– Да, Жорж? Конечно, все готово. И я договорилась о скидочке. – Она рассмеялась словам собеседника. – А ты мой мужчина. Уже собираюсь и бегу.

Я поднялась из-за стола, дошла до буфета и включила чайник.

– Жорж?

– Он самый. Мужчинка мой.

– Не, я не о том. Жорж?! – меня начал душить смех.

Карина пожала плечами.

– Все по теории. Шкаф зови тумбочкой, тумбочку зови шкафом. Вот был бы он под два метра – был бы Жориком или котиком. Уменьшать и ласкать то, что и так до тебя уменьшено природой и обласкано любимой мамой, нельзя. Вот Хуан вполне сойдет на зайчика.

– На кролика он сойдет. – Я прошла вслед за подругой в коридор и наблюдала, как она, матерясь, втюхивает ноги в изящные босоножки на тонком высоком каблуке.

Справившись с туфлями, она выпрямилась и одернула платье.

– Я поскакала. А ты все ж подумай о Динозавре. В конце концов, не жениться ж ты на нем собралась.

– Замуж выходить, – поправила я.

– Это в позапрошлом столетии бабы замуж выходили, а нынче мужик пошел не тот. Теперь мы женимся.

– Тьфу на тебя еще раз. Не хочу. Я женщина ранимая, вдруг влюблюсь, а он бросит, предаст и растопчет мое нежное девичье сердечко.

Карина сурово нахмурилась, глядя на мое деланно серьезное выражение лица. Не выдержали мы одновременно, рассмеялись.

– Ладно. Пока, нежная барышня.

– Счастливо, умудренная женщина.

Я закрыла дверь и направилась на кухню, проверить действия объекта. Объект спокойно дремал на диване. Я пожала плечами и задумалась о планах на воскресенье.

Воскресенье

Я глубокомысленно созерцала лысину Рудольфа Альбертовича и остервенело грызла нижнюю губу.

– Доченька, а как дела на работе? – попробовала разрядить обстановку мама.

– Нормально. – Голос слегка сорвался на визг при ответе, отчего Альбертович, и без того напряженно сидящий напротив, подпрыгнул.

Мама протянула руку и успокаивающе что-то там под столом лысому погладила. Я понадеялась, что ладонь или, на крайняк, коленку. Лысому помогло не очень, дергаться меньше он не стал.

– Как Карина?

– Хорошо.

В комнате вновь воцарилась гнетущая тишина.

Когда родители развелись, а отец вновь женился, я, несомненно, желала маме счастья, тем более что с развода минул не один год, но к реальности оказалась не готова. Мамино счастье походило на немую бритую каланчу, откликающуюся на имя Рудольф. Мама рядом с ним казалась тоненькой, хрупкой и невесомой. Вот так размахнется своими граблищами ведь и поломает ненароком родительницу.

Я продолжила сосредоточенно, а главное, молча изучать Альбертовича, Альбертович в свою очередь изучал столешницу. В принципе, это знакомство ничем существенно не отличалось от моего знакомства с мачехой три года назад. Она точно так же готова была начать дергать глазом и подпрыгивала при каждом резком звуке. В дальнейшем тетка оказалась ничего так, правда, с единственным существенным недостатком: взрослой и чертовски незамужней сукой-дочерью. Я в сравнении с той барышней – прелесть. Папа, по глазам видела, последний год начал призадумываться о вторичном разводе. Последняя мысль натолкнула меня на новый уточняющий вопрос:

– Дети есть?

На этот раз подпрыгнули оба: и маман, и бритый.

– Есть, – выдавила родительница.

– Сын, – уточнил Рудольф.

– Это хорошо, – плотоядно улыбнулась я, чем спровоцировала дальнейшее умалчивание стратегической информации со стороны потенциального отчима.

Не так он меня понял, да и бог бы с ним. Я, конечно, женщина здоровая и по мужской ласке фанатею все еще, но чистая квартира и возможность делать что хочу и как хочу, не оглядываясь ни на кого вокруг, уже перевешивает чашу тоскливого одиночества, делая одиночество не таким тоскливым.

– Может, еще чаёчку? – попробовала разгладить измятую скатерть первичного знакомства мама.

