Молодой инженерный полковник Корсаков, приглашенный Потемкиным для устройства южных крепостей, предложил проект дока для Севастополя. Остроумие этого проекта заключалось в том, что вода должна была собираться в бассейн для шлюза из горных источников и могла служить водным запасом при осаде города.
Проект Корсакова рассматривался Екатериной, был одобрен и передан в адмиралтейскую коллегию. Потемкин считал необходимым осуществить его в ближайшее время.
Начальником эскадры, стоящей в Большом заливе, по отбытии вице-адмирала Клокачева оставался контр-адмирал Томас Макензи. Ему были поручены портовые сооружения.
Меж тем наступила глубокая осень и даже в тихой бухте шла зыбь от неспокойного моря, а две тысячи человек команды качались в своих парусиновых ложах или мерзли в береговых землянках. Больные лежали вповалку в дощатом сарае, и «гнилая горячка» начала косить людей. Нужен был карантин. Нужен был и водопровод для свежей воды, потому что команда, как правило, пила воду из мелких колодцев, вырытых близ гавани, и вода эта была очень плохая. Провиант и снаряжение, выгруженные с транспортов, мокли под дождем и разметывались ветрами. Весной ожидали прихода второй большой эскадры, об устройстве которой, казалось, не стоило, и помышлять: не было ни лесу, ни кирпича, ни цемента. Мекензи докладывал в адмиралтейство, что «лесов и материал весьма задумывали» и «юная колония без повеления, без денег, без плану, и без материалов составила из себя городок…»
Не только мастеровитые матросы, отобранные плотники, столяры, каменщики, штукатуры, охотно и сами от себя делали свое дело, но и остальные, все, кого не точила болезнь, и кто не был на вахте, стремились на береговые работы. Корабли «Азов» и «Хотин», фрегаты «Храбрый», «Перун», «Поспешный», «Скорый», «Стрела», «Вестник», «Легкий», «Крым» и «Победа» с рассвета высылали на берег свои команды. Явились сюда и беглые помещичьи люди, и отпущенные солдаты. Среди них были и олонецкие каменотесы, и белорусские землекопы, и галичские плотники со своим нехитрым снаряжением: пилами, топорами, шпунтами и молотками. Все эти пришлые составили с матросами единую семью севастопольцев, да так и остались в созидаемом городе.
Веками безмолвные берега и прилежащие долины теперь гомонили до поздних сумерек, и этой воли к созиданию не могло остановить ни петербургское, ни местное начальство. На рейде стоял тот особый гул портовой стройки, в котором соединились грохот дробимых камней, визг пил, удары топора и над всем этим – все заполняющий, хотя и негромкий, мерный рокот моря. Матросы ворочали глыбы, мерзли в студеной воде и взрыхляли землю, которая еще не ведала лопаты. Они были изыскателями, грузчиками, ломовой силой, строителями и художниками. Не зная этой земли, они находили все, что им было нужно: известь, песок, глину, камень и лес. Поднимаясь вверх по незнакомым, путаным тропкам, они попадали в дикую чащу. Исцарапанные, изодранные шипами, колючками, крючковатыми сучьями, они достигали высот, где росли изрядные деревья, годные для плотников и столяров. Ровный лес был драгоценностью. Целыми днями люди бродили по берегам бухт в поисках полезных предметов, которые иногда дарило им море. Обрывок веревки, старый крюк, корабельные доски – все было нужно.
Снова обратимся к работе В. Головачева «История Севастополя как русского порта": «…Так как все новые дома возводились для общего удобства всех наших новых поселенцев-моряков, то все они, с первого до последнего, с превеликим усердием занимались этой работой – с таким усердием, какого нельзя конечно было встретить у рабочих и распорядителей ни в каком другом случае. По свидетельству современников, добродушие первого начальника ахтьярского порта много оживляло ход работ по сооружению последнего.
Офицеры и матросы, расходившиеся каждый день по окрестным местам для отыскания деревьев на постройку, камня и всего для себя пригодного – по образу поселенцев на полудиком месте – нашли невдалеке от Херсонеса, на берегу нынешней «Казачьей» бухты, четыре грузовые лодки, испорченные во время возмущения ханскими поверенными у здешних обывателей, и покинутые там своими владельцами. Находка эта была очень хорошая, потому что каждая из лодок могла поднимать, по словам Мекензи, по 15 бочек с водою, или же изрядный груз камня. Все наши моряки бросились переводить их водой в южную бухту, ближе к мастерским, и выполнили эту операцию при помощи пустых закупоренных бочек: а притом положили сделать сюрприз своему начальнику, и также освятить приличным торжеством счастливую находку. Описание всего этого церемониала приводим здесь со слов весьма почтенного очевидца и действующего лица, впоследствии знаменитого нашего адмирала Дмитрия Николаевича Сенявина, который в это время состоял флаг-офицером у Мекензи. Напомним, что эскадра расположена была в южной бухте и адмирал Мекензи находился на своем фрегате и что, для выполнения сюрприза татарские лодки приведены были к месту, избранному под адмиралтейство ночью".
