Также интересно отметить, что в большинстве северных и восточных владений франков система вилл тоже вскоре исчезла. Как и государственные gynecée, система вилл в этих регионах зависела от сильной государственной организации, которая поддерживала власть крупных землевладельцев над колонами – по сути, рабами, в то время как последние были ответственны за обработку земли и уплату большей части своего урожая империи в виде налогов. Там и в то время, когда правительство оказывалось слабым и дезорганизованным, для системы вилл наступали трудные времена. Колоны бунтовали и объявляли о своей независимости в восстаниях багаудов. Именно такое восстание вкупе с вторжениями и параличом правительства уничтожило систему вилл на большей части Британии в конце IV века. Аналогичная слабость вызвала бунты в регионе Луары и в Арморике в начале V века. Вероятно, такое же отсутствие правительственного контроля привело к исчезновению вилл в Бельгии в этот же период. Идентичное состояние дел сложилось на большей части Галлии к северу от Луары и в Рейнской области. Без поддержки сильного организованного государства система вилл терпела крах повсеместно, как это было, например, с виллой Неннинг в Люксембурге, история которой хорошо изучена. Некоторые из них, как, например, укрепленная вилла епископа Никиты возле Трира, уцелели, но они были лишь исключениями, которые подтверждают правило. К северу от регионов, таких как Виваре, долина Гаронны и Пуатье, где сохранилась старая система, к 550 году римская система вилл исчезла полностью. Точно так же в нашем современном мире мы видели, как система плантаций, зависящая от власти симпатизирующего ей правительства, исчезла в Мексике, Голландской Ост-Индии и Бирме. Новые поселения германских колонистов, которых было много в Рейнской области, Бельгии и Эльзасе и немного меньше по мере приближения к Сене, заставили местное население галло-римлян двигаться к новой системе – деревень, – которая была характерна для Средних веков.
В тех регионах, где и система вилл, и регламентированная государством промышленность не пережили завоевания варваров, в силу сложившихся обстоятельств утвердилось местничество. Общество, основанное на системе деревень, не могло появиться в одночасье, уже будучи экономически развитым. Как и в субримской Британии, местничество отразилось в монетах. В этой части Галлии в конце V и начале VI века чеканились монеты, очень похожие на minimi и minimissimi Британии. Эти маленькие, можно сказать, крошечные кусочки серебра были найдены в долине Мааса, недалеко от Намюра, на Марне и даже в районе Шаранты[47]. В то же самое время не следует считать, что вся промышленность исчезла. Это не так. К югу от Трира и Турне осталось население, которое трудилось на ушедших в небытие gynecée. Но оно направило свой промышленный опыт в новое русло, связав его с прежними занятиями. Эти люди стали чеканщиками и ювелирами и изготовителями оружия для воинственных франков, под властью которых теперь жили. Но пока они продолжали трудиться в тех же регионах, где раньше работали на Римское государство, произошла странная вещь. Их техника и художественные мотивы изменились. К VI веку в Восточной Галлии и в Рейнской области появилась новая модель организации производства мечей, превосходящая ту, что существовала здесь в римские времена, и сильно отличающаяся от нее – вероятнее всего, она имеет центральноазиатское происхождение. Система выплавки железа тоже изменилась в сравнении с той, что существовала в Римской империи, став примитивнее. Ювелирные украшения, производимые в этой части Галлии, также изменились и стали похожи по стилю и дизайну на те, что изготавливали на юге Руси, в Скандинавии, Германии и Кенте. В общем, в рассматриваемых регионах Галлии и Германии появились новые неримские промышленность, искусство и сельское хозяйство.
Аналогичное положение сложилось в Британии в период после саксонского вторжения на остров, но в еще большей, более выраженной степени. В Западной Британии регион, где жило местное романзированное население, продолжал неуклонно уменьшаться, и, в конце концов, осталось только два места, Бортон-он-Уотер и Лидни, где можно было найти minimissimi – символы продолжения римских экономических традиций. Гильда в середине VI века мог называть себя римлянином, но его выдавала варварская латынь. Западная Британия стала полностью кельтской, и даже церковь, как в Ирландии, пришла к организации на племенной основе. Это не значит, что в Ирландском море и, возможно, до самой Коруньи не продолжалась морская торговля. Она существовала. Медь и олово оставались востребованными, и рудники Корнуолла активно работали. Ирландия особенно в экономике достигла некоторых успехов, что показали раскопки в Лагоре. Ирландские святые посещали Корнуолл и Уэльс для религиозного обучения. Но подобные контакты, коммерческие и прочие, в рамках кельтской талассократии – морского могущества – в те годы не были достаточно важными, чтобы или оживить старые римские городские центры в Западной Британии, или создать новые в других кельтских регионах.
Многое из сказанного справедливо и для востока Британии, где после 450 года также начался продолжительный экономический упадок. Только в Ричборо были найдены minimissimi VI века, продемонстрировавшие преемственность с римским прошлым на строго местной основе. В других местах – Кентербери, Лондоне, Йорке – продолжалось слабое подобие сельской жизни, только оно было очень слабым. Юто-саксонские жители Кентербери, к примеру, жили за пределами стен старого римского города, а изменение городского плана Лондона, когда он снова приобрел важность, показывает, что его население к 500 году, вероятно, практически исчезло. Правда, определенные мотивы в кентских и восточно-английских ювелирных украшениях подразумевают, что британские традиции ремесла сохранились вокруг фортов Саксонского берега. Сохранение ранних стилей домов и деления полей указывает на то же. Однако, как и в случае с Северной Галлией, такие остатки прошлого не слишком впечатляют.
Контраст Британии составлял скандинавский мир, куда до 550 года тек поток золота с юга. Здесь можно найти многочисленные признаки экономического роста – на примитивном уровне, конечно. Процветала выплавка железа, особенно в Норвегии, а находки на островах Готланд, Борнхольм и Эланд предполагают наличие морского судоходства[48]. Возможно, римские монеты и brachteates служили скорее украшениями, чем деньгами, как и красивые массивные украшения того периода, такие как торлсундские воротники, кольца для мечей, упомянутые в «Беовульфе», и массивные золотые чаши, обнаруженные в Дании. Но если так, они представляли собой вещи, пригодные для обмена, как и кольцевые монеты, которые часто находили на раскопках. Трудно поверить, что в конце V и начале VI века здесь не было чего-то близкого примитивной торговой цивилизации.
Коммерция на юге пережила падение империи Аттилы, поскольку даже при Юстиниане золото прибывало в этот регион через Центральную Европу. Но успехи аваров и славян перерезали торговые пути, и в конце концов при Теодорихе перед 550 годом остался только один торговый путь, связывающий со Средиземноморьем. Этот путь, открытый благодаря дипломатическим отношениям Теодориха с королем Норвегии, герулами, эстами Восточной Балтики и королями варинов и тюрингов, следовал на запад от Балтики до Эльбы, потом по Рейну в Италию через альпийские проходы. Должно быть, именно по этому пути эсты привезли янтарные подарки ко двору великого остготского монарха. Затем имел место финальный рывок славян через Северную Германию к Атлантике. Скандинавия оказалась отрезанной от юга. Остался только морской путь вдоль Фризии, через Финский залив и по русским рекам[49]. Как и кельтская талассократия, скандинавская Балтика стала изолированным регионом, экономически отделенным от мира на юге, с которым он когда-то был связан торговлей.
