Францию представлял Жан Жорес, руководитель Французской секции Рабочего Интернационала, как тогда называлась Социалистическая партия Франции. Блестящий оратор, в годы, предшествовавшие началу войны, он посвятил все свои силы проблеме войны и милитаризма и, в частности, написал книгу «Новая армия», имевшую большой резонанс среди социалистов по всему миру[4].
Бельгийских социалистов, выступавших в роли принимающей стороны, представляли Эмиль Вандервельде и Камиль Гюисманс. Вандервельде, лысеющий джентльмен в пенсне, с густыми черными усами и седой эспаньолкой, возглавлял Международное социалистическое бюро и входил в руководство Бельгийской рабочей партии. Гюисманс, узколицый и суровый, на тот момент был Секретарем Интернационала (эту должность он занимал с 1905 по 1922 гг.) и пользовался большим влиянием как в бельгийских профсоюзах, так и в социалистической партии.
Эти имена были известны всем социалистам и большинству трудящихся Европы. Казалось, ничто не могло остановить рост руководимого ими движения, которое привлекало множество сторонников, завоевывало все больше мест в парламенте и стремительно шло к политической власти. Но все они оказались беспомощны перед лицом величайшей войны, которую когда-либо прежде видел мир.
Собрание в Брюсселе открылось на оптимистической ноте. Кейр Харди, представлявший британскую Лейбористскую партию, сообщил делегатам, что Великобритания ни при каких обстоятельствах не вступит в грядущую войну. Один из немецких делегатов уверял собравшихся, что кайзер против войны, так как боится ее последствий. Жорес настаивал, что французское правительство желает мира. Настроение изменилось, когда Виктор Адлер от Австрии выступил с более реалистичной оценкой ситуации, заявив, что войну, которую Австро-Венгрия объявила Сербии в отместку за убийство эрц-герцога Франца Фердинанда в Сараево 28 июня, остановить невозможно. С Адлером были согласны и социалистические лидеры из других частей империи Габсбургов (венгры и чехи).
Несмотря на растущее ощущение, что Второй Интернационал не в силах остановить сползание к войне, бельгийские социалисты все же решили воспользоваться удобным случаем для проведения массового митинга в поддержку мира. Собравшаяся возле Королевского цирка в Брюсселе многотысячная толпа скандировала: «Война войне!». Жорес произнес пламенную речь, положив руку на плечо своего немецкого коллеги Гуго Гаазе. Этот символический жест вызвал в памяти знаменитое рукопожатие российского социалиста Плеханова и его японского единомышленника Катаямы на международном социалистическом конгрессе в Амстердаме во время русско-японской войны 1904–1905 гг.
Однако время подобных жестов прошло. Война была неминуема, социалисты не могли ничего с этим поделать, и, прозаседав всего один день, члены Международного социалистического бюро разъехались по домам.
Масштабов разразившейся вскоре войны не могли предвидеть не только социалистические лидеры, но и все современники. Ничего подобного Европа, почти столетие до этого не знавшая крупномасштабных войн, еще не видела. Каждая из сторон конфликта рассчитывала на молниеносную и непременно победоносную кампанию. В августе германский кайзер говорил уходящим на фронт солдатам: «Вы вернетесь домой раньше, чем опадут листья с деревьев»[5]. Как отмечает профессор Дэвид Стивенсон: «Даже в самых мрачных военных прогнозах не предусматривался конфликт, который продлится четыре с половиной года и унесет по меньшей мере 10 миллионов жизней»[6].
Анжелика Балабанова, представлявшая итальянских социалистов, писала, что неизбежность войны вызывает у нее чувство «безнадежности и отчаяния». То же самое ощущала и Роза Люксембург, чье возвращение в Берлин совпало с объявлением Германией войны России, а затем Франции.
На следующей день после приезда Жореса в Париж он был убит в кафе. Убийство Жореса обозначило конец эпохи. Одна за другой социалистические партии, которые недавно клялись положить скорый конец войне и даже воспользоваться ей как возможностью свергнуть капитализм, поддавались господствующим националистическим настроениям.
