Завтра надо полежать, – вмешалась Галя. – Все равно товарища своего вы пока не нашли. С такой фамилией, знаете, сколько людей? Вот и Петр Савельевич…

– Да, оказался Федот, да не тот, – усмехнулся Виталий. – Вообще, напрасно я эту историю затеял. Домой надо возвращаться.

– Вы к нам летом приезжайте, – сказала Галя. – Ой, как у нас хорошо летом, вы не представляете даже.

– Со всех городов приезжают, – подтвердил Терентий Фомич. – И с Москвы тоже. Даже избы норовят купить, которые пустые. Только вот начальство на это разрешение не дает.

– Почему?

– Ну, как же. Люди-то в отпуск приедут. А у наших самая работа. Вот и сомнение начальство берет, как наши в таком разе работать будут.

Незаметно подошли к дому.

Галя быстро собрала скромный ужин. Подсел к столу и Терентий Фомич, положив на колени свое ружье. И снова Виталий с наслаждением пил удивительное для горожанина парное молоко. А разговор сам собой все вертелся вокруг недавней потасовки.

– Завтра вся деревня загудет, – сказал Терентий Фомич, вздыхая. – Небось, и дело поднимут. Увидишь.

– А зачем дело-то? – испуганно спросила Галя.

– Не поднимут, – покачал головой Виталий. – Мое заявление надо или, вот, Галино, допустим. А мы не подадим, верно?

Он весело посмотрел на девушку. Та смущенно улыбнулась и кивнула.

– Ага. Дело еще какое-то…

– А надо бы проучить, – не сдавался Терентий Фомич. – В Москве-то, небось, с этим строго? Эх, давно не наезжал…

Разговор постепенно и как-то умиротворенно ушел в сторону.

Затем Виталию постелили на тахте в маленькой горенке. Терентий Фомич, кряхтя, снова отправился в обход своих «объектов», как он выражался. Галя еще повозилась по хозяйству и тоже затихла.

Виталий лежал в темноте и думал.

Почему все-таки на него напали? Ведь Прошку кто-то подговорил. Он сам сказал: «Велено». Это вырвалось у него нечаянно, конечно. Так вот, кто же ему мог такое велеть? Прошка знаком с теми москвичами. Но их сейчас нет в деревне. Да и вообще они отпадают, они не знают Виталия. Кто же остается? Свиридов? Больше, вроде бы, и некому. Если не считать какого-то там Леньку, который мог «велеть» из ревности. Нет, это скорее всего не такой парень, иначе Галя… Да и не скажет про него Прошка – «велено». Остается Свиридов. Он, Виталий, ему, конечно, не понравился, это было видно. Но чем он вдруг так помешал этому Свиридову, что тот даже «велел» напасть на него? Он хочет, чтобы Виталий немедленно убрался из деревни, «велит» убраться. Почему? Он не поверил Виталию? Нет, был какой-то момент… он поверил. Тут что-то другое. Скорее всего он просто испуган. И испугал его не Виталий. Москвичи? А может быть, они сами испуганы?

Это, ведь, вполне возможно. Вполне. Ведь за ними убийство. Даже два. Они, ведь, не знают, что девушка осталась жива. Значит, им надо срочно скрываться, заметать следы. Они очень нервничают. Во всяком случае тот водитель, Семен. Вот в таком состоянии они приехали к Свиридову. И, конечно, могли напугать и его. А как же? У них, ведь, какие-то общие дела. Но как сильно Свиридов испугался. И не реальной опасности, а лишь тени, намека на нее, собственного своего предположения. Да, Свиридов – слабое звено в этой преступной цепочке, очень слабое. Надо будет подсказать и это Албаняну.

Дальше. Прошка сказал кому-то из ребят, кажется, тому самому Леньке, а тот уже Гале, что москвичи завтра приедут. Об этом, конечно, знает и Свиридов. И он не хочет, чтобы Виталий, подозрительный человек из Москвы, видел этих людей. Тут все логично.

Что ж, завтра ночью москвичи эти будут взяты. Если они, конечно, те самые москвичи, те убийцы, Семен и весельчак Дима. Если это они… Только бы это оказались они. Нет, пожалуй, не надо ждать ночи, их надо брать вечером, как только начнет темнеть. К тому времени они уже крепко выпьют и дом не будет заперт на ночь. Значит, вечером. Так Виталий и передаст через Пенкина.

Пусть готовят группу захвата… на двадцать часов.

Ну, а он, Виталий, будет целый день лежать дома, он болен. Ребятки во главе с Прошкой перестарались. И потому Виталий не может уехать утром, как «велено». Что ж, Свиридов должен все равно быть доволен, должен успокоиться, если… если тут вообще замешан Свиридов. Ведь это пока лишь предположение, это еще предстоит доказать. Так вот, если он замешан, то должен успокоиться, узнав, что болен Виталий, что не выходит и, следовательно, ничего не увидит…

Если, если… Все – если… На этом строится его, Виталия, работа. На том, чтобы разгадать других людей, их мысли, желания, планы и поступки. Чтобы обнаружить невидимую цепочку их отношений, знакомств, общих дел, по которой можно будет в конце концов добраться до цели, схватить преступников, порой очень опасных, как сейчас, например. Вот такая у него, Виталия, работа. В ней надо многое знать, много думать и часто идти на риск, иногда на прямую опасность. Такая уж работа…

На этот раз работа привела его неожиданно сюда, в неведомую ему до сих пор деревушку с ласковым названием Лялюшки, к таким славным людям, Терентию Фомичу и Гале. И лежит он сейчас ночью в их доме, и сильно ноет плечо, не дает заснуть. Здорово, однако, Прошка его приложил. Что-то было зажато у него в кулаке, не иначе…