– Вы читать разучились, Антон Викторович? – спокойно уточняю я, отодвигая от себя клавиатуру. – Это заявление на увольнение по собственному желанию. В двойном экземпляре.

У Верещагина вспыхивают глаза. О, я знаю этот взгляд – он таким взглядом смотрит на какого-нибудь очень упрямого конкурента. Того самого, об которого Антон в уме уже планирует вытереть ноги. Увы. Со мной ему придется обломиться.

– Ты совсем охренела или просто прикидываешься дурой? – рычит мое ублюдочное начальство. – Ты никуда не уйдешь.

– А вот с этим вы ошибаетесь, Антон Викторович, – я пытаюсь не улыбаться настолько ядовито, – заявление написано в двух экземплярах, вписано в журнал входящей корреспонденции. Дата сегодняшняя. Мои часики тикают. Мучиться с тобой мне осталось совсем недолго.

Хорошая все-таки вещь – знание Трудового Кодекса. Нет, можно было и заказным письмом послать, но и с передачей через секретаршу и проводкой через журнал – тоже схема рабочая.

Нет, это на самом деле шедеврально – вот это его поведение.

То есть унизить меня на корпоративе, угнать и осквернить мою машину, разбить мой телефон – и прочее по списку моих к нему претензий – это в системе ценностей Антона Верещагина настолько безобидные шалости, что я не имею права среагировать на это соответственно. Я охренела, понимаете?

Боже, нет, этого мальчика точно мало пороли в детстве. Какая жалость, что законом запрещено восполнять эти родительские упущения. О-ох, я бы восполнила! С огромным удовольствием бы восполнила.

Господи, скорей бы конец рабочего дня. Скорей бы дождаться Прошиной машины. Скорей бы в клуб… Не могу уже терпеть. Не могу!

– Думаешь, самая умная? – рот у Верещагина вроде как улыбается, глаза все те же – яростные, злые.

– Это не я сказала, – парирую, разводя руками.

– Хорошо, дорогая, как скажешь, – щерится Антон, – вот только ты же не возражаешь, что мы проведем по твоей работе глубокий аудит? Проверим эффективность твоей работы. А то не дай бог, мне тебе еще рекомендации писать, а я и не в курсе, что надо.

– Пожалуйста, – я пожимаю плечами, – подготовьте приказ для Семенова, пускай он…

– О нет, – никогда в жизни Верещагин не смотрел на меня вот так, будто он голодная тигровая акула, а я – кусок сырого мяса, – тебя проверю я. Не выходя из твоего кабинета.

Твою ж мать…

Нет, я прекрасно знала, что аудитор из Верещагина был настолько охренительный, что его реально боялись нечистоплотные на руку бухгалтера. И в те времена, когда Антон Верещагин еще не собрал себе капитал, не нашел партнеров – он был лучшим частным специалистом по вопросам аудита.

Да, да, у Антона Верещагина действительно были мозги. Хотя я в свете событий последних дней уже об этом и подзабыла.

В любом случае – я не боялась. Я делала свою работу чисто, так, чтобы комар носа не подточил. Хотела, чтобы босс обратил внимание, а ему было дело только до коротких юбок девок, бегающих вокруг. Через мозг Антону Верещагину понравиться просто невозможно.

Но глубокая проверка – это не быстро. Это от нескольких дней до недели.

И что, все это время он будет торчать в моем кабинете, разбирать мою документацию, папку за папкой?

А ведь я представляю, как он будет докапываться до каждой строчки или запятой, требовать, чтобы я подошла, посмотрела, дала свой комментарий.

Еще и с лапами своими наверняка полезет, а я буду фантазировать о том, как буду эти его клешни ломать. М-м-м! Поганая перспективка. Ну, если вынести за скобки мысль про фантазию.

Господи, он же меня окончательно доканает. После этого увольнения мне будет впору сдаваться в дурдом, чтобы не убивать всех подряд людей попадающихся мне по дороге.

– Разве можно вас так отвлекать, Антон Викторович? – интересуюсь я. – Вы же у нас занятой начальник, как можете вы тратить время на такие мелочи?

– Ничего, я потрачу, – скалится Верещагин, – у меня тут трагедия, главный бухгалтер увольняется внезапно. Ужасно подозрительно, вдруг она деньги вместо того, чтобы ими налоги оплатить – на оффшоры вывела? Кому доверишь такое дело? Прочие дела подождут.

