Увы и ах. К сожалению, и запросы в архивы ничего не добавили к общей безрадостной картине расследования. Как ни обидно это сознавать, но дело с места не сдвинулось. По крайней мере, до поры до времени. (Савин, в тебе заговорило профессиональное самолюбие?)

Значит, единственно возможный правильный вариант – сосредоточиться на личности потерпевшего. Кто «за», прошу поднять руки. Савин – раз, Мышкин – два, Седлецкий… Горячо любимый шеф, как всегда, имеет особое мнение.

– Мечтаешь?

Савин от неожиданности вздрогнул и оторвался от бумаг. На него, приветливо улыбаясь, смотрел КаВэ Мышкин. Он всегда отличался тем, что появлялся в кабинетах оперативников, словно призрак.

– Ба, товарищ Мышкин! Каким ветром? – удивленно спросил капитан.

– Здравствуй, Боря. Не ветром, а ножками.

– Почему не на природе? Ты как будто собирался…

– Обстоятельства, – коротко ответил Мышкин, не вдаваясь в подробности.

– Что нового на вашем научном фронте?

– Зайди ко мне в лабораторию.

– Удивишь?

– Возможно…

Стараниями неутомимого Мышкина лаборатория криминалистического отдела приобрела вполне современный вид. И не только вид. Оборудование, на зависть коллегам из других райотделов области, которые тщетно пытались выведать у КаВэ секреты его снабженческих «подвигов», тоже было первоклассным.

Мышкин открыл сейф, извлек оттуда часы и лупу убитого и молча положил их на стол перед Савиным.

– Предлагаешь отремонтировать? – не удержался Савин, усаживаясь на стул-вертушку.

– Предлагаю тебе еще одну задачку.

С этими словами Мышкин осторожно открыл крышку часов, пододвинул их поближе к Савину и ткнул ему в руки лупу.

– Смотри внимательно. Не там, левее. Видишь, фирменная гравировка орнамента ограничена лентой? Сейчас я включу лампу. Присмотрись к ленте.

– Костя, это же… какой-то план!

– Не ори, гений сыска. План. И текст. Вот фотография гравировки. Увеличение стократное.

– План местности. Координаты! Это же здорово, Костя!

– Не очень, Савин, не очень здорово…

– Почему?

– Потому что текст – сплошная белиберда, набор букв, а координаты… Они или зашифрованы, или придется тебя командировать в Центральную Африку, чтобы лично познакомился с местностью, на которую эти координаты указывают.

– Значит, шифр?

– Очень похоже.

– Ключ?..

– Увы, нам он неизвестен. Текст расшифровке не поддается. Я уже пытался. Правда, мои познания в этом деле довольно скромны…

– Не прибедняйся, Костя, здесь все свои. Слушай, а что если ключ к шифру – гравировка на застежке портмоне?

– Проверял. Не получается. Думаю, что нужно все это отправить в Москву. В Магадане тоже нет спецов по шифрам.

– Время, Костя, время! У меня его в обрез. А если именно в шифре кроется разгадка всей этой истории?

– Все равно я сомневаюсь, что у меня что-либо получится. Не тот уровень, Боря, честное слово. В центре люди гораздо опытней по этой части.

– М-да… Может, ты и прав. А жаль.

– Мне тоже, однако выше головы не прыгнешь…

– Костя, а если попробовать сопоставить план на гравировке с картой на местности, где найден убитый?

– Идея хорошая, но для большой ЭВМ. Моему компьютеру на это и года не хватит. Сам знаешь, сколько ручейков и речушек сплетено в кружево на этой местности. А если учесть, что на гравировке все это изображено довольно условно, и главное, видимо, заключено в тексте, то суди сам, насколько нам подходит этот вариант.

– Согласен, – уныло кивнул Савин.

– И все же из этого плана мне удалось кое-что выцарапать.

– Ну!

– Техника, Боря… Нам удалось установить тождество почерков гравера на крышке часов и на застежке портмоне.

– Значит, все-таки на застежке ключ к шифру?

