15 июля в честь участников совещания был дан праздничный обед, устроенный Советом по делам Русской Православной Церкви; на этом обеде присутствовал и митрополит Герман, который, остановившись в своем выступлении на деятельности Совета, назвал Карпова «министром», оказывающим Церкви «неоценимую поддержку» и способствующим «укреплению и процветанию Православия в Советском Союзе». Празднества и заседания проходили в Москве почти всю первую половину июля. Об их ходе Г.Г. Карпов регулярно писал доклады в ЦК ВКП(б), копии которых передавались И.В. Сталину. Все решения совещания заранее получили санкцию партийного руководства[81].
В результате предварительной работы удалось достичь единства позиций участников совещания, хотя без борьбы не обошлось. Единогласно были приняты постановления «Ватикан и Православная Церковь», «Экуменическое движение и Православная Церковь», направленные против Римского Папы и гнезда протестантизма Америки, а также схожее по характеру «Обращение к христианам всего мира» с призывом «бороться за мир против поджигателей войны»[82]. Между тем на совещании решались и вопросы, которые вполне могли бы ставиться на Вселенском Соборе (об англиканской иерархии, о церковном календаре и др.). Изданные деяния его содержат интересный материал по многим и сейчас злободневным богословским вопросам.
Однако политическое давление все же сказалось, и это стало главной причиной «низкого качества» многих решений. Один из участников совещания жестко, хотя и несколько тенденциозно, отозвался о его работе: «Все постановления Совещания были слабоумными, плохо разработанными и плохо согласованными, как с действительностью, так и с искренним мнением самих участников Совещания. По выступлениям и спорам в Экуменической комиссии и по резолюциям всех комиссий, а также по декларациям его видно, что участники просто не были подготовлены к достаточно глубокомысленному обсуждению этих важнейших вопросов, а на основании такого обсуждения к вынесению знаменитых определений и постановлений, которые бы прозвучали во Вселенской Церкви подобоапостольским голосом. Поэтому вся основная работа Совещания прошла неавторитетно и не имела ни вселенско-соборного духа, ни вселенско-соборной силы»[83].
Тем не менее с точки зрения советского руководства, как видно из итогового отчета Г.Г. Карпова, совещание прошло вполне успешно. Задача-минимум – сплочение восточноевропейских Церквей под руководством Московской Патриархии – была выполнена, намеченные постановления приняты. В Совете Министров СССР приступили к подготовке так и не состоявшихся решений об организации новых встреч глав Православных Церквей, увеличении денежной помощи Восточным Патриархам, усилении деятельности Московской Патриархии за границей[84]. В следующем 1949 г. были изданы «Деяния» совещания в двух томах – последний отзвук амбициозного замысла провести Всеправославный Собор в Москве. Однако в это время международные и внутренние аспекты советской религиозной политики уже начали существенно меняться.
Во второй половине 1948 г. произошло резкое падение заинтересо ванности руководства СССР во внешнеполитических акциях Русской Церкви. Потерпели крах все «средиземноморские» планы И.В. Сталина в Греции, Турции, Израиле и, соответственно, не так нужны стали восточные православные иерархи. Начинался период холодной войны, и в условиях перехода СССР от наступательной внешнеполитической стратегии к оборонительной пришлось полностью отказаться от всех глобальных церковных планов, в том числе создания в Москве мирового религиозного центра и передачи Московскому Патриарху от Константинопольского титула «Вселенский».
Кроме того, у Московской Патриархии появились на международной арене серьезные «конкуренты». В июле 1948 г. в Амстердаме произошло объединение двух экуменических движений «Вера и церковное устройство» («Faith and Order») и «Жизнь и деятельность» («Life and Work») во Всемирный Совет Церквей (ВСЦ). Московская Патриархия и под ее влиянием большинство Поместных Православных Церквей отказались участвовать в работе Амстердамской ассамблеи, однако представители Константинопольского Патриархата и других «Греческих Церквей» приняли участие не только в заседаниях, но и в совместных молитвах, внеся «особый вклад» в учреждение ВСЦ[85].
