И вот, когда на вас нахлынуло вдохновение, интерес к искусству проснулся-таки по самое не могу, а все потому что еще полдень, дождь продолжает валить как манна небесная, и тут внезапно волна ценителя искусства окатывает вас, прямо как Хокусайевская Канагава. Приблизившись к картине на расстояние меньше метра, вы хотите разглядеть вон ту деталь, посмотреть, сколько там мазков, может, даже запомнить название этого нового для вас художника, чтобы потом блеснуть, наконец, где-нибудь в прибогемных разговорах со снобами и «ценителями», ну чем, ей-богу, вы хуже? Но не тут-то было, взглядом орла, приметившего жирненького кролика в кустах, Мариванна или пусть Бетти, охраняющая святая святых зал, почти как Гефест у Олимпа, набрасывалась на меня каждый раз прямо в шаге на пути к высокому.

– Дядя Девять, а что это? Давай подойдем поближе!

На небольшой сцене, прямо на полу, валялись и катались по полу голые мужчины и женщины. Разумеется, это был перформанс, а вы что подумали? Ведь это «Тейт», нет не «модерн», «Тейт Британ», и вот там за стеной, в соседнем зале, лежит вся такая недотрога, воздушная Офелия.

– Дядя Девять, а что с ними? Они что, нудисты?

– Тс-с-с-с, какие вам нудисты, это же храм искусства!

Девять никак не мог понять, что же делать, а точнее, что же думать. Хотелось подойти и посмотреть, а что же там за «перформанс» такой, может, хоть табличка есть. Табличка, как и любое слово, дающее определение, – это просто самое гениальное, одно из основополагающих открытий человечества! К примеру, художники-авангардисты давно это поняли, поэтому давали такие названия своим картинам, чтобы суть можно было НЕ понять не только по «рисунку», но и по названию. Название было ровно таким же НЕинформативным, как и само произведение. Кладезь для воображения. Или, скажем, приходите вы в библиотеку, а как понять, что там? Табличка гласит «Соблюдайте тишину». Вот, тут все встает на свои места, сразу ясно, что там надо делать. Или вот «mind the gap»16 – и все, вуаля! А ведь были раньше студни которые без этой надписи так и норовили попасть под поезд. А сейчас разве так? Надпись – она все изменила!

Собственно, отчего все так сложно с детьми: они не умеют читать таблички! Он орет, а ты ему: «Здесь нельзя орать!» Табличка прямо в глаза! Доказано (не спрашивайте кем), что сказанное вслух и написанное одно и то же слово по-разному воспринимается нашим мозгом. Мозг с тех самых первобытных пор уверен в том, что написать чушь никак не могли. Сказать – да запросто, а вот написать – ну что-о вы!

В смятении, растерянности и с небольшой долей любопытства, Девять все же осмелился подойти, как пуганая лань, поближе. Как ни странно, хранительница огня у Олимпа, как гласила ламинированная табличка у нее на груди, Бетти, вовсе никак не отреагировала. Девять тем временем честно старался не смотреть, собрав все свое мужество или, напротив, пытаясь засунуть все свое мужское куда подальше. Хотя с другой стороны, он же вовсе не ханжа, а раз уж это музей и они валяются вон там, ну пусть не очень прикрытые, а точнее, очень неприкрытые, значит, есть в этом большая эстетическая ценность! Эдакий ваби-саби, красота несовершенного, красота антисимметричного, природная красота в общем в первозданном виде!

И племянники сами виноваты, что приплелись с ним и к тому же вели себя так тихо вплоть до этого зала, могли бы подыграть и начать буянить, ну хотя бы тронуть что-то в четвертом по счету зале. Таблички Девять не нашел, зато как ему показалось, подойдя поближе, суть-то он понял.

– Дядя Девять, может, им плохо ? У тебя же синдром раздраженного кишечника, наверняка с собой есть это твое лекарство, ну как оно, ты всегда как объешься на праздниках, сначала корчишься на диване в такой позе, как они, потом пьешь его. А, вспомнил, лекарство от диареи!

Если бы сухощавая Бетти не имела такой спартанской выдержки и не выглядела столь же отрешенной и отстраненной от реальности (что вовсе не отменяло полета орла в случае, если добыча, то бишь посетитель, оступится), Девять был бы очень смущен и даже оскорблен. Но в этот раз он просто сделал вид, что ничего не услышал. Что, конечно, только подзадорило мальчишку.

