— Ну, спасибо вам, Муза Владимировна, — сказал, вздохнув, Кузьмич. — Спасибо. Очень вы нам, кажется, помогли. И не переживайте уж так. Все, что случилось, — к лучшему, поверьте мне. А вы сейчас дочкой побольше займитесь, матери помогите! Это вас хоть как-то отвлечет.

— Если бы его была дочка… — опустив голову, тихо, с тоской произнесла Муза и закусила губу.

— Его дочка в другом городе бегает, — сердито сказал Кузьмич.

Муза подняла на него глаза.

— А вот этого вы могли бы мне не говорить.

— Простите, — смутился Кузьмич. — Вырвалось. Всего вам доброго.

— Вы мне пропуск подпишите, — сказала Муза сухо.

Когда она ушла, Кузьмич еще некоторое время сидел за столом, то и дело досадливо потирая седой ежик волос на затылке. Он был недоволен собой и все еще смущен.

Потом Кузьмич посмотрел на часы, встал, убрал в сейф бумаги со стола и, заперев кабинет, отправился обедать. Субботний день снова проходил на работе.

А после обеда в управлении появился Валя Денисов. С ним вместе приехала немолодая женщина в красном пальто.

Когда Кузьмич возвратился в свой кабинет, Валя попросил разрешения зайти к нему со своей спутницей.

— Роза Григорьевна, — коротко представил он ее Кузьмичу.

— Присаживайтесь, Роза Григорьевна, — сказал Кузьмич, указывая на стул, на котором час назад сидела Муза. — Вам, наверное, уже известно, почему мы вас побеспокоили?

Женщина оказалась много старше, чем можно было предположить в первый момент, судя по ее тонкой фигуре и легкой, порывистой походке. Узкое лицо ее с большими строгими глазами было покрыто сеткой мелких морщин, руки — большие, узловатые, привыкшие к нелегкому труду руки работницы. Уже начавшие редеть светлые волосы с заметной сединой на висках были небрежно собраны в пучок. Слегка робея от необычной обстановки, в которую вдруг попала, женщина опустилась на самый краешек стула, оправив на коленях темное платье, и с любопытством оглядела кабинет.

— Известно, известно, — закивала она в ответ на вопрос Кузьмича, не переставая оглядываться. — Вон он мне все и растолковал, — Роза Григорьевна указала на Валю. — Чего ж тут неизвестного?

— Так как, помните вы тот вечер?

— А как же? Ясное дело, помню.

— Вот вы мне и опишите все, что было, что видели.

— Так я ж ему вон все как есть уже описала, — женщина снова кивнула на Валю. — И все он понял.

— Вот вы и мне опишите, чтобы я тоже понял, — улыбнулся Кузьмич.

— Пожалуйста. Мне что? Я хоть сто раз опишу, — охотно согласилась Роза Григорьевна. — Значит, часов так уже в десять это было-то. Точнее сказать, в одиннадцатом. Как раз, помню, кино по телевизору кончилось. Вышла я, значит. А темень у нас во дворе страшенная. Уж сколько писали, сколько писали, вы бы знали. Тут, дорогие начальники, кого хошь убьют или разденут. Уж и Борис Кириллович покойный, помню, еще хлопотал. Все обещали. И человек вот уже помер, а темень эта распроклятая как, значит, была, так и осталась. Это что же такое, я вас спрашиваю? — Роза Григорьевна все больше распалялась от негодования. — А вот возьму и слова вам не скажу, пока двор нам не осветите! Это ж подумать только!

— Мы, Роза Григорьевна, все от нас зависящее сделаем, — серьезно сказал Кузьмич. — Правы вы тут на сто процентов. Обещаю вам.

— Вот, вот. Сделайте. Все спасибо вам скажут, — уже совсем другим тоном подхватила Роза Григорьевна и со вкусом снова приступила к рассказу: — Ну, вот, значит. Вышла я себе. Темень, говорю…

— А зачем вы во двор вышли?

— То исть как «зачем»? Своего искать.

— Это мужа, значит?

— А то кого же? Он, как что, в котельную от меня бегет. Дружки у него там растреклятые. А со мной у телевизора ему, видишь, плохо. Ну, вышла я, одним словом. Гляжу, бегут двое, к воротам. А там как раз, значит, фонарь на доме. Добежали они до него и тут один другому чегой-то крикнул, и они назад повертали. Меня, как вроде, в сердца стукнуло. Не иначе, думаю, жулики, чегой-то сотворили, бесы. Я сторонкой так за ними и пошла. Гляжу, а они уже, значит, из сарая вылазят. И назад к воротам побежали. А один, который повыше был да похудее, губки такие, как у девки.

