— Инмар работает у нас так давно, что уже стал частью семьи. Если он… Я не хочу, чтобы этим кончилось. Скажи, что за лекарство ты дал Реми? Оно могло бы помочь и в этот раз?
Дьюар почувствовал в горле неприятный комок. Все его существо отчаянно противилось тому, чтобы возвращаться в Загранье, но он уже не прислушивался к этому, потому что Марелла подошла ближе и робко протянула руку в поисках поддержки. Отказать ей не повернулся бы язык. От прикосновения холодных пальцев сердце застучало так бешено, так оглушительно отдавалась в ушах его эхо, словно оно переместилось прямо в голову. Дьюар нервно облизал губы, чувствуя, как его решимость и здравомыслие тают, не оставляя никакого шанса.
— Должно помочь, если не слишком затягивать с этим, — пообещал он. — Я смогу начать вечером, когда сделаю все приготовления.
— Конечно! Если тебе что-то понадобится, только скажи. Я сделаю что угодно для их спасения.
— Свечи, как в прошлый раз. Прошу, позаботься, чтобы меня не отвлекали во время работы, и… Можно мне тарелку супа?
Она, казалось, даже не поняла последней фразы, глаза ее округлились. Дьюар не смог сдержать смешка:
— Я так и не попробовал его, а запах тут все еще стоит такой… Мм…
***
Входить в Загранье во второй раз было ничуть не легче, чем в первый. Страх неизвестности сменился страхом перед встречей с Ней, загнанным глубоко-глубоко, но не побежденным. Перед тем, как начать сам ритуал, пришлось потратить драгоценное время на то, чтобы просто успокоиться. Дьюар сел на пол, прикрывая глаза. Воспоминания о теплой, слегка взволнованной улыбке, которой одарила его Марелла перед тем, как выйти из комнаты, слегка ободряли — благодаря им удалось отогнать от себя мрачные мысли и обрести хоть малую толику уверенности.
Он не знал, правильно ли делает. Не знал, насколько долго можно выдержать прикосновение Загранья, чтобы сохранить не только душу, но и рассудок, но это был не первый раз, когда приходилось рисковать. Подобные порывы уже случались, и самому Дьюару это живо напомнило старый случай из жизни в учительской башне.
Оставаясь один, маленький Дьюар особенно остро чувствовал, как давят холодные стены, как злобно гудит в трубе пахнущий илом ветер и пялятся из темных углов завистливые, злые глаза оживающих страхов. Никакие мертвецы не ходили вокруг башни, и даже по ночам за изгородью не таились голодные демоны. И все же смерть словно жила тут, ощущалась в самих дуновениях сквозняка, в узорах паутины по углам, в самой земле.
Бывали дни, когда сильнее страха и предчувствия опасности оказывалось любопытство. Тогда Дьюар собирал в кулак всю свою волю, снимал со стены нещадно чадящую масляную лампу и шел исследовать башню: целых четыре этажа зловещих тайн и мрачных углов, в которые хотелось заглянуть хотя бы краешком глаза. А после оказывалось, что все выглядит абсолютно не таким, каким рисует воображение, и линии в густой пыли, прочерченные лапками мышей, не значат ровным счетом ничего, а бесформенная куча веток на заднем дворе никогда не бывала живой. Но оставалось одно место, все еще недоступное Дьюару, за которым наставник присматривал поистине тщательно.
Каждый раз, возвращаясь с болот, некромант спускался в подвал. Тот был большим: в первый раз посещения этого места Дьюару даже показалось, что тут гораздо просторнее, чем в самой башне. В подвале нашлось место для десятков сундуков и ящиков, как с обыкновенными предметами, вроде картофеля или старых глиняных горшков, так и неожиданных, а порой и пугающих ингредиентов для ритуалов, с которыми мальчику еще не приходилось иметь дела. Здесь же пряталось то единственное запретное место, в самой глубине длинного подвала. Постоянно на глазах — а Дьюар много раз спускался сюда то по одному, то по другому поручению — и все же недосягаемо. Одна-единственная вечно запертая дверь, что месяцами манила своей тайной. Лишь однажды, войдя в подвал, он увидел, что ключ забыт в замке, являя собой непобедимое искушение заглянуть хотя бы одним глазком. Дьюар не сумел бороться с ним и протянул руку, тронув дверь. Холодный металл ключа обжег ладонь, но звякнул, проворачиваясь, и дверь слегка подалась назад. В тоненькой полоске света от лампы в своих руках Дьюар увидел истертый порог. Комната манила, как сладкий пряник на большой ярмарке, куда его однажды взял с собой отец. Он стоял перед дверью, слушая оглушительные удары сердца в груди, и лихорадочно считал их.