– Дядя Девять, не будь жадиной, ты же говорил нам, надо делиться! Поделись своим лекарством от диареи! Ты не видишь, что ли, людям настолько плохо, что они уже голые, в конвульсиях валяются на полу! – кричал возмущенный мальчишка, чем и обратил внимание беспристрастной до сих пор Бетти на Девять. Но конечно, сказать что-то было не в традициях этого храма искусств. Она лишь одарила Девять взглядом Медузы, и Девять почти обратился в камень.

– Тише-е! – прокричал он шепотом так, что участники перформанса от неожиданности чуть не перестали кататься по полу.

Девять так и не успел найти табличку, с тех пор голые люди, валяющиеся на холодном полу «Тейт Британ», через стену от Офелии, долго не давали ему покоя. И вовсе не потому, как подумал сейчас какой-нибудь эксгибиционист, что он не успел разглядеть всю красоту ню. В том-то и дело, что это не был эксгибиционизм. А что же это было? В чем суть перформанса? Может, то, что все мы равные, бесшерстые, голые перед искусством отморозки? Которые только и знают, что корчиться по полу туда да сюда? Или наоборот, искусство настолько в тупике, что только валяние голых пятых точек хоть как-то сдвинет его с мертвой точки? Что бы это ни было, но таких смешанных чувств он не испытывал почти никогда. Возможно, это и было целью: перевернуть картину с ног на голову, вызвать бурю странных эмоций, не подходящих к описанию в определенную табличку. Поэтому не «Тейт Модерн», где что ни шаг, то что-то неожиданное, а именно оплот истории, а именно «Тейт Британ». Именно таким оказался вывод выбегающего из музея как от коронавирусного Девять в дождливый июльский день.

«Сегодня в 14:00 в ЭКО-МОМА состоится перформанс, вход свободный».

После того как ценители искусства оказались свидетелями рождения великой картины экосовременности – «Every drop matters», Эко-Ляндия стала вторым Парижем, то есть авансценой для несчастных и великих художников. Но, конечно, здесь не было ни великих, ни жалких, так как, соответственно поправке 8.0.1. в Эковакууме, никто не в праве давать оценочные суждения и высказывания в адрес гражданина экообщества. Любое нарушение будет строго отслеживаться и облагаться штрафом. Большим штрафом.

«Художника обидеть может ка-а-а-аждый», – входя в зал, напевал себе под нос Макс, готовясь в пух и прах размазать здешний бомонд своим тонким – не подкопаешься – сарказмом, мысленно потирая лапки, как муха после варенья, ну или чего-нибудь вонючего – смотря чем судьба порадует.

Назвать это место залом было, конечно, большим неуважением к реальным залам, тем, что были в XVIII веке, к примеру, во дворце у короля Франции, но, к счастью (или к сожалению?), залы не могут оскорбиться, поэтому так тому и быть. Зал! Во-первых, он был напечатан на 3D-принтере исключительно из переработанных материалов. Переработанной туалетной бумаги и пластиковых стаканчиков, которыми, разумеется, здесь больше никто не пользовался, их привезли из некоторых отсталых стран, которые, к превеликому позору, все еще пользовались этим ядом. Специально для постройки здания, а как же иначе, отправили самолет прямиком в Европу, Азию, Африку и даже Австралию. Туда и обратно. Провели тренинги, конференции, собрали толпы людей, приносивших этот ужасный пережиток отсталого прошлого, то есть стаканчики, на спасение экологии. Не прошло и месяца, как сбор стаканчиков был завершен и привезен «Боингами» в Эко-Ляндию. Чтобы все были спокойны, «Боинги» заправили исключительно экотопливом (которое все еще не придумали, но надпись «эко» на «Боинге» все видели своими глазами, а вам что, мало надписи?).

Зал был похож на муравейник, то есть в форме огромного конусообразного сооружения. Архитектор Лоренцо К. соорудил это здание по всем законам экоочищения и утверждал, что сама природа вдохновила его, конечно же, муравьи. Он, видимо, а точнее, совсем точно, не совсем хорошо знал муравейники, да и самих муравьев. К примеру, вряд ли, создавая этот прекрасный экомуравейник, он имел в виду, что иллюзиалы – муравьи. Уж кого-кого, а муравьев-то точно недооценили. Взять хотя бы «муравьиные круги смерти». Гипнотическое зрелище, которое очень забавно смотрится, как будто муравьи играют в карусель. Вот один муравей, на первый взгляд, совершенно беспричинно начинает бегать по замкнутому кругу, увлекая за собой все большую группу, и они бегают по кругу до тех пор, пока не упадут замертво. Изредка небольшая группа муравьев по непонятным причинам отделяется от этого «круга смерти».