Мисс Смит с интересом разглядывала улицы, по которым они ехали; она сидела, плотно сцепив пальцы на коленях. Правда, когда карета круто повернула за угол, он заметил, как крепко она схватилась за край сиденья – у нее даже побелели костяшки пальцев.

– Здесь совершенно безопасно. У меня один из самых искусных кучеров в Лондоне.

Она посмотрела на него, а потом снова обратила взгляд в окно.

– Обычно пациенты сами приходят ко мне, милорд.

– Значит, вы не пользуетесь наемными экипажами?

– Никогда.

Последнее слово она произнесла решительно, словно отметая саму возможность расспросов. Увидев, что он нахмурился, миссис Грин тяжело вздохнула. Ее лицо, как ни странно, было озабоченным.

Впереди показалась площадь Портмен-сквер; фасадом его дом выходил на нее. Он надеялся, что Аннабель Смит не слишком разволнуется. Неожиданно его богатство показалось ему нелепым по сравнению с ее бедным жилищем в Уайтчепеле.

Когда они остановились, на ее лице появилось совершенно необычное выражение – ничего подобного он раньше не видел. Он увидел потрясение и беспримесный ужас. Она смертельно побледнела. Он заметил, как бьется жилка на шее. Ему захотелось положить руку ей на плечо; казалось, она вот-вот упадет в обморок.

– Что с вами, мисс Смит?

Сообразив, что он на нее смотрит, она расправила плечи, но не отстранилась; пальцы ухватились за его сюртук.

Потом дверца распахнулась, и перед ними возникла его мать с выражением холодной ярости на лице.

– Торнтон, не смей водить в дом своих девок! Я этого не допущу! Твой камердинер сказал, что вчера ты побывал у одной из твоих любовниц, мисс Каслтон. А теперь ты притащил сюда этих… Твой отец, упокой Господи его душу, в гробу перевернется, а твоя сестра…

Она замолчала и, сжав в руке большой платок, принялась вытирать нос. Затем она ушла, приведя остальных в замешательство.

– Простите. Моя мать… не в себе.

Он не мог придумать ничего лучше, но ярость в его душе утихла. Ему нужно, чтобы Аннабель Смит осмотрела сестру – вот что самое главное, а с неожиданными обвинениями матери он разберется потом.

Граф Торнтон содержал любовниц; его мать приняла их с Розмари за падших женщин? Дымка, овеявшая особняк Торнтона, рассеялась после таких нелепых нападок, и, не жди ее в доме пациентка, Аннабель тут же потребовала бы, чтобы ее отвезли домой.

Подобное поведение настолько обычно для богачей! Полное и крайнее неуважение к другим… И если граф почему-то прельстил ее и внушил другие мысли, что ж, тем хуже для нее.

Вот почему Аннабель предпочитала не иметь дел с аристократией. Несколько прежних попыток вылечить богачей окончились катастрофой. Аристократы либо не платили, либо относились к ней с презрением. Однако раньше никто еще не смотрел на нее с такой ненавистью, как мать графа.

Что ж, здесь ей хотя бы заплатили; три фунта надежно покоились в сумочке.

Судя по всему, слова матери привели графа в ярость; он стиснул челюсти. После того как они вошли в дом, он попросил их немного подождать.

– Да, конечно, ваша светлость. – Розмари и Аннабель устроились в мягких удобных креслах у стола, на котором стояла ваза с бледно-розовыми искусственными цветами из крашеного шелка.

Аннабель сидела как в тумане, вдыхая запах лака и средства для чистки серебра. Обстановка дома казалась ей странно знакомой, чего она совсем не понимала. Такой же дом она часто видела в одном из своих повторяющихся снов: винтовая лестница, белые и черные кафельные плитки, многочисленные двери, которые вели из холла в роскошно обставленные салоны… и портреты предков, которые торжественно взирали на них со стен вдоль лестницы.

– Бель, что с тобой? Ты как будто привидение увидела.

– Очень похоже на то…

– Неужели мать графа приняла нас за уличных женщин? – Роз с ошеломленным видом поправляла красно-зеленый платок на шее.

– Скорее всего, раньше она ни разу не встречала таких женщин… ну, а мы одеты совсем не так, как обитательницы таких богатых домов. – Аннабель надеялась, что графиня не вернется и не застанет их здесь; иначе придется надеть пальто и шляпку и уйти.