4 августа германские социалисты в Рейхстаге проголосовали за предоставление военных кредитов правительству. Гуго Гаазе был принципиальным противником войны, но поставил на первое место лояльность партии и поддержал это решение. Его заявление, что социалисты «не бросят Отечество в час опасности», означало полный отказ социалистического мейнстрима от своих ценностей.
В Бельгии Эмиль Вандервельде принял сторону собственного правительства и Антанты и стал первым в истории страны министром-социалистом. Он пользовался полной поддержкой своих товарищей по Бельгийской рабочей партии, выпустившей 3 августа манифест, в котором говорилось о праве страны на самозащиту перед лицом германской агрессии. Партия призывала рабочий класс Бельгии отстаивать «наш нейтралитет и само существование нашей страны». «Защита Бельгии, – отмечалось в манифесте, – является частью борьбы за демократию и политические свободы в Европе… против милитаристского варварства»[7].
Виктор Адлер решил публично поддержать Австрию, хотя в приватных беседах высказывался против войны. Между тем его сын Фридрих оказался настолько ярым антимилитаристом, что в 1916 г. в одной из венских гостиниц смертельно ранил из пистолета министра-президента Австрии (за это его приговорили к смертной казни, однако позже император смягчил приговор). Социал-демократы во главе с отцом покушавшегося осудили убийство. Фридрих Адлер, возмущенный отходом Второго Интернационала от антивоенных позиций, обвинял бывших товарищей в предательстве.
Не все партии поддержали свои правительства в войне. Американские и даже сербские социалисты хранили верность сделанным до войны заявлениям о приверженности борьбе за мир. За свою антивоенную деятельность лидер американских социалистов Дебс поплатился тюремным сроком.
В своей знаменитой речи в Кантоне (штат Огайо) он выразился предельно ясно: «Кого ни возьми, каждый из этих аристократов, этих потенциальных убийц – заядлый патриот. Сговорившись между собой, они в один голос твердят, что война ведется ради спасения демократии в мире. Все это вздор и чистый обман!».
Даже в партиях, ставших на сторону своих правительств во время войны, находились люди, которые шли против течения, такие, как Фридрих Адлер, Роза Люксембург и Кейр Харди. Выступая в Палате общин вскоре после начала войны, Харди обращался и к своим коллегам из Лейбористской партии, которая теперь поддерживала войну: «Нам говорят, что вступление в войну для нас является делом чести. Это мы слышим не впервые. То же самое говорили во время Крымской войны, но кто теперь считает ее необходимой? Делом чести называли Бурскую войну. Сколько людей оправдывает ее сегодня? Пройдет совсем немного лет, и, если нас все-таки втянут в эту войну, мы удивимся, сколь неубедительными были доводы правительства в пользу нашего участия в ней»[8].
Но этого было недостаточно, и Второй Интернационал прекратил свое существование.
Позднее Роза Люксембург писала: «Пристыженное, обесчещенное, по колена в крови, запачканное грязью стоит перед нами буржуазное общество. Оно показывает свое подлинное лицо, не в скромном и привлекательном виде культурности, философии, этики, мира и государственного права, но в образе хищного животного – в шабаше анархии, в гибели культуры и человечества. Посреди этого шабаша ведьм произошла мировая катастрофа – капитуляция интернациональной социал-демократии»[9].
Шесть лет спустя, когда война закончилась, оставив Европу лежать в руинах, а германская, австро-венгерская и российская империя пали под ударами революций, трое из участников того собрания в Брюсселе в июле 1914 г. встретились снова, на этот раз в Париже. Карлу Каутскому, Эмилю Вандервельде и Камилю Гюисмансу предстояло путешествие через всю Европу. Восстановленный Интернационал поручил им посетить страну, где под руководством марксистов строилось общество нового типа – общество, которое один из членов их делегации назовет позже «самым совершенным социализмом в Европе».
