Рассказчица замолчала, явно удовлетворённая тем, что не на шутку развеселила подруг. Выдержала длительную паузу и завершила рассказ словами:

– Собралась уходить от соседки, а она мне: спасибо, доченька. Мол, я же об этом как-то совсем не подумала. А теперь, однако, снова жить захотелось.

Вот такой случайно подслушанный рассказ. Вприкуску с моими любимыми бурятскими позами.

У моей жены Гали есть младшая внучка. Зовут Вика. От роду три годика. Ангельское пухленькое личико с огромными и ясными сине-голубыми глазами. Залюбуешься, одним словом. Вика с недавних пор начала ходить в садик.

Как-то приходит к нам в гости прямо из садика. Играет в «детской» комнате с любимой куклой. И вдруг, грозя кукле пальчиком, с неподражаемой интонацией произносит:

– Т-твою мать!..

В Париже мне довелось побывать раз пять или шесть. Любимое место в этом удивительном городе – Монмартр. Именно там в каждое посещение я и останавливаюсь на постой.

Это было в сентябре 2005-го. Я тогда прилетел в Париж на финал Кубка Федерации. Что-то было туговато с «евриками», и я остановился в отеле Saint Pierre, что на Rue Seveste, самого подножья Sacré Coeur. Это такой редкий по красоте белоснежный собор, возвышающийся над Монмартрским холмом.

Об отеле лучше, чем у Бунина в рассказе «В Париже», не скажешь: «Шестой этаж, лифта, конечно, нет, на четвёртом этаже красный коврик на лестнице кончается». К тому же обстановка номера буквально спартанская: кровать, тумбочка, стул, письменный стол. Вся мебель из прошлого. Может, со дня открытия. Из удобств – один умывальник. Прочие удобства – в дальнем углу коридора. Зато и цена соответствующая – меньше тридцати euro за ночь.

Поскольку встаю очень рано, не изменяю этой привычке нигде и никогда, я в то свежее, осеннее и солнечное утро вышел на прогулку, как обычно, с фотокамерой. Мой привычный маршрут – разными улочками и переулочками подняться к белоснежному собору. Послушать там утреннюю мессу. Полюбоваться видом Парижа с высоты холма. Сделать несколько «картинок» и вернуться в отель. Затем я перекусывал парочкой круассанов, запивал их чашкой крепчайшего кофе, после чего отправлялся на теннисный стадион Roland Garros.

Однажды в часы утренней прогулки на углу Rue Nodier и Rue Muller я впервые в жизни столкнулся нос к носу с реальным парижским клошаром. Это был высокий худой мсьё. Его внешность отражала едва ли не все мужские пороки кряду. Особенно это касалось больших мутновато-серых глаз – смотрели, казалось, не на вас, а сквозь вас.

Хорошо помню: первое, что пришло мне в голову, – это сделать несколько снимков клошара. Даже легко представил, какой замечательной может получиться «картинка». Прежде чем обратиться за разрешением на «фотосессию», я достал из бумажника пять euro и протянул клошару. Тот выхватил у меня бумажку, старательно почесал свободной рукой «козлиную» бороду, потом начал внимательно разглядывать и крутить в руках деньги. Удостоверившись, что деньги настоящие, сунул пять euro в боковой карман просторного, мятого и пыльного летнего пальто – висело оно на нём, словно на огородном пугале. При этом клошар даже не подумал хоть как-то поблагодарить меня. Даже отвернулся. И начал демонстративно чесать теперь уже собственную задницу. Это меня несколько смутило, но я всё равно произнёс:

– Can I take a picture?

Клошар повернулся ко мне лицом, шумно высморкался в кулак и резко ответил:

– No.

И всё же я расчехлил камеру, приготовился нажать кнопку, всем своим видом показывая, что если клошар взял пять euro, значит, тем самым лишил себя права отказывать. Словно прочитав мои мысли, клошар одарил меня презрительной усмешкой, достал из пальто деньги, смял бумажку и готов был швырнуть прямо в лицо.

Тут мне ничего не оставалось делать, как замахать руками, извиниться самым искренним образом и удалиться прочь.