Ей хорошо заплатили за консультацию; кроме того, карета, в которой их сюда привезли, с грохотом уехала. Единственный, кто может выпустить их отсюда, – сам граф. Неожиданно он вышел из коридора сбоку; его сопровождал другой лакей.

– Пойдемте. Там покои моей сестры. Перед спальней имеется гостиная; в ней миссис Грин может подождать.

Роз кивнула, и Аннабель тоже. Визит становился все более и более тягостным. Ей все меньше хотелось утешать молодую больную аристократку, но она понимала, что не сможет рассказать о своих чувствах графу Торнтону. Он сочтет ее нелепой сумасбродкой… Конечно, если его мать вновь начнет осыпать их оскорблениями, она развернется и уйдет.

Они стали подниматься по лестнице. Из корзины запахло камфарой; Аннабель решила, что флакон с камфарой перевернулся. Приподняв материю, она поправила флакон и поставила его вертикально, подперев бинтами.

Свет наверху был приглушенным; сюда почти не проникали звуки с улицы и из других частей дома. Здесь пахло болезнью; ноздри целительницы уловили этот запах, и она старалась угадать его оттенки. Как ни странно, она не сумела сразу определить, что за недуг мучает сестру графа, и поэтому нахмурилась.

– Буду очень вам признателен, миссис Грин, если вы немного подождете здесь. Сестра, в ее теперешнем состоянии, не переносит вида незнакомых людей; одно новое лицо для нее пока будет достаточным.

Дождавшись, пока Роз усядется, Аннабель следом за графом прошла в маленький коридорчик, который вел в просторную, красивую спальню, полную признаков нездоровья. В спальне царил полумрак. На длинном столе стояли флаконы с лекарствами и многочисленные миски с полотенцами. Все горизонтальные поверхности были уставлены вазами с цветами.

У кровати сидела горничная; как только они вошли, она сразу же встала и вышла из комнаты, хотя граф ни словом, ни жестом не попросил ее удалиться.

– Люси! – Голос графа стал мягче; Аннабель уловила в нем даже нежность и удивилась. – К тебе пришла мисс Смит, травница, о которой я тебе рассказывал.

– Торн, хватит с меня медиков! Я уже сказала, что хочу только одного: чтобы меня оставили в покое!

Голос у больной оказался довольно звучным. Еще одна странность. Если леди Люси столько недель пролежала в постели и смертельно больна, она должна была говорить тише и глуше.

Больная лежала, закутавшись в одеяла; виднелась лишь золотистая макушка и руки. Бель заметила, что ногти изгрызены до мяса, однако ногтевые пластины не утратили цвета.

– О мисс Смит очень хорошо отзываются в ее приходе в Уайтчепеле. Нам очень повезло, что она согласилась приехать: она редко выбирается за пределы своего квартала.

– Где мама?

– Я попросил ее побыть в своей комнате.

– Сегодня она просто невыносима. Жаль, что она не может вернуться в Балмэн, а меня оставить с тобой. Сколько лет мисс Смит?

– Смотри сама. Она уже здесь.

Одеяло пошевелилось; из-под него высунулось лицо. Очевидно, леди Люси когда-то была очень хорошенькой, но сейчас побледнела и осунулась. Волосы свалялись и висели космами.

Аннабель надеялась, что не выказала удивления. Самыми важными она считала первые минуты встречи пациента и целителя.

– Вы не такая уж… старая, – заметила Люси.

– Через неделю мне исполнится тридцать два года. Мне кажется, это ужасно много. Но какой у меня еще выход?

– Вот какой! – неожиданно пациентка улыбнулась.

– Может быть, – тихо заметила Аннабель. – Когда вы в последний раз ели?

– Мне совсем не хочется есть. Иногда я пью бульон.

– Можно пощупать ваш пульс?

– Нет. Я не разрешаю прикасаться ко мне.

– Никогда? – Аннабель не скрывала удивления. – Как же вас осматривали?

– Никак. Я никому не разрешаю до меня дотрагиваться. Даже издали видно, что болезнь крадет у меня жизнь. На мне испробовали всевозможные лекарства, и все напрасно. Один доктор, правда, дотронулся до меня против моей воли; он два раза пускал мне кровь. Но теперь я хочу одного – умереть. Так будет лучше для всех.