– Ключ не ключ, это еще требуется доказать. Но то, что гравер – умелец, каких поискать, можно сказать с уверенностью. Так тонко и чисто выполнить гравировку, да еще в таком микроскопическом масштабе и вдобавок ко всему искусно замаскировать, под силу только незаурядному специалисту граверного дела. А таких профессионалов в нашей стране, поверь мне, Боря, немного.

– Думаешь, ниточка?..

– Не просто думаю, а уверен.

Рана Владимира затянулась по истечении второй недели. Но Макар Медов выздоравливал трудно.

Дни и ночи напролет сидел возле него Владимир, прислушиваясь к тяжелому хриплому дыханию старого каюра. Сидел до тех пор, пока не стали подходить к концу продукты, загодя запасенные якутом.

Он растирал Макара мазями, хранившимися у якута на такой случай в котомке, поил целебными настоями трав и медвежьим жиром, прикладывал к ране толченную в порошок кору деревьев, смоченную спиртом.

А дни шли своим чередом. Шальной разгул октябрьских метелей утихомирил звонкий и веселый ноябрьский мороз, которому на смену пришел хмурый, туманный декабрь.

После Рождества Владимир впервые вышел на охотничью тропу. Продуктов у них осталось всего ничего. Подходила к концу даже вяленая рыба, хотя поначалу казалось, что ее хватит до весны.

Макару полегчало. Рана затянулась, и якут, придерживаясь за стенки избушки и при этом пошатываясь и кряхтя, пытался в его отсутствие ходить, за что не раз получал нагоняй.

Но дело явно шло на поправку.

Может быть, причиной тому были вкусные и питательные бульоны из глухарей и рябчиков, добытых Владимиром, или лечебные процедуры наконец дали желанный результат, а возможно и то, что зима медленно и уверенно скатывалась к весне, но как бы там ни было, а в начале февраля Макар стал на широкие охотничьи лыжи и отправился ставить петли на зайцев…

Олень ринулся напролом через кустарник, но пуля оказалась проворнее.

Отшвырнув в сторону ненужные лыжи, Владимир, зарываясь по пояс в сугробы и царапая лицо и руки о ветви, полез к добыче.

Второй выстрел не понадобился – когда он добрался до оленя, тот дернулся в последний раз и затих.

Быстро и сноровисто освежевав оленя, Владимир разрубил тушу на куски и принялся перетаскивать мясо поближе к лыжне.

Неясный, приглушенный густым частоколом молодого подлеска говор и шорох лыж заставили его прервать свое занятие.

Опрометью нырнув в заросли, Владимир дослал в ствол карабина патрон и, сдерживая бурное дыхание, затаился под корневищем вывороченного бурей сухостоя.

«Неужели опять Делибаш с компанией?!» – подумал Владимир.

Недобро прищурив глаза, он поднял карабин и взял на прицел неширокую просеку, откуда должны были появиться с минуты на минуту незваные гости…

На этот раз впереди шел Колыннах.

Заметив лыжню, Кукольников зло выругался, и на всякий случай решил обезопасить себя и остальных, спрятавшись за спиной старого якута. Держа карабины наизготовку, и осторожно посматривая по сторонам, они медленно скользили по просеке.

Все еще зоркие глаза Колыннаха не подвели и на этот раз. Свежие оленьи следы и пар освежеванной туши, зависший легким облачком в прозрачном неподвижном воздухе, подсказали ему, что удачливый охотник где-то поблизости.

А хорошо зная таежные обычаи, он не сомневался, что вот-вот может заговорить и его карабин.

– Твоя не стреляй! – вскричал каюр. – Моя якута! Моя Ко-лын-нах!

Владимир уже и сам видел, что это не Делибаш с напарниками. Но при этом он не мог не отметить, как человек с определенным военным опытом, что попутчики старого якута отнюдь не новички в военном деле.

Как только Колыннах прокричал первую фразу, они словно по мановению волшебной палочки исчезли с лыжни, и только желтый дождь сухих лиственничных иголок указывал, что пришельцы тут же расползлись по сторонам, охватывая просеку полукольцом.

Поколебавшись какое-то мгновение и решив, что прятаться нет смысла, Владимир поднялся на ноги и подошел к Колыннаху – его он знал с давних пор, – не выпуская при этом из виду попутчиков якута, затаившихся в засаде.