Летом 2013-го я впервые побывал в музее-усадьбе Набокова в Рождествене, под Питером. В этой усадьбе у Набоковых был теннисный корт, где великий писатель так любил упражняться в любимой игре.

Это я к тому, что хорошо помню, как в начале 90-х видел сон, будто я у себя в Ольгине. Прихожу на корты и там играю в теннис с… Набоковым. После тенниса идём ко мне, пьём чай на террасе, и я жалуюсь гениальному писателю на одиночество, которое мучает после ухода жены с дочкой-подростком.

«Одиночество, молодой человек, – это расплата за талант», – успокаивает меня Набоков фразой, которую я придумал, будучи молодым писателем во времена, когда меня бросила первая жена. Затем Набоков прихлёбывает чай и неожиданно роняет чашку на пол…

Тут я просыпаюсь и обнаруживаю, что мой любимый кот Атос, прогуливаясь в ночной темноте по комоду, смахнул на пол хрустальную вазу. Это был приз, полученный мной за победу на «Рождественском турнире», некогда очень популярном в Питере теннисном празднике.

Конец декабря. Тепло. Плюс семь. На газонах зелёная трава. Снег был недели три назад. Необычная, прямо скажем, погода.

Гуляли с внуком Тёмой (ему было 10 лет) по берегу Финского залива. Потом зашли в церковь святого апостола Петра в Лахте. Помолились, поставили свечки. Вышли из церкви, а внук мне и говорит:

– Деда, надо бы в церковь-то почаще заходить…

Всякий раз, когда оказываюсь на кладбище около свежевырытой могилы, то ничто так не поражает, как острота любопытных взглядов. Ведь этими взглядами нет-нет да и обмениваются присутствующие.

Безусловно, это игра. И называется она «Кто следующий?».

Утро. Пятница, 13 января 2012-го. Я уже отработал за компьютером.

Жена Галя включила телевизор. Там по одному из каналов ведущая беседует «за жизнь» с Павлом Буре, нашим великим хоккеистом. Под конец беседы ведущая спрашивает Павла, как он относится к тому, что сегодня – пятница, 13-е?

И тут великий хоккеист начинает рассказывать, что однажды в такой же день команда готовилась к бою, дело было в раздевалке. «Смотрю, ребята что-то бурчат себе под нос, поправляют крестики под фуфайками».

Понимая, что к чему, Павел во всеуслышание замечает, что ни во что ТАКОЕ не верит.

– Короче, в тот день я сломал ногу, – завершает рассказ Павел Буре.

А я тут же вспоминаю свою первую тёщу. Она была замечательна не только тем, что слыла едва ли не образцовой женой начальника рыбоохраны Прибайкальского района Бурятии, но и тем, что сама была начальником, рулила в Гремячинске местной, советской ещё, властью.

Однажды мы заговорили с тёщей, звали её Евдокия Семёновна, о суевериях. Один только пример.

Жила-была в Гремячинске некая бабушка. Приехала в посёлок на постоянное место жительства большая семья. Однажды некая бабушка подходит к новосёлам и говорит, чтобы уезжали «остседова, куда глаза глядят, да поскорее». Иначе худо будет. Мол, не ваше это, ребята, место. Новосёлы, разумеется, только посмеялись над бабушкой.

Так вот, прошло какое-то небольшое время, и с этой семьёй действительно начало происходить что-то непонятное и ужасное одновременно. Один из сыновей был «нечаянно» застрелен на охоте, другой – покалечился, сорвавшись со скалы, и вскоре умер. Старшая дочь пошла в тайгу за грибами и не вернулась. Глава семьи, возвращаясь с рыбалки, перевернулся в лодке метрах в тридцати от берега, но не смог выплыть.

В итоге мать оставшегося семейства собрала нехитрые пожитки и с совсем ещё маленькими дочкой и сыном навсегда исчезла из посёлка.