Моей внучке Лизе тогда не исполнилось и четырёх лет. Время было непростое. Её родители развелись, и папа вернулся на родной Урал. Двадцатилетней маме всё время было некогда. Дедушка, то есть я, по утрам не разгибался за письменным столом, после чего до ночи пропадал на теннисных кортах. Две бабушки и другой дедушка вообще находились за тридевять земель. Иными словами, внучка имела внимание, которое имела, и всё самое непритязательное – одежду, игрушки, развлечения. Но при этом она очень любила изображать прыгающего зайчика, приговаривая: «Я весёлый зайчик, прыг-прыг-прыг!..»

Как-то у нас в гостях был мой друг и соратник по литературным упражнениям Алексей Алексеевич Грякалов. Тогда он был рядовым преподавателем философии. Тут внучка в очередной раз изобразила прыгающего зайчика. Посмеялись. И благополучно забыли.

Проходит лет десять, а то и больше. Вновь сидим у нас дома, выпиваем в любимой нами «мягкой манере» да толкуем, как говорится, «за жизнь». Алексей Алексеевич к этому времени стал профессором, заведовал кафедрой в университете, читал лекции в Консерватории, без конца участвовал в различных международных научных конференциях, оппонировал соискателям научных степеней буквально по всей России, издавал монографии, упорно писал прозу, строил дачу и тому подобное.

– Когда особенно устаю, – вдруг произносит гость, – непременно вспоминаю твою внучку Лизу и говорю себе: «Я весёлый зайчик, прыг-прыг-прыг!» Не поверишь, сразу становится легче.

Москва. Знаменитый дачный пригород. Дело происходит в теннисном клубе, вольготно разместившемся за крепостными стенами огромного спортивно-развлекательного комплекса – построен в стиле средневекового замка.

Директор клуба – мой старинный теннисный приятель. Назовём его Олег Багратович. Симпатичнейший, обаятельнейший, с редким чувством юмора господин в весьма почтенном возрасте. При этом его красивое восточное лицо украшают поразительно живые, умные и смешливые карие глаза. К тому же Олег Багратович известен как большой любитель жизни. Иными словами, ничто человеческое ему было не чуждо в прошлом, не чуждо и ныне.

Олег Багратович не раз приглашал меня в гости, но всё как-то не складывалось. И вот в очередной мой приезд в Первопрестольную я попадаю в его теннисный клуб и провожу там целый день.

После небольшой экскурсии, поразившей меня купеческой роскошью комплекса, после игры на великолепных зимних грунтовых кортах, после русской бани с профессиональным парильщиком Олег Багратович приглашает меня отобедать в их «скромном» ресторанчике.

Мы поднимаемся куда-то наверх. Ресторанчик размещается в зимнем саду. Столики расставлены в шахматном порядке, а вокруг – пальмы и пальмочки да раскидистые деревца, усыпанные мандаринами и лимонами, точно новогодние ёлки. Опять же, и мебель, и посуда, и светильники, и всё прочее, как поясняет Олег Багратович, сделаны на заказ, являются настоящими произведениями искусства, и ничего подобного нигде просто нет и быть не может.

Олег Багратович угощает меня свежими овощами. Салатом из крабового мяса. Нарезкой сыро-вяленой оленины со сливовым соусом. Солянкой со стерлядью. На горячее – запечённая баранья нога с тушеными овощами. Из напитков в тот вечер лично я предпочитаю «Божоле» да несколько рюмок «Скоча». Хозяин начинает с вина, но потом переходит исключительно на водочку «Русский стандарт».

Тут замечу, что, как только мы устроились за обеденным столом, мой взгляд упёрся в огромную виллу – высилась посреди обширного заснеженного парка, метрах в ста за крепостной стеной комплекса. Напоминала белый шатёр, возведённый в стиле знаменитого испанского архитектора Гауди.

Ужин подходит к концу, казалось, мы уже переговорили обо всём, и тут я киваю на виллу за окнами и спрашиваю: интересно, а какова там жилая площадь?

– Три тысячи метров, – спокойно, даже равнодушно отвечает Олег Багратович.

– А кто хозяин?

– Член нашего клуба, – опять спокойно и равнодушно. – Причём живёт там один, потому что жена и дети предпочитают жить в городской квартире.