– И уехали?

– Ага. Наш простился, говорит: «За мамой, Анна Петровна, присматривайте». А то я не знаю.

– Не женат, значит?

– Да зачем ему жена-то? – с новым увлечением подхватила лифтерша. – У него девок тьма, всех водит, матери не стесняется. Год назад у него Нина была, видная такая, вся в кольцах, душистая. Как, бывало, пройдет, в лифте потом полчаса ее дух стоит.

«Нина», – отметил про себя Виталий.

– …Ну, а потом козочка такая появилась. Верочка. Веселенькая. Только, вот, пятнышко у ей на шее, она его все косыночкой прикрывала. Раз на такси прикатила, а его дома нет. Она, значит, это по машине определила. Машины-то на месте не было. Я ей говорю: «Мамаша дома. Подымайся». «Ой, – говорит, – я ее боюсь. Лучше я тут у вас обожду». «Да, может, – говорю, – он до вечера не вертается?» «Не, отвечает, мы условились». Такая, знаешь, славненькая. Жалко прямо было. Ну, посидели, покалякали. Бухгалтером она на трикотажном производстве. «Ой, – говорю, – девка, бросит он тебя». «Не, смеется, нипочем не бросит, побоится». «Что ж, – говорю, – живот у тебя намечается?». А она опять смеется. «Кое-что, – говорит, – покрепче между нами». Так я в толк и не взяла.

«Вера, – снова отметил про себя Виталий. – Это что-то новое». И небрежно поинтересовался:

– Все-таки бросил?

– Ясное дело. Потом уже приходила, записку оставляла. Сказала: «Пожалеет». Как же, ваш брат пожалеет. Ну, а мне, ужас, как жалко ее стало. В глазах-то слезы, я же вижу. Ну, я ей варежки связала. Отнесла.

– Куда?

– Домой. Она со мной, считай, рядом живет. На Плющихе тоже.

– В одном доме?

– Не. Рядом, говорю. Мой семнадцать, а ее тринадцать. Первый этаж. Мать ее тоже еще молодая. С ей вместе работает. А отец на грузовой рулит. Они про нашего и слыхом не слышали. Ну, и я тоже смолчала. Чего я буду людей тревожить? Людям покой нужон.

– Это точно, – согласился Виталий.

Он тяжело поднялся со своего места и стал прощаться.

– Завтра, пожалуй, зайдем, – сказал он. – Устал. Да и время уже…

– Ну, и ладно, и ладно, – закивала старуха-лифтерша.

Выйдя во двор, Виталий оглядел небольшую стоянку возле подъезда и запомнил крайний левый номер, выведенный на асфальте. Место это было по-прежнему пусто.

Потом он направился к воротам, ведущим на набережную.

Темная вода неслышно колыхалась и рябила внизу, в ней отражались бесчисленные огни. Ветер дул с прежней силой. За спиной с ревом проносились машины. Прохожих почти не было.

Виталий, размышляя, сунул руки в карманы пальто и медленно двинулся вдоль каменного парапета набережной.

Итак, Сева прорисовывается все больше и отнюдь не с самой лучшей стороны. Подозрительный тип. Но ухватить его пока не за что. Правда стали выявляться некоторые интересные связи. Во-первых, Валерий. Его называла еще Маргарита Евсеевна. Кто такой, пока неизвестно.

Во-вторых, Нина. Очень похожа на ту, из «Березки».

Скорей всего – она. Эта связь, похоже, уводит куда-то в сторону от интересующего его дела. Впрочем, посмотрим.

Затем еще одна женщина, беленькая Верочка. Тут первое, что настораживает, это место ее работы – бухгалтерия какого-то трикотажного предприятия. Правда, к лимонной кислоте это отношения не имеет. И все-таки..

Ведь Эдик говорил о каком-то трикотажном предприятии. Далее. Верочка считает, что Глинский должен бояться ссоры с ней. Видимо, что-то она знает, порочащее его.

И это уже бесспорно может представить интерес. Да, пожалуй, из всех выявленных пока связей Глинского эта самая интересная. Но как к той Верочке подступиться?

Как сделать, чтобы она рассказала все, что знает? Она сердита на Глинского, обижена им, оскорблена, даже, может быть, озлоблена. Но… возможно она его все-таки любит? И не захочет губить? Что же собой представляет эта Вера? То, что Виталий знает о ней, мало, очень мало, почти ничего. Значит, надо узнать больше. Это было всегда самое трудное и, пожалуй, самое интересное в его работе – узнавать людей, всяких – хороших и плохих, иногда совсем плохих. Но при этом всегда ему не хватало времени. Ведь за спиной было преступление, обычно жестокое, иной раз бесчеловечное, и впереди должна для кого-то последовать расплата, непременно должна, чего бы это ни стоило. Таков закон его работы, он сводится к одному грозному слову – розыск! Вот для чего нужны люди, самые разные люди, которые могут и должны помочь! Порой даже против своего желания.

И с Верой придется встретиться как можно быстрее – завтра же. Но сперва следует кое-что предпринять.

Виталий заметил, что интуитивно направился в сторону Плющихи. На Плющихе он отыскал дом № 13 и внезапно остановился. Около подъезда стояли красные «Жигули». Номер был тот самый.

Задача внезапно осложнилась. Больше того, она выглядела теперь почти неразрешимой. Выходит, Глинский восстановил отношения с Верочкой. Испугался? Скорее всего. Ведь он увлечен Маргаритой Евсеевной. Или это только она им увлечена? Но если предположить, что ему нужны были от нее лишь какие-то сведения, то он их уже получил. Зачем же продолжать отношения? Нет, Маргарита Евсеевна не такая женщина, чтобы в отношениях с ней ставить перед собой только деловые цели. И он продолжает за ней ухаживать. Конечно, продолжает. Свежие цветы у нее в доме, пачка сигарет, ее горячие ручательства… Что же выходит, два романа параллельно?

Нет, он не мальчишка. И, ведь, он в какой-то момент уже было порвал с Верой. И вдруг снова?.. Нет, нет, вряд ли.

Он, видимо, боится… боится… чего-то боится…

Виталий снова вышел на набережную и брел по ней, не замечая крупных хлопьев мокрого снега, вдруг поваливших с черного неба.

Так, так. И эта беленькая девочка верит ему? Возможно, хочет верить. Что же, все-таки, она собой представляет? Доверчивая, честная, хорошая, не понимающая, какой человек рядом с ней? Но она же что-то очень плохое знает о нем. Знает, и никому не говорит. Кроме того, это означает, что он ей что-то доверил важное, секретное. Зачем? Скорей всего, он добивался ее помощи. Выходит, не такая это хорошая девушка. И не втемную он ее использовал, как, допустим, Маргариту Евсеевну. Вот такая ситуация, значит. Между двух женщин оказался уважаемый Всеволод Борисович. Между двух женщин…

Виталий остановился. Торопливо посмотрел на часы и вздохнул. Да, все дела откладывались на завтра.

Утром, после оперативки, заручившись обещанием Цветкова всюду, где надо, договориться и получить необходимую поддержку, Лосев надолго исчез из управления.

Первый визит его был в ЖЭК дома, где жила Вера.

Там он, однако, не задержался, лишь перелистал домовую книгу и почерпнул оттуда самые необходимые сведения. После чего из ближайшего автомата позвонил Цветкову.

Уже через час Виталий оказался в комитете комсомола комбината верхнего трикотажа.

По дороге он еле сдерживал переполнявшее его нетерпение. Подумать только, оказывается Верочка Хрисанова работала в бухгалтерии того самого комбината, о котором говорил Эдик Албанян, где произошло хищение пряжи тоже по фальшивой доверенности. Это была не случайная удача. Все связано в этой жизни, все имеет свою логику.

Секретарю комитета комсомола, аккуратному пареньку в строгом костюме и белоснежной сорочке с модно затянутым полосатым галстуком, Виталий сказал, пожимая руку:

– Привет. Я Лосев.

– Звонили, – деловито отозвался секретарь. – Что тебя интересует?

– Работа с несоюзной молодежью. Готовим, понимаешь, материал. Давай, скажем, второй цех и бухгалтерию.

– Бухгалтерия-то зачем? – удивился секретарь.

– Нужны разные группы молодежи по своей ориентации, интересам, подготовке, ну и прочее. Понял?

– Понял, – не очень уверенно ответил секретарь. – По бухгалтерии я сейчас их комсорга приглашу. У меня в поле зрения, – он улыбнулся, – главным образом рабочий класс.

– Ну, правильно. Зови.

В комитете комсомола Виталий провел часа два. Когда очередь дошла до бухгалтерии, он внимательно выслушал строгую девушку в очках, аккуратно разложившую перед собой какие-то списки и тетради.