Тук-тук-тук.
Проскользнула вкрадчивая надежда: если наставник сегодня так рассеян, что забыл забрать ключ, то, может, он и отсутствие ученика не сразу заметит?
Мрак за порогом пугал, представляясь всевозможными жуткими миражами. Вдруг именно в этом месте наставник проводит жестокие ритуалы, которые упоминаются в книгах? Что если здесь томится некий страшный зверь или те самые умертвия, которых Дьюар ожидал увидеть с первого дня ученичества? Дыхание перехватывало от предчувствия. Шаг, один лишь шаг отделял от единственного места в башне, куда он до сих пор ни разу не заглянул, и ни один мальчишка не смог бы удержаться от такой возможности.
Стоило пересечь порог и осветить помещение лампой, как его глазам открылась узкая прямоугольная комната. Полки тянулись вдоль всей правой стены, дальний конец их зарос многослойной паутиной и густой пылью. Взгляд скользнул меж банок и шкатулок, выстроившихся ровными рядами, но практически сразу потерялся в них. Все они носили надписи только на верефианском, который мальчик разбирал все еще недостаточно бегло, а многие руны почти стерлись от времени. Но не сами склянки привлекли внимание. Напротив, у совершенно пустой стены, стоял низкий круглый стол, на котором не было ничего, кроме единственного огромного сосуда. Вдоль пузатых боков из темного стекла бегали мерцающие огоньки, то ярче, а то тусклее. Дьюар, как завороженный, смотрел на них, делая маленький шаг вперед. Затем еще один. И еще, пока не оказался совсем рядом.
За годы обучения у Дэрейна он сталкивался с этим не раз, но в тот момент дыхание снова перехватило, поскольку эта находка превзошла все мыслимые ожидания. Не ходячие умертвия, не демоны — живые души томились в стеклянном сосуде, словно пойманные светлячки! Он видел их впервые. Дьюар поежился от того, какой холод его пробрал вместе с осознанием. Здесь, прямо у него под носом, творилась высшая некромантия, которая даже в книгах упоминалась урывками. Единственное, что Дьюар понял о ней — она опасна и бесчестна, потому что души, волей мага не способные обрести покой, даруют необъятную силу, но становятся все злее и злее.
В тот момент он не чувствовал в них враждебности. Наоборот, от духов, запертых в сосуде, исходила волна почти осязаемой тоски. Тоски, что грозила разорвать в клочья неокрепший разум, болью проходилась по венам, вызывала глубокую внутреннюю дрожь. Они молили о помощи. Без слов, но их чувства были намного громче и намного красноречивее, чем любая речь. Он не смог бы остаться в стороне. Острая жалость и жаркая, ослепляющая ненависть к наставнику затопили его до самых кончиков острых ушей. Никто не должен так обращаться с мертвыми! Его еще не успевшее закостенеть сердце требовало справедливости, и Дьюар не собирался противиться этому чувству. На удивление легко было открыть сосуд, вытащив пробку. Как будто открываешь всего лишь бутыль с вином — и заклинания, сдерживающие духов, не смогли остановить живых материальных рук. Огоньки хлынули наружу, подняв такой вихрь, что поставленная на край стола лампа моментально погасла, но Дьюар не остался в полной темноте: разлетающиеся духи все еще светились, теперь разогнав мрак даже в дальних концах комнаты. Они двигались быстро и беспорядочно, как радующиеся свободе птенцы, но все стремились к выходу, особо нетерпеливые — попросту просачиваясь сквозь стены, и стоявший посреди комнаты Дьюар ощущал все большее облегчение. Он впервые в жизни сделал нечто, заслуживающее внимания, нечто правильное — и гордился этим. Не остановила даже мысль о гневе наставника, который должен был обрушиться всей своей мощью с минуты на минуту.