И нету у меня больше никаких слов, только матерные. Но ведь нету повода отказываться – да и как откажешь в рабочем вопросе непосредственному руководству?

– Пожалуйста, Антон Викторович, – я делаю широкий жест в сторону стеллажа с папками, – документы за последние полгода в вашем распоряжении. Остальное уже сдано в наш архив.

– Ничего, начнем с малого, – ухмыляется Верещагин, а я пытаюсь представить, как это я выдержу с ним рядом хоть несколько дней. И работать ведь еще надо!

Судьба решает, что мне досталось мало. Судьба дарит мне еще один «подарок».

– Ирина Александровна, Игнат Сергеевич просил вам цветы занести и передать свои извинения…

Сладенький голос Ольги Ивановской раздается от входной двери в бухгалтерию. А я – как чертова ищейка, втягиваю носом воздух. Ольга ведь входит не одна – вперед неё заходят её духи.

Омерзительно навязчивые приторные духи.

До отвращения, до тошноты мне знакомые.

И вот эту гадину он разложил в моей машине? Да на ней же пробы ставить некуда – свободного квадратного сантиметра – и то не найдется! Подешевле-то шалавы не нашлось, да?

Ну, спасибо, хоть ничьи трусы мне на водительское кресло не возложили!

Видимо, моя ненависть как-то отражается на лице, потому что от моего взгляда Ивановская пытается спрятаться за букет каких-то там роз, который она держит в руках. И смотрит на меня так, будто я её ударила.

Хотя будь у меня право – я бы ударила… И за волосы бы эту лицемерную тварь оттаскала с душой.

Значит, как поныть мне во время корпоратива, что «мужики – козлы, а мужья и начальство – особенно» – так «Ирочка, как ты меня понимаешь, да-да, мужиков надо пороть», а как потом раздвигать ноги перед мудаком в моей машине – так о понимании никто и не вспомнил. А потом скажите мне кто-нибудь, что внутренняя женская мизогиния – это вещь нелогичная и необоснованная. Как можно не ненавидеть вот таких вот мелких потаскушек?

– Ирина Александровна, вам нездоровится? – пытается лепетать эта курица, а я просто пытаюсь смотреть на неё, без мыслей – ну вот почему? Почему она? Почему он выбрал её, а не меня?

– Вон пошла, – тихо рычу я, и Ольга-таки испаряется.

Какая благоразумненькая дрянь… Правильно, с той стороны двери ты всяко больше проживешь.

Может, и правда? Забить на регламент, перестать ходить на работу? Пусть выдает себе увольнение по статье. Ну, я ж Прошу реально запорю таким вот образом.

Жалко. Жалко, потому что с увольнением по статье я буду рассчитывать на совсем другие перспективы, даже со связями.

Господи, зачем мне такое живое воображение? Зачем я сейчас представляю, как именно трахали эту потаскушку в моей тачке?

Может, сменить машину? Смогу ли я ездить в ней нормально сейчас?

Сбоку насмешливо хмыкает Верещагин. Сидит себе на краю моего стола своей чертовой задницей, глазки свои красивые, мудацкие на меня таращит, головку свою пустую набок наклонил.

А ты ведь ревнуешь, Ирочка…

Он этого не сказал. Я это сама осознала.

Я. Ревную. До темноты в глазах, до спазма в горле, до ощущения, что в животе возится клубок обжигающих холодом змей. Ревную!

И кого? Этого ублюдка, который держит меня за второсортную, недостойную его внимания женщину?

Который с удовольствием трахнет самую главную потаскушку в фирме, а я для него – «унылая персона»?

Который добивается меня только из-за того, что я швырнула носом в землю его самолюбие. И настолько мерзкими, грязными методами – что чувствуешь себя уже даже не второго сорта, а третьего. Ведь даже банальных извинений я оказываюсь не достойна. Только шантажа, угроз и мудачизма.

Что ты там о себе возомнил щенок? Ничего ты для меня не значишь!

– Ну что, начнем проверку, Ирочка? – сладко улыбается Верещагин, и я впиваюсь ногтями в собственное колено, чтобы хотя бы не ударить свое чертово начальство по его самодовольной физиономии.