Мы с Рудольфом одновременно оглядели наши все еще наполовину полные чашки и согласно кивнули. Видимо, оба порешив на том, что порой стакан все же наполовину пуст, а не наполовину полон. Маман радостным галопом, почирикивая, словно освободившаяся из плена птичка, поскакала на кухню, звеня нашими чашечками. Альбертович подождал, пока она скроется за поворотом, и уставился на меня уже далеко не безобидным взглядом.

– Вера, – начал проникновенным шепотом он.

Я заулыбалась и уставилась на него горящими в предвкушении боя глазами. Острые ощущения – это всегда интересно. Альбертович Рудольф осекся и прищурился. В мгновение оценив ситуацию, я поводила бровями вверх вниз, чем спровоцировала ожидаемый смешок с его стороны. Очевидно ж, что передо мной далеко не тюфяк и не слабак, как показалось вначале. Мужик сильный, с таким лучше дружить, раз он решил мамку окучить.

– А квартира на две трети моя, – без предисловий прошипела я.

– А она мне не нужна, – точно так же ответствовал бритый. – У меня своя.

– А тортику принести? – закричала с кухни мама.

– Да! – получилось у нас с Рудольфом одновременно.

– Пенсионер? – задала я новый наводящий вопрос.

– Трудоголик.

– Зарплата?

– Регулярно, – не растерялся дяденька, окончательно меня покорив.

– Вредные привычки? – я расслабленно откинулась на спинку дивана, демонстрируя тотальное благодушие.

– Доху… Полно.

Поправка вышла очаровательнейшей.

– А вот и чаёк, – запричитала мама, несясь с подносом с кухни так, словно собиралась выиграть соревнования по международному домохозяйскому биатлону.

Видимо, наше с Рудольфом перешептывание не производило впечатления мирного диалога. Напрасно. Мы подружились.

– Мам, торт чудесный, как обычно, – закинула я дров в прогорающий костер материнской нежности.

Родительница заулыбалась и почему-то потянулась обнимать что-то у Альбертовича под столом. Нет бы дочку обнять, а она части тела мужика чужого. Я улыбнулась матери в ответ и запихнула в рот кусочек растолстина побольше, чтоб жевалось подольше. Говорить расхотелось вообще. Хотелось завалиться на свою одинокую девичью кровать, потискать ободранного, протестующего, стремящегося к весенне-летнему загулу Пофига и похлюпать под «Аватар», завывая вместе с Леоной «I see you».

– Ну что, – многообещающе произнес лысый. – Завтра вечерком познакомлю со Светом.

Я непонимающе уставилась на великого инноватора и только мгновение спустя сообразила, что Свет – это имя. Назвал дяденька сына, ничего не скажешь. Такой же лысый бугай? Или в маму пошел? Вот, кстати… Я открыла рот и вовремя его закрыла. Все же нетактично спрашивать, где мама Света, мало ли, какую рану могу зацепить. Тоже не дело.

– Как у него на работе? Повышение дали? – заинтересовалась родительница чужим ребенком, отчего родной ребенок получил незабываемый прилив обиды и забил себе в рот кусок торта еще больших размеров, нежели предыдущий.

Рудольф увлеченно понаблюдал за процессом, сочтя его, очевидно, чем-то сродни фокуса, и обернулся к возлюбленной.

– Да, все отлично.

– Они с сыном программисты, – гордо произнесла мама, глядя мне в глаза.

– М-м-м, – протянула псевдовосхищенно я. Круть.

– Я слышал, Вер, вы писатель? – поддержал светскую беседу Альбертович.

– Угум-гум, – кивнула «писатель».

– Романы про любовь пишет. Библиотекарь. – Не добавила родительница дочери крутости в глазах чужого дяди.

Впрочем, если верить выражению глаз дяди, он это все уже слышал не один раз и даже выучил названия пары-тройки творений.

– Я прочитал «Библиотекарь для темного демона. Крещение любовью». Неплохо.

От неожиданности я открыла рот и вытаращилась на смертника. Он правда любовный роман прочел? Никто ж из родных-близких не читал. Зачем он это так со мной? Там же секс есть… Мне как-то резко поплохело.

– А вторую книгу не начинал еще? – заинтересовалась мама.

– Времени пока не было, но купил.

Я икнула. Организм испытал острый недостаток текилы в крови. Или виски. Лучше виски. Спас меня от жесточайшей пытки телефон Альбертовича, потребовавший немедленного внимания к звонящему. Ухватив удачу за хвост, я бегом собрала манатки, распрощалась с влюбленной парой и ретировалась домой, подальше от своей писательской славы.