Моя первая тёща Евдокия Семёновна, член КПСС с молодости, глава советской власти в Гремячинске, когда при ней кто-то начинал «богохульствовать», затыкала рот следующими словами, произнесёнными со вздохом: «Паря, никогда не говори о том, чего не знаешь и не понимаешь. Себе будет дороже…»

Как-то я спросил тёщу, а есть ли у неё пример, когда кому-то было «себе дороже». И услышал вот такой рассказ из реальной жизни 30-х годов прошлого столетия. Тогда тёща была школьницей-подростком. В их родном селе, на площади у церкви, собрали сход. Приехало партийное и прочее руководство района. После зажигательных антирелигиозных речей было предложено смахнуть с церковного купола крест. Заранее к кресту была привязана толстая верёвка. Наготове также была телега с лошадью, которая должна была поучаствовать в этом богопротивном деле. Когда же глава местного сельсовета обратился к жителям-мужчинам с просьбой помочь смахнуть крест, возникла долгая пауза. И тут тягостный момент нарушает местный комсомольский активист, который отличался бесшабашностью и откровенной нелюбовью к сельскому труду. Будучи выходцем из сельской бедноты, ни от кого не скрывал, что уж он-то шанса «выбиться в люди» не упустит. Короче, со словами «Я… это… запросто!» комсомольский активист взял конец верёвки, нервными, правда, руками привязал его к краю телеги. Потом достал из телеги кнут, задрал голову на крест, после чего окинул глазами площадь и что есть силы оттянул лошадь кнутом вдоль хребта. Лошадь, естественно, дёрнулась вперёд, а следом на земле оказался и крест.

Вечером того же дня комсомольского активиста видели пьяным, что называется, в стельку.

А ещё через пару дней его же находят в колхозной конюшне покалеченным настолько, что будет великое чудо, если он вообще выживет. Как выяснилось, активист подошёл к той самой лошади и она ударила его копытом в грудь так, что всем стало ясно и очевидно, что «выбиться в люди» у первого на селе комсомольца уже никогда не получится.

И тут надо заметить, что в итоге активисту всё же несказанно повезло – через несколько дней умер, так и не приходя в сознание…

В Петербурге есть дацан. Кто не знает, это буддийский храм. Стоит на Приморском проспекте, на правом берегу Большой Невки, в двух шагах от 3-го Елагина моста. Дацан необыкновенно красив как снаружи, так и внутри. Но меня дацан привлекает не только этим. В подвальчике храма есть кафе. В кафе готовят буузы. Это такое бурятско-монгольское национальное блюдо. Его ещё называют «позы». Готовятся они из теста и мясного фарша (баранина, говядина, свинина, репчатый лук, специи). Фарш заворачивается в тесто так, чтобы сверху оставалась дырочка. Готовятся позы на пару. Вкуснятина, кто понимает, редкая.

Впервые я попробовал позы в Бурятии, в Улан-Удэ, в 1973-м. Был в командировке вместе с киногруппой Свердловской киностудии. Снимали фильм «Цветёт земля бурятская». Потом я бывал в Бурятии ещё много раз, и в каждый приезд даже не пытался себя ограничивать, поедая позы где и с кем только придётся.

За пределами храма было ветрено, сыро и холодно, а мы с женой Галиной блаженствовали в тёплом уютном кафе дацана, уплетая позы. Рядом с нами, за отдельным столиком, сидели четыре дамы бурятской национальности. Одна из них, с симпатичным, круглым и скуластым лицом, щуря и без того узкие глазки, весело рассказывала, как она прошлым летом побывала на родине.

Из рассказа мне особенно понравилась часть, где женщина поведала, как в родном улусе (по-нашему, это деревня) зашла к пожилой соседке. Та находилась в подавленном состоянии. Выяснилось, что у неё родилась правнучка. А у бурят испокон века считалось, что если кто-то доживает до правнуков – это нехорошо. Значит, что человек «зажился» на этом свете. Значит, что ему пора туда, откуда не возвращаются. Бывало, что «зажившиеся» старики уходили в мир иной по собственной воле. Пили горячий бараний жир, запивали его холодной водой и таким образом (мучительно, от заворота кишок) оканчивали земное пребывание.

– …Вот я и спрашиваю бабулю: сколько пенсию получаете? – рассказчица улыбается, прихлёбывая из белой фарфоровой чашки зелёный чай с молоком. – Отвечает: семнадцать тысяч восемьсот шестьдесят четыре рубля. А правнучка от кого? От внука, говорит. А я ей: внук-то ваш, Серёжка, в Улан-Удэ учится, студент. И помогать ему, кроме вас, особенно некому, ведь это правда? Правда, говорит. Так что же вы, бабуля, имея такую пенсию, помирать-то собрались? Совесть надо иметь. На эту пенсию вы не только внука выучите, но ещё и правнучку подымете.