— Выходит, разглядели вы его? — поинтересовался Кузьмич.

— А то. Он же под фонарем был. Я его из тыщи узнаю, губастенький такой да глазастенький. Он того, второго, медведя, значит, на бегу и спрашивает, как раз мимо меня бегли: «Ты, говорит, с той стороны досками хорошо прикрыл?» А тот говорит: «Хорошо». А этот еще засмеялся: «Ну, говорит, тогда до весны полежит, не протухнет». И оба гогочут, заразы. Вот так мимо и пробежали. Своими глазами видела. Я еще подумала, чего протухнуть может.

— И куда вы пошли?

— Так я же говорю, в котельную, своего вытаскивать.

— Расскажите Федору Кузьмичу, что того академика вы знали, — подсказал Валя. — Что убирали у него.

— Ну да, — кивнула Роза Григорьевна. — Убираться к ним ходила. Сколько лет, считай. И с детишками ихними возилась. Да и сейчас к Инночке два раза в неделю хожу. Тоже прибираюсь. А когда и сготовлю чего.

— Ишь ты, — удивленно произнес Валя. — Про сейчас вы мне даже не говорили, что убираться ходите.

— Так господи! Разве сразу все скажешь? Да и ни к чему вроде было говорить-то, — словно оправдываясь, торопливо заговорила Роза Григорьевна. — Это я уж сейчас так, к слову, можно сказать.

— И по каким же вы дням там убираете? — спросил Кузьмич.

— Да как Инночка позвонит, так и забегу. Мне любой день как день. На пенсии я уж вон третий год, считай.

— А последний раз вы там когда были?

— Последний-то? — Роза Григорьевна задумалась. — Посчитать надо. Стой, стой. Сегодня у нас, значит, какой день?

— Сегодня суббота.

— Ну, верно. Суббота, значит. А я, выходит, как раз вчерась была. Это значит — в пятницу. Ну конечно! — обрадованно объявила Роза Григорьевна. — А уж пыли набралось, господи… Ну, из каждого угла, из каждого угла.

Вообще строгая ее внешность оказалась весьма обманчивой. Другой такой любопытной и болтливой женщины, кажется, трудно было найти. А тут еще ее воодушевляло необычайное внимание к ее словам со стороны обоих слушателей.

— И в какое же время вы вчера там убирались? — спросил Кузьмич.

— В какое? Вот как с магазинов, значит, пришла, ноги гудят, мочи нет. Там постоишь, здесь, еще где. Домой еле приползешь. Вот я, значит, передохнула маленько, кой-чего приготовила и пошла себе. Инночка ключи еще с утра занесла, как в свою поликлинику побежала. Ну а я, значит, так часа в два или в три к ним собралась. Все магазины, чтобы им! И нога правая. Ну, тянет и тянет, спасу нет. Я уж Инночке говорю…

— А ушли вы оттуда когда? — прервал ее новым вопросом Кузьмич.

— Ушла-то? — нисколько не обидевшись, переспросила Роза Григорьевна. — Да я на часы ведь не гляжу. Как все прибрала, так и пошла себе. Чего еще делать?

— Никто при вас не вернулся еще, ни Инна Борисовна, ни Виктор Арсентьевич? — все более заинтересованно продолжал расспрашивать Кузьмич.

— Сам-то уже пришел, Виктор Арсентьевич. Продукты привез. Он завсегда их сам привозит. Заказ, значит, ему положен. Агромадный, скажу, заказ. Иной раз Инночка и меня угостит. Ну, а тут, значит, вчера то есть, он еще и гостя привел. Я им, конечное дело, чая подала. А ужинать они Инночку порешили ждать.

— Какой же тот гость из себя был?

— Из себя-то? Ну, как сказать… — Роза Григорьевна секунду помедлила, соображая. — Серьезный больно, невысокий, грибок такой вот. Еще усатенький. Белые усы-то. А глазки, значит, такие сердитенькие выкатил. И гусе-ем так шипел.

Роза Григорьевна помогала себе мимикой и жестами. И это у нее получалось так смешно и выразительно, что и Кузьмич, и Валя все время невольно улыбались, глядя на нее. А потом вдруг Кузьмич посмотрел на Валю и уже без улыбки сказал:

— А что? Очень этот гость похож, мне кажется, на этого самого Льва Игнатьевича, ты не находишь?

— Пожалуй, — согласился Валя и, обращаясь к Розе Григорьевне» спросил: