В дальнем конце коридора я нахожу узенькую дверь и по гудящей металлической лестнице спускаюсь вниз, в подвал. Сначала я попадаю в тесный, плохо освещенный тоннель. По сторонам тянутся какие-то складские помещения. Жарко, трудно дышать. Издали доносится гул, визг металла, чьи-то возгласы. Толкаю наконец какую-то дверь и попадаю в котельную. В топках огромных котлов ревет пламя, пол завален углем, двое чумазых полуголых парней кричат мне что-то, сверкая белками глаз и белозубыми улыбками. Я в ответ тоже улыбаюсь и машу рукой, давая понять, что попал не туда, куда надо.

Иду дальше по темному коридору и наконец добираюсь до слесарной мастерской. Острый запах металла — вот первое, что я тут ощущаю. Длинные, обитые железом столы, тиски, маленький токарный станок у стены, полки с инструментами, какие-то горы железок на столах. А в дальнем углу я вижу проваленную металлическую раскладушку с грязной подушкой и рваным ватным одеялом.

Около одного из столов на высоком табурете сидит вихрастый парень в перепачканной, замасленной до металлического блеска темной рубахе с закатанными рукавами и, покуривая, с любопытством смотрит на меня круглыми, как у совы, глазами.

— Привет, — говорю я.

— Ну, привет, — отвечает парень.

— Мне бы Мотю.

— Это еще зачем?

— Кран течет.

— Хе! Пусть заявку подают.

— А может, я Моте рублевку хочу дать, чтоб сразу починил? — усмехаюсь я. — Почем ты знаешь?

— Рублевку? — оживляется парень. — Ну, давай. Я Мотька.

— Что ж ты сразу не признался?

— Мало ли… — туманно откликается Мотька и, шмыгнув носом, оценивающе смотрит на меня. — Тебе и верно только кран починить? Или чего еще?

— А какая от тебя еще польза?

— Может, чего купить хочешь слева? — Мотька выжидающе и лукаво смотрит на меня своими круглыми, совиными глазищами. — Улавливаешь или как?

— Что ж у тебя есть?

— У меня-то ничего. Но если кинешь трояк, сведу туда, где есть, — скалит зубы Мотька.

— Да что есть-то?

— Ну, что. Джинсы — Америка. Галстуки — Италия. Резинка. Сигареты. Чего тебе еще?

Я говорю, что вообще-то меня джинсы интересуют. И в нерешительности чешу затылок. Не так-то просто отважиться на такую покупку.

— Только деньги я сам не рисую, учти, — сурово предупреждаю я.

Это верный признак того, что я сдаюсь. И Мотька прекрасно все понимает. Круглая угреватая его физиономия расплывается в улыбке, и он заговорщически подмигивает:

— Сговорено.

Мотька торопливо сползает с табуретки, подбегает к раскладушке и из-под подушки вытаскивает бутылку водки, как мне кажется, уже начатую. Из ящика стола он достает два мутных стакана, из кармана брюк — луковицу и складной нож. Все это он проворно выставляет на стол возле тисков, локтем сдвинув наваленные там ржавые железки и инструменты в сторону.

— Флакон — два семьдесят, пойдет? — азартно спрашивает он. — Чтоб, значит, порядок был. Пока врачи не видят и милиция спит. Тогда гони, кипит твое молоко!

Я со вздохом отдаю ему три рубля. Мотька энергично разливает водку, и мы чокаемся. Выпив, я на глазах у Мотьки слегка хмелею. Мы со вкусом закуриваем, и я говорю, не очень, однако, свободно ворочая языком:

— Если хочешь знать, мне тут указали еще одного человека. Еще когда сюда ехал, понял? Да он от вас, оказывается, уволился. Вот и прокол.

— Кто такой? — интересуется Мотька.

— А, ты не знаешь. Костя звать.

— Xa! — Мотька от возбуждения хлопает себя по коленке. — Кто не знает, а кто и знает. Тебе кто на него указал?

— Да тут одна. В прошлом году Костя за ней ухлестывал.

— Черненькая такая, глаза синие, да?

— Ты откуда знаешь?

— Нам из подвала все видно, — довольно смеется Мотька. — Все точно. Как в аптеке. С Костей и встретишься. Будет порядок, кипит твое молоко! Давай по последней.

Он разливает остаток водки, достает из кармана еще одну луковицу, режет ее пополам, Потом вытаскивает помятый ломоть черного хлеба. Мы выпиваем, крякаем, заедаем луком и хлебом.