Дмитрий Николаевич Сенявин
«Это было уже на рассвете, – говорит Сенявин. – Я послал баркасы, каждый на свое судно, с приказанием, чтобы немедленно присланы были на берег все плотники, со всеми наличными досками и гвоздями, кузнецы с кузницами и с инструментами, а баркасы с фальконетами, и при них по тридцати холостых зарядов; а капитаны смотрели бы, когда адмирал поедет на берег, тогда и они ехали бы за ним. Устроив все, таким образом, я приехал на фрегат в то время, как адмирал только что проснулся; я доложил ему, что Бог послал нам добычу, четыре лодки, и что уже они на берегу. Адмирал весьма этому обрадовался, поцеловал меня и сказал: «Сегодня обедают у меня все капитаны; а с тобою, Сенявин, выпьем мы особо по бутылке шампанского». В десять часов мы позавтракали и поехали на берег, чтобы осмотреть лодки. Священник был уже в облачении и отслужил молебен, после чего мы все пропели: «Тебя, Бога, хвалим», подняли на лодках флаги, баркасы произвели пальбу 101 выстрелом, потом со всего флота салютовано по тридцати одному выстрелу. В самое это время вошли в гавань для галиота и три казацкие лодки из Таганрога, нагруженные разными вещами для исправления судов наших и первоначального берегового обзаведения. Контр-адмирал Мекензи был вне себя от радости, и когда все выпили по рюмке шампанского, он, приказав наливать по другой, сказал: «Сенявин, надобно теперь, чтобы из этих орудий палили в одно время»; он особенно любил пушечную пальбу, и в тот же момент, по сигналу, началась пальба со всех судов и баркасов; мы все подняли рюмки, поздравляли его, он благодарил и сказал: «Бай гот (Мекензи плохо говорил по-русски – В. Ш.) как это все хорошо устроил Сенявин. Спасибо тебе. Дайте нам вина – выпьем еще по рюмке, за здоровье всех нас. Прикажи налить еще столько же».
Строительство города и порта продолжалось, когда все общие постройки шли уже довольно успешно, то с разрешения и одобрения князя Потемкина, и также на случай приезда гостей, Макензи заложил и строил дом для начальника эскадры, у входа в бухту, на ее западном мысе. Сверх того, Потемкин, зная, что Мекензи был большим садоводом, отвел ему под хутор хорошее место, в глубине Инкерманского залива, на возвышениях за старой крепостью.
Григорий Александрович Потёмкин-Таврический
Инструменты и металлические предметы для всех строительных и портовых надобностей были потребованы в Севастополь из Таганрога, откуда портовое хозяйство уже начинало постепенно переводиться к Херсону. Но все предпринятые работы в архтиарском порту встречали еще и затем много препятствий.
В те дни Мекензи писал в адмиралтейство коллегию: «… Строение для житья штаба и обер-офицеров светлиц, а нижним чинам казарм и к поклаже материалов, припасов и провианту, магазины, некоторые приходят к окончанию, а другие начинаются, для которых лесов и материалов совсем мало, а других совсем нет – и одним словом, во всем при здешнем порте крайний недостаток. Плавание же транспортными судами по нынешнему глубочайшему осеннему времени прекратилось. По каковым обстоятельствам принужденным себя нашел, для исправления фрегатов, ровно и поврежденных гребных судов, просить через посланного от меня офицера, татарских начальников, для отыскания в их дачах годных деревьев, а напоследок вырубку и вывозку ихним коштом за сходную казне цену, позволения; который возвратясь объявил, что на все сие те начальники согласны. Но без позволения сей коллегии сам собою приступить не осмеливаюсь. При всем же оном, при вверенной мне эскадре, денежной казны наличия почти ничего нет». В городе и в порту, по-прежнему, чувствовался еще большой недостаток в пресной воде, для получения которой приходилось заботиться об устройстве водопроводов.