18 октября 1948 г. Священный Синод Константинопольской Церкви под предлогом «плохого здоровья» принял отставку Патриарха Максима V. Действительная причина отставки заключалась в том, что владыка был противником экуменизма, кроме того, руководству западных держав не нравились его лояльные отношения с Москвой. Как уже говорилось, в находившейся под американским влиянием Турции постоянно велась клеветническая кампания против Патриарха в прессе, которая обвиняла его в русофильстве и советофильстве. Особенно она усилилась после поездки делегации Константинопольской Патриархии на празднование 500-летия автокефалии Русской Церкви. Патриарху даже пришлось публично оправдываться. Летом 1948 г. он заявил турецким журналистам: «Некоторые меня называют коммунистом. Может ли им быть настоящий священник? Это значит отрицать Бога! Утверждают, что я поддерживаю связь с Москвой. Должно быть, известно, что в Москве есть Церковь, с которой я поддерживаю отношения. Недавно у меня запросили мое мнение по религиозным вопросам»[86].
В конце концов, под сильнейшим давлением турецких властей и греческого королевского правительства Патриарх Максим был вынужден уйти на покой. Как якобы «умалишенного», его под надзором поселили в Швейцарии, где Владыка был лишен права совершать богослужения и действовать в качестве архиерея. Несколько человек, которым удалось увидеться с ним в конце 1950-х гг., засвидетельствовали, что он не был ни душевнобольным, ни невменяемым[87]. Когда в 1965 г. Владыку Максима спросили, в чем была причина отставки, он с грустью ответил: «Ие стоит комментировать, каким образом они меня низложили»[88].
В упоминавшемся аналитическом обзоре «Позиция коммунистического государства по отношению к Православной Церкви», составленном в 1952 г. для американской разведки, прямо говорилось: «…тот факт, что Патриарх Максим был вынужден подать в отставку, объясняется не только причиной нездоровья, но и политическими мотивами, так как, по мнению турецкого правительства, он не придерживался антисоветского направления»[89].
1 ноября 1948 г. Константинопольским Патриархом при повторном голосовании 11 членами Синода из 17 («несмотря на ожесточенное противодействие некоторых митрополитов», которых в дальнейшем вывели из состава Синода) был избран американский поданный, экзарх Северной и Южной Америки Архиепископ Нью-Йоркский Афинагор (Аристоклис Спиру, 18861972). Он родился 25 марта 1886 г. в с. Цараплана (современный Василикон) в области Эпир (ныне Греция), в семье врача, начальное образование получил в родном селе, в 1895–1899 гг. обучался в школе г. Коница, с 1901 г. продолжил учебу в Янине, в 1910 г. окончил богословское училище на о. Халки и защитил диссертацию «Об избрании Константинопольских Патриархов с эпохи Константина Великого до падения Константинополя».
В марте 1910 г. будущий Патриарх принял монашеский сан и был рукоположен во диакона. С июля 1910 г. отец Афинагор служил помощником митрополита Палагонийского Стефана в г. Монастире (современный г. Битола в Македонии), там был рукоположен во архидиакона. В 1912–1918 гг. он служил начальником секретариата Палагонийской митрополии, а после ее перехода в юрисдикцию Сербской Православной Церкви (осень 1918 г.) отправился на Афон, в обитель Келлион (Милопотамос). В марте 1919 г. отец Афинагор был назначен первым секретарем Священного Синода Афинской архиепископии Элладской Православной Церкви. В начале 1920-х гг. он участвовал в процессе создания экуменической комиссии «Вера и церковное устройство». В декабре 1922 г. Священный Синод Элладской Церкви избрал его Митрополитом Керкирским и Паксийским, и в том же месяце состоялась архиерейская хиротония. В митрополичьей резиденции владыки на о. Корфу (Керкира) были открыты медицинский центр и бюро по трудоустройству для греков, переселенцев из Малой Азии и Восточной Фракии.