— Небось там тебе такого не поднесут, — хвастливо говорит Мотька, кивая на потолок. — Ты плюй на ихнюю диету, а то ноги протянешь. Знаю я эту муть, какой уж год тут трублю, насмотрелся.

Некоторое время мы еще болтаем о том о сем, и Мотька делает мне всякие авансы на будущее, суля немыслимые коммерческие выгоды от нашего с ним знакомства. Потом я начинаю прощаться.

— Значит, договорились? — спрашиваю я напоследок.

— Ну! Не чешись, Маруся, в строю, — весело откликается Мотька. — Сегодня вечером. Трояк гони вперед.

— Так я же дал?!

— Ну, ну, купец, не жмись, — строго говорит Мотька. — Дал на выпивку. А это как условились.

Ссориться мне с этим наглецом сейчас не с руки, однако придется быть С ним повнимательней.

— Эх, просто обвал, — вздыхая, говорю я и достаю деньги.

Мотька, не глядя, сует их себе в карман.

— Ну, вот. Считай, что мы с тобой скорешились, Витек, — солидно говорит он и хлопает меня по плечу. — Значит, гляди сюда. У меня отбой в пять. Ну, туда-сюда. Кое-кого увидеть, кое-кого предупредить. Сам понимаешь, не глиняный. Значит, тебе лучше всего после ужина прикатывать. Ну, там, в девять. Порядок?

— Порядок. А куда прикатывать?

— Ждать я тебя буду в парке. У театра. Знаешь?

— Знаю. Приду.

Мотька назначает встречу так уверенно, словно это происходит у него уже не первый раз и в одном и том же месте. А может быть, так оно и есть? Эта спекулянтская шайка сложилась и действует, наверное, уже давно. И все приемы заранее отработаны. Вот, например, адрес они не говорят, а Мотька поведет меня сам, черт знает каким путем. А там и еще чего-нибудь, наверное, приготовили. Что ж, поглядим.

— Деньги не забудь, — предупреждает Мотька. — Второй раз не поведу, учти.

— Это ты брось, — резко отвечаю я, чтобы не быть уже круглым дураком в Мотькиных глазах. — Кореш называется. Сначала товар отберу, а потом уж и деньги.

— Дрейфишь, купец? — нахально улыбается Мотька. — Люди там свои, не обидят.

— Твои, да не мои. Словом, так.

— Ладно. Сговорено, — неожиданно мирно говорит Мотька. — Чего психуешь?

И мы расстаемся до вечера.

Я выбираюсь из подвала и бегу к телефону. Но не к тому, который стоит в вестибюле около дежурной, на самом ходу. Есть телефон и в другом корпусе.

Дагира я не застаю. Поэтому звоню дежурному и, убедившись, что меня никто не слышит, называю свою фамилию. Потом очень коротко и достаточно непонятно для непосвященного сообщаю, что встреча у меня с Костей произойдет сегодня вечером, в девять часов, и потому я прошу Дагира встретиться со мной в восемь у грязелечебницы и сообщить о Косте все, что ему к этому времени удастся узнать. Дежурный повторяет мои слова уже «открытым текстом», и я убеждаюсь, что он все прекрасно понял.

День тянется у меня так же размеренно и неторопливо, как и три предыдущих. Перед обедом под неутихающим дождем мы с Валей отправляемся, как всегда, пить водичку.

До этого, кстати говоря, я постарался тоже быть при ней неотлучно, чем, кажется, ее немало удивил, а может быть, вызвал даже кое-какие подозрения. Я заранее шел на этот риск. Мне очень не понравилось, что Мотька принудил меня назвать источник моих сведений о Косте. Уж не вздумает ли он проверить, так ли это на самом деле? Ведь он Валю знает.

Но, во всяком случае, до обеда Мотька возле девушки не появлялся. И вот теперь, по пути к источнику, я незаметно перевожу разговор на Костю и, как бы между прочим, замечаю, что, наверное, у такого ловкача можно было приобрести всякие заграничные шмутки. И вообще тут где-то, говорят, бывает по воскресеньям громадная барахолка.

Тема заграничных тряпок, естественно, вызывает у Вали горячий отклик. Она полна разнообразными сведениями на этот счет. Что касается Кости, то Валя убеждена, что он спекулирует заграничными вещами, хотя она лично дел с ним на этой почве, конечно, никаких не имела. Но другие, по ее сведениям, что-то у